мой пробор, имели голубые или синие глаза, широкие скулы и широкую нижнюю челюсть с небольшим подбородком без характерной ямочки — знака сильной личности. Несмотря на внешнюю привлекательность, этих парней не любили женщины, и даже у блистающих на эстраде не было поклонниц, отчего их преследовало одиночество и сексуальная неудовлетворенность. Семейная жизнь у мутантов чаще всего складывалась поздно, и только в редчайших случаях эти люди женились по любви — в основном по расчету и обычно несколько раз, меняя спутниц жизни в зависимости от ступени роста.
Для всякого движения вперед, особенно на первоначальном этапе разбега и взлета, им требовался кумир, отчасти слепая вера, дающая подъемную силу. Но, набрав высоту, люди этой породы в лучшем случае забывали объект поклонения, в худшем — беспощадно сносили, если оказывался на пути и смел противоречить. Мутанты могли бы делать карьеру, ибо отличались исполнительским упорством, тщеславием и умели ставить перед собой задачи, однако их преследовал рок, чаще всего по причинам, от них не зависящим, из лестницы, ведущей к цели, выпадал целый пролет. Теоретически они могли перепрыгнуть его без посторонней помощи и кумиров, однако, привыкшие наступать на каждую ступень, панически боялись «кессонной болезни» и предпочитали подниматься вверх расчетливо и поэтапно, даже если приходилось шагать по трупам. Они любили деньги и славу лишь в том случае, когда эти вещи приходили одновременно и были неразрывны. Заработав денег, они обязательно искали славы и наоборот, владея фантастической способностью алхимиков — одно превращать в другое.
С мутантами происходила несколько странная метаморфоза один-единственный раз в жизни — когда они достигали желаемого: стройные, подтянутые, с тонкой костью люди неожиданно быстро и безобразно полнели, морды трескались в прямом смысле, оставляя на коже растяжки беременности. Они становились добродушными, благосклонными и щедрыми, но уже больше никуда не рвались и вели лежачий образ жизни.
С самого начала совместных действий Глеб Максимович четко определил области приложения сил. Слишком велика была глыба, чтоб поднять вдвоем; говоря языком дипломатической кухни, следовало «растащить ситуацию», разбить ее на блоки, а потом каждый — еще раз на отдельные камни, которые под силу нести в одиночку. Главные вопросы теории, политики и безопасности он взял на себя, оставив предводителю Собрания организационные, экономические и оперативные. Однако Землянов вскоре почувствовал, что единомышленник жаждет большего, если не сказать — главного. Он уважал опыт старшего товарища, признавал лидерство, но для того чтобы стать кумиром, в будущем следовало сделать некий сильный ход, иначе Палеологов мог со временем окрепнуть, освоиться в новой обстановке и стать самостоятельным — для мутантов это было характерно. Глеб Максимович искал этот ход, а пока старался держать соратника в крепкой узде. Палеологова, энергичного, тщеславного и к тому же испорченного бизнесом, нужно было направлять, контролировать и воспитывать, поскольку он не ведал отцовской руки и слабо воспринимал мужской авторитет. Старый дипломат тайно подставил единомышленнику своего коллегу, барона Галена, живущего в Москве, человека проверенного и осторожного, который скоро стал правой рукой предводителя и своеобразным противовесом. Однако и такое средство на мутантов не действовало долго, они вырастали из смирительных рубашек, как дети.
А тут еще случилось неожиданное: примерно через год, сам того не подозревая, Глеб Максимович начал испытывать к Палеологову отеческие чувства. Он свел до минимума прямые контакты, тем паче что проводить их в целях безопасности информации следовало конспиративно, однако если Палеологов не приезжал два — три месяца подряд или редко звонил, Землянов чувствовал тоску и не знакомые ранее родительские переживания — а не случилось ли чего?..
Детей у него не было, жена умерла несколько лет назад, и когда он переезжал в Питер, даже радовался, что ничем не связан и никому не будет мешать своим увлечением. Как суконный и практичный аналитик он объяснял свое отношение к Генриху тем, что жизнь у него одинока, а чувства, как усталость, способны накапливаться, и вот теперь этот невостребованный запас нашел выход. Когда становилось особенно тоскливо, он звонил Галену и под видом контроля над предводителем выспрашивал все подробности его жизни.
Глеб Максимович понимал, что неожиданные и неуместные чувства могут помешать делу, однако не противился им и ничего в ответ не ждал: Палеологов воспитывался матерью-одиночкой, очень осторожно относился к мужчинам зрелого возраста и, судя по всему, даже к родному отцу ничего особенного не испытывал. Его настолько захватило новое дело, что он, как все мутирующие комсомольцы, ничего постороннего вокруг не замечал, передвигался почти бегом и мог нечаянно затоптать, если не успеешь отскочить. Поначалу его приходилось сдерживать, при редких личных встречах, а больше посредством Галена формировать его новый имидж — от словарного запаса и речи до манеры поведения и образа мыслей. Как всякий мутант, Генрих схватывал все на лету, перевоплощался, однако невозможно было исправить, подкорректировать один недостаток — молодость.
