«Если это немецкие ищейки, то на болоте они нас не найдут», — сказала я Ивану, показав рукой на чахлое деревце среди болота. По зыбучей трясине через камыши перебрались мы к деревцу и спрятались в низких кустиках на островке…»
С испуганным и вместе с тем решительным лицом Тамара раздвинула кусты и двинулась через луговину к немцам. Первым ее увидел староста:
— Партизанка?!
К ней наперегонки уже бежали полицаи с криками и матерной бранью. Пестро одетые, разного возраста, с белыми повязками на рукавах, все они были вооружены.
Раньше Тамаре не приходилось видеть полицаев. И тут она, с ненавистью стискивая в руке головной платок, глядела на их потные лица, головы, покрытые кепками, картузами, фуражками, и шла навстречу, с трудом переставляя отяжелевшие вдруг ноги, но с улыбкой, стиснув зубы, боясь выказать страх.
«Только бы не расстреляли сразу, — думала она. — Надо успеть отвести их от леса. У меня документы… Надо что-то придумать, задержать, испугать…»
— Партизанка?! Шпионка?! — злобно кричали полицаи, срывая у нее с руки компас. Тут же обыскали липучими пальцами, бесцеремонно выхватили из-за пазухи документы, фотографию «Ганса».
Она улыбнулась фельдфебелю, подбежавшему с овчаркой на поводке. Он настороженно спросил:
— Партизанка?
— Медицинская сестра, — ответила Тамара по-немецки.
— Это ваши документы? — спросил фельдфебель, рассматривая аусвайс с печатью немецкой комендатуры города Можайска.
— Мои.
— Рассказывайте.
— Только без этих вот… — презрительно махнула она рукой на полицаев.
Те было двинулись на нее с угрозой, но немец их остановил. Фельдфебель и переводчик отошли с ней в сторону.
— Я весь день вас ищу… — начала Тамара разрабатывать свою «легенду», подстраивая ее к обстоятельствам. — Я очень рада, что наконец нашла вас… — Она постепенно овладела собой, заговорила медленно, растягивая слова, выжидая, пока переводчик не закончит, а в это время на ходу соображала, как убедить немцев в том, что в Можайске, захваченном немцами, она «познакомилась с Гансом», что они «собирались пожениться». — Но началось отступление, — продолжала Тамара, — он обещал вернуться и не вернулся, а меня с приходом русских как студентку мединститута мобилизовали… Я сама напросилась в десантную часть, — всхлипнула она, и в глазах засверкали слезы, как осколки несчастной любви. — Я, я хочу на-айти сво-оего жениха, дорогого Га-анса. В германской армии порядок, я уверена… нам с Га-ансом помогут найти друг друга.
Фельдфебель поглядывал то на фотокарточку немецкого ефрейтора, то на ее короткие вьющиеся волосы, большие карие глаза, наполненные слезами, — видимо, он поверил в ее искренность.
— Фройляйн, я вам верю, — с сочувствием в голосе произнес фельдфебель. — Но вы должны доказать свою лояльность. Тогда и мы поможем вам. Расскажите, что это за парашютисты, сколько их, где они, с каким заданием? Мы слышали ночью рокот самолета.
Она сразу же поняла смысл сказанного, но выжидательно смотрела на переводчика и, когда тот перевел, улыбнулась:
— Пожалуйста. Только самолет был не один.
— Как не один? Мы слышали один.
— Вы ошибаетесь. Их было два.
С досадой взглянув на солнце, Тамара подумала, что только с темнотой может прийти спасение к ее группе, надо только задержать и напугать фрицев. И под враждебно-любопытными взглядами полицаев стала рассказывать, что парашютистов собралось сорок восемь человек, вооружены ручными пулеметами, минометами, автоматами. Какое задание? Громить мелкие гарнизоны полицаев и немцев. А в остальном она, медсестра, не разбиралась.
Переводчик беспрестанно крутил головой, и, казалось, тревога его передалась и фельдфебелю.
— Так где же они? — спросил немец, озираясь по сторонам.
— Вся группа собралась во-он там, на углу леса, в елочках, они с утра заняли круговую оборону. Еле сбежала от них. Могу проводить, — проговорила она с выражением готовности.
— Все собрались? — Фельдфебеля передернуло. — Гм… Сорок восемь десантников… Минометы… Пулеметы… Громить гарнизоны…
Расчет Тамары оказался верным. Фельдфебель подошел к подводам, на одной из них лежал грузовой мешок с парашютом.
— Что это за мешок? Он упал ночью возле села.
«Вот оно в чем дело! — У Тамары сжалось сердце. — Они нашли грузовой мешок. Вот почему облава…»
— Понятия не имею.
— Не имеете? — Фельдфебель недоверчиво глядел на нее.
— Это не с нашего самолета. Это, наверное, со второго. Наши все мешки были оранжевые.
Сизое облако заслонило солнце. Фельдфебель посмотрел на почерневшие стволы корявых деревьев, загадочные кружева густой листвы, задумался: «Все-таки лучше получить подкрепление, чем подставлять себя…» — и приказал всем садиться на подводы.
Тамара боялась верить своей удаче. Уезжают… Неужели победа?!
— Век! Век! Век! — поторапливал фельдфебель.
— Как «век»?! Вы что, не поедете туда? — «обеспокоенно» спросила она.
