Предводитель стряхнул задумчивость и, чтобы скрыть это, придвинул к себе тарелку с холостяцким завтраком — вареными яйцами под майонезом.
Кошельки в целях конспирации у них были раздельные, каждый имел более десятка счетов в разных банках, в том числе и зарубежных. Партийная касса собиралась из доходов их собственных фирм и пожертвований.
— Финансист докладывал неделю назад…
— Крупных переводов не было?
— Нет, мелочь…
Всегда вальяжный Глеб Максимович подобрался, обнял себя за плечи.
— Два дня назад моя казна пополнилась сразу на двести семьдесят тысяч долларов. Перечисления из Уфы, Нижнего Тагила и Норильска.
— Нас можно поздравить.
~ — А что, в этих городах появились наши единомышленники? Готовые пожертвовать такие деньги?
— Вовсе не обязательно. Это какие-нибудь грязные деньги из Москвы или Питера. Пропустили через пять банков и десять городов — отмывка.
— Я понимаю, деньги не пахнут. Но почему именно сейчас? Тоже счастливое совпадение? — Землянов подошел к стенду, на котором висело оружие для харакири. — Ты заметил, что полоса везения началась у постели умирающего академика? Сколько мы искали Автора? Около года? Определили только круг из четырех фамилий. Да, Космач туда попал, но мы не были уверены в нем. А тут является сам. И, выясняется, не один — с княжной Углицкой, о которой и мечтать не смели. Мало того, он бежит из офиса управления, из-под семи замков, а мы очень просто перехватываем его. Невероятный успех!.. Не много ли везения за один раз? А теперь представь себе ситуацию: ГУРА склоняет Автора к сотрудничеству. Там два его бывших учителя, есть кому обработать. Потом имитируют побег и запускают в наш стан. И больше ничего делать не нужно! Все остальное мы сами, своими руками. Возводим его в фавориты, запускаем вместе с княжной на Соляную Тропу, вытаскиваем символ Третьего Рима, казну… И делаем себе харакири.
— Наш человек в ГУРА вербовку Автора отрицает, — не совсем уверенно сказал предводитель. — Правда, он не мог слышать разговора, вывод делает по психологическому состоянию собеседников. Вчера вечером последним у Космача в комнате был Ровда…
— Давал инструкции?
— Неизвестно. Выпивали…
— Я бы пошел дальше в своих подозрениях. Что если во всей этой истории реальность только смерть академика? А все остальное игра? И не наша. А той, неведомой третьей силы? Условно обозначим, Ватикана?
— Мэтр, вы доведете меня до сердечного приступа, — хотел пошутить Палеологов, но вдруг устрашился сам: если тут замешан Ватикан, то допустить можно все что угодно.
Участие третьей силы в конкуренции никогда не рассматривалось, и потому ей не оказывалось никакого противодействия.
Вероятно, Земляков сам только что начал осознавать это…
— Не доведу. У тебя хороший аппетит, — проворчал мэтр. — Мы обязаны отработать все возможные варианты. И выбрать курс действий, который невозможно просчитать. Так я повторяю вопрос: готовы ли мы идти дальше? Имея вот такой расклад?
Он не дождался ответа, впрочем, не особенно-то и ждал.
— Среда нас подталкивает, заставляет делать шаг за шагом. Значит, это кому-то выгодно, Генрих. А мы, напротив, отойдем назад или в сторону. Станем головой вниз и пойдем! Потому что слишком высока и прекрасна идея, чтоб спешить и делать глупости. Если завтра нам принесут библиотеку, мы должны отнести ее назад и положить на место. И убедить весь мир, что ее не существует, что это просто мечта сумасшедших романтиков. И пусть лежит, как пролежала четыре века. До единственного заветного часа. Когда он придет? Через год-два? А может, пять — десять лет? Или еще больше?..
Предводитель слушал его, внутренне соглашался и чувствовал разочарование. Этот человек имел над ним власть желаемую, когда хочется повиноваться и подражать, и одновременно отвратительную, потому что подавлял волю.
— Да ты не расстраивайся, — подбодрил Глеб Максимович. — Есть совершенно неожиданный ход и, полагаю, самый надежный. У тебя впереди важное событие. Женить тебя хочу, на княжне Углицкой. Пора, Генрих… Иди за мной!
Ничего похожего никогда и в голову не приходило!
В первый миг такой поворот показался немыслимым, невозможным, предводитель потряс головой.
— Простите, мэтр, это шутка?
— Что ты стал? Иди сюда. — Землянов открыл дверь в комнату. — Я тебе сейчас такое покажу! Ничего подобного ты у меня в доме не видел.
— Раздобыли намеленный камень с Соляного Пути?
— Зачем же камень — живого человека! Который в любой камень вложит магические качества и даже душу! Входи, не робей!
Палеологов переступил порог следом за мэтром и сразу ощутил редкий для города и тем более для квартиры запах — леса, хвои, смолы и еще чего-то терпкого и приятного.
— А вот тебе сват, засылай к красной девице. Зовут его Клестиан Алфеевич, но на Соляном Пути он больше известен как Клестя-малой, сонорецкий пророчествующий старец. И почитают его за святого.
На Палеологова смотрел самый настоящий юродивый. Гримасничал, таращил глаза и, воздев палец вверх, силился что-то сказать.