На первоначальном этапе важно было прозондировать высший эшелон, слегка взболтать сливки общества — встретиться и составить очень осторожную и ненавязчивую беседу с десятками действующих и бывших политиков, крупных чиновников, ученых и просто влиятельных людей, сообщить им все и ничего, но заставить высказать свое искреннее отношение к происходящему в государстве и выявить потенциальных единомышленников. Далее нужно было поддерживать с ними отношения, медленно и осторожно приоткрывать замыслы, постепенно привязывать некими общими делами — одним словом, готовить базу и влиять на сознание.
Задачу начали отрабатывать сообща, но скоро выяснилось, что Генрих не годится для этой цели из-за своего возраста. Как бы он себя ни подавал, серьезные люди воспринимали его в лучшем случае как журналиста и совсем не политика. А он видел себя только в этой ипостаси и своими прямыми обязанностями занимался попутно — между делом создавал охранное предприятие в виде казачьей сотни, оживлял ломбардный бизнес и добывал деньги. Тогда Землянов нашел ему подходящее дело, отдал на полный откуп «технологию» возведения на престол. Предводитель зарылся в изучение опыта прихода пророков, лжепророков и самозванцев, в историю возникновения и развития всевозможных сект и религиозных течений, от духоборов и Белого братства до Аум Синрике.
И надолго успокоился.
Тем временем сам Глеб Максимович подготовил и провел глобальный тест: за небольшие деньги нашел среди старых знакомых, работников МИДа, «агентов влияния» и договорился, чтоб сделали безобидный вброс «скорби» в Россию, если скончается кто-либо из действующих монархов или членов их семей. Ждать долго не пришлось, бывшая посудомойка, а ныне гулящая принцесса Диана попала в автокатастрофу. Землянов делал скидку на то, что ретивые «агенты» слегка перестарались, и все равно результат был ошеломляющим, скорбь получилась общенациональной, только флагов не приспускали. Палеологов ничего об акции не знал, приехал без вызова с вытаращенными глазами.
— Дух монархизма в народе жив! — ликовал он. — Не надо медлить, пора искать Автора!
С самого начала они условились и наложили табу на любые действия, связанные с конкретным поиском «символов веры» Третьего Рима. Трогать Соляную Тропу и ее обитателей нельзя было до тех пор, пока не отработают первый этап, не отыщут сторонников, не создадут отделения в регионах и свой печатный орган. До определенного времени ни в коем случае нельзя было и намеком выказывать истинных замыслов, ибо появление Собрания стольного дворянства и разведопрос высшего эшелона привлекли к себе внимание всех партий — этот рынок являлся самым чувствительным к конкуренции. К тому же в попутном направлении, пусть и с иными целями, работала государственная организация ГУРА, недооценивать которую было нельзя.
Еще ничего не было достигнуто, но их уже изучали, определяли потенциальные возможности и держали под наблюдением. Стоило какой-либо из существующих партий почувствовать даже теоретическую силу, а значит, и угрозу, как немедленно началось бы устранение конкурента любыми средствами, от внедрения своих людей до провокаций.
Первый тревожный сигнал нарушения табу прозвучал, когда предводитель втайне от Землянова начал розыск автора диссертации и под видом ученого из провинции явился к самому академику Барвину в ЦИДИК. Об этом не знал даже Гален, информация пришла от одного доверенного и влиятельного ученого.
Можно было осадить единомышленника, жестко поставить на место, но самолюбивые мутанты всякое одергивание принимали за личное оскорбление. Глеб Максимович нашел подходящее издательство, заплатил деньги из своего кармана, поскольку имел собственные источники доходов, и выпустил «ничью» диссертацию в виде монографии под именем Палеологова.
У трапа самолета ждала машина с руководителем петербургского отделения Собрания и двумя телохранителями. Никто кроме Землянова еще не знал о событии, произошедшем сегодняшним утром, поэтому поздравлений не было, дорогой поговорили о текущих делах, потраченных деньгах и погоде. В Питере светило редкое для марта солнце, таяли сугробы и поперек асфальта бежали ручейки, но в этот раз не манило побродить по местам детства. С воскресением Автора наступал совершенно новый период, и Палеологов испытывал редкое и сложное чувство успеха и поражения одновременно.
За прошедшие два года, как опубликовали диссертацию, он привык к своему авторству. Он настолько глубоко изучил текст, что мог на память цитировать целые куски; чужие слова так прочно укладывались и врастали в сознание, что он непроизвольно начинал верить, будто все это действительно вышло из-под его пера. Лишь узкий круг в дворянском собрании знал правду, остальные воспринимали предводителя как автора, в том числе и отец. Землянов зорко следил, чтобы ни один экземпляр напечатанного труда не попал в чужие руки.