— Нет, завтра.
Тамара понимала, что немцы струсили, и все увереннее играла свою роль:
— Имейте в виду. Завтра их здесь не будет. Приказ через сутки уходить. И они уйдут. Чтобы потом ко мне не было претензий!
В этой ситуации надо быть настойчивой, решала она. И чем торопливее они собирались, тем громче повторяла, выражая изумление:
— Почему же вы уезжаете? — А сама тряслась от радости. После пережитого тревожного волнения, после напряженной импровизации радость уносила последние силы.
— Не твое собачье дело! — зыкнул на нее переводчик.
И покатились повозки с немцами и полицаями в Комарин. Тамаре связали руки: «На всякий случай, так у нас положено». Это мало беспокоило девушку. Главное, выиграна ночь. Ребята уйдут — дело будет сделано. Теперь новая задача: как самой удрать. «Ну, это я потом словчусь, — думала она, — главное, группа уйдет из-под удара, а я найду способ, убегу!»
Ее везли на мотоцикле по безлюдной дороге через поле, через мосток речушки, по пустынной улице села. Для местных жителей, украдкой выглядывавших на улицу, «девичка» в городском платье в горошек была нездешней, но связанные руки вызывали к ней сочувствие. У крыльца что-то шептала и крестилась старушка, та самая, с кем утром Тамара разговаривала. В центре села мотоцикл въехал во двор двухэтажного, старинной кирпичной кладки дома с зарешеченными окнами первого этажа.
Вспоминает Елена Павловна Гордеева-Фомина:
«На островке мы сидели до тех пор, пока не стихло все. А затем, выбравшись из болота, снова отправились на поиски ребят. Неожиданно вышли на край леса, увидели на песке следы немецких сапог. Нам показалось это странным. Мы знали, что немцы на захваченной территории в одиночку в лес не ходят. Пошли дальше и опять обнаружили следы тех же сапог. Снова углубились в лес. Безрезультатно проходили остаток дня, а когда совсем стемнело, в кустах устроились на ночевку…»
До утра Тамара находилась в тюремной камере. Она была уверена: ребята в эту ночь соберутся и уйдут. Еще в Москве договаривались: на месте приземления не задерживаться более суток. Тем более здесь, в «чужом» районе. Она ведь предупредила Алексеева с Кравцовым. Вспомнилась мама. Ее отец, Николай Павлович, рано умер. Он работал геологом, дома бывал редко, ласковым, заботливым остался он в памяти. А вот от мамы Марфы Ивановны она унаследовала горячую кровь терских казачек. И когда потом в быстро меняющейся обстановке приходилось мгновенно принимать решения, она не раз вспоминала маму. Так было в Москве, когда решительно свернула в Колпачный переулок в ЦК комсомола. Так было под Москвой, где лютая ненависть к фашистским захватчикам толкнула ее в авиадесантную часть, в диверсионную группу. Так и здесь она решительно сделала шаг к спасению своих товарищей. Вот и теперь вспомнилось последнее мамино письмо: «Дочка, помни, что ты у меня только одна».
Утром дверь в камеру неожиданно раскрылась. Снаружи пахнуло дождевой сыростью. На тюремном дворе она увидела десятка три полицаев, созванных из окрестных сел, да полтора десятка немецких солдат. С нескрываемым любопытством и те, и другие разглядывали парашютистку.
— Ну, поехали, — сказал фельдфебель.
— Куда поехали? — изобразила недовольство она. — Их там теперь нет. Я же вам говорила.
И опять переводчик зыкнул:
— Не твое собачье…
Накрапывал слепой дождь. Садясь на подводу, она в душе радовалась дождику. «Не взять им следа! Не взять!..»
Они приехали к лесу на тот самый мысок, где, по ее словам, вчера находились десантники. Это место Тамара указала не случайно: болото отделяло его от остального леса, от каких-либо случайных встреч.
— Веди, — сказал немец и подтолкнул ее вперед.
Фельдфебель распорядился прочесать густой ельник и по соседству участок леса. Солдаты и полицаи отправились выполнять приказание. Однако делалось все это без особого рвения. Судя по всему, у них не было ни малейшего желания связываться с вооруженными до зубов десантниками. Уходили молчаливыми, возвращались, шумно переговариваясь. Как и следовало ожидать, следов не обнаружили. Казалось, все были довольны, что вернулись целыми и невредимыми.
— Я же говорила, — притворно вздыхала Тамара. — Вот видите, — разводила она руками. — Почему вы не пошли вчера?!
Фельдфебель посмотрел на часы, затем на Тамару. Похоже, эта симпатичная фройляйн говорила правду. Не будут же русские десантники ждать… Конечно же они улизнули еще ночью… Во всяком случае, во избежание неприятностей решил доложить об этом по команде.
После прочесывания основная часть полицаев с немцами направилась по дороге в Комарин, а Тамару на подводе с двумя полицаями повезли в село Брагин.
— Там вас отпустят и помогут найти Ганса, — говорил фельдфебель, усаживаясь на мотоцикл. — Там все устроится.
Из воспоминаний Михаила Артемьевича Казакова, бывшего подрывника-десантника (г. Краснодар):
«Всякий раз, когда вспоминаю то утро двадцать третьего июля, совесть мучает меня. Тишина, ржаное поле и дорога посреди него. Солнце. На дороге появилась подвода-одно