8. Вериги
Сквозь благостный сон она все слышала — звенящий гул вертолета, кружащего хищной птицей над лесом и деревней, голоса многих людей, вышедших отовсюду на лыжах, лай чужих собак и урчанье машин. Но весь этот гремящий, крикливый мир не касался ее, не доставал тесного пространства яслей и существовал сам по себе. Пока над головой не заржал конь, словно вспугнутый вдруг повисшей над Холомницами тишиной.
На улице было солнце, ледяной квадрат окошка переливался радугой, но жеребец крутился по деннику, протяжно фыркал, стучал копытами и, скалясь, трубил во все стороны.
— Что ты, батюшка, что ты?..
Выскребла иней на стекле, протаяла глазок: на улице вроде вечер, в окнах пустых дач напротив отражается багровый закатный свет. Никого не видать, только по твердому снегу бредет красная курица…
— Сколько же я спала?..
Конь кричит, лягает бревенчатые стены — ровно взбесился: должно быть, не поен, не кормлен…
Вавила дверь чуть приоткрыла, чтоб в щелку глянуть, но жеребец вдруг просунул морду в притвор и, словно клином, распахнул дверь — едва отскочить успела. Он же вырвался во двор, заплясал, запрыгал по снегу, оглашая ревом пустынное пространство.
Только тут она почувствовала резкий запах дыма, наносимого с другого конца улицы, и, уже не скрываясь, выбежала из-за стога…
Там, где стояла изба Кондрата Ивановича, торчала непомерно длинная печная труба, окутанная колеблющимся столбом белого дыма.
Будто завороженная, она забыла об опасности, а точнее, не чувствовала ее больше, вышла на улицу и побрела к пожарищу.
От дома почти ничего не осталось, если не считать нагромождения головней, лежащих посередине огромного черного круга вытаявшей земли, да закопченной русской печи. Все легкое, сухое давно сгорело, и теперь без видимого огня дотлевали остатки стен и провалившийся пол. Рядом с пепелищем никого не было, равно как и на всей улице. Разве что несколько кур беззаботно ковырялись в оттаявшей земле.
Вавила побродила вокруг пожарища, вдыхая отвратительный запах сгоревшего жилища и через него напитываясь чужим горем.
Пока безмятежно спала в яслях, случилось непоправимое, и во всем была ее вина, ее грех, ибо вместе с нею сюда пришло несчастье.
Подавленная и угнетенная, она даже не заметила, как возле пепелища оказалась согбенная и сморщенная старушка в старой солдатской фуфайке, с корзиной в руках. Она ловко подозвала и переловила всех кур, завязала корзину тряпицей и лишь после этого подошла к боярышне.
— Я розумию, тебе ляхи шукалы?
— Меня, бабушка, — призналась Вавила.
— Пишлы зо мною, сховаю у своей хате. Юрия Николаевича нема, Кондрата нема. Усих забралы. Шо на билом свите творытця?
И пошла от пожарища. Вавиле ничего не оставалось, как идти за ней. Старушка привела ее в свой двор, где старик снимал шкуры с собак, подвесив их к балке, выпустила кур в сарай и виновато остановилась перед хозяином.
— Побачь, Лука, я дивчину привела. Вина к Юрию Николаевичу прийшла, да вот шо приключилось…
— А шо мы з нию робыть будем? — сердито отозвался тот.
— Та ж сховать треба. Ляхи погани шукают…
Старик наконец-то оторвался от дела, воткнул ножик, вытер руки и оглядел боярышню так, будто цену определял.
— Колы вины войска пригнали да на чортовой машине летали, знать, дюже важна дивчина. Спусти ее в схорон, нехай сидит.
— Спаси Христос, дедушка. — Вавила поклонилась ему. — Помолюсь за тебя.
Старик только рукой махнул, а его жена взяла за руку и потащила за собой. В доме быстренько разгребла половики, открыла западню и полезла вперед, приговаривая:
— Швыдко, швыдко!
В просторном подполе, заставленном кадками, корзинами и горшками, старушка сунулась к бревенчатой стенке, что-то там повернула, и сруб в углу разошелся.
— Ходи за мной! — Юркнула в образовавшуюся щель.
В дубленке да еще с котомкой за плечами было не пролезть, Вавила замешкалась, но потом разделась и едва протиснулась вслед за сухонькой старушкой, а та уже шепчет откуда-то из темной глубины:
— Та шо ж ты як неживая? Швыдче, пока чоловик добрий!
Узкий и невысокий лаз вел куда-то вниз, причем ступеней не было, и Вавила почти скатилась в непроглядное пространство. И вдруг впереди вспыхнул свет — это старушка открыла дверь в сам схорон, небольшое и низкое помещение с дощатыми стенами, где оказались топчан, самодельный стол и маленькая скамейка. На стене горела электрическая лампочка, а в углу даже иконы висели, обрамленные полотенцем.
— Тута и сховаешься, — прошептала старушка, зажигая керосиновый фонарь. — Клади кожух та суму, пидемо зо мною.
Открыла еще одну незаметную дверь, согнулась пополам и двинулась вперед, высвечивая себе путь. Через некоторое время остановилась в тесном лазе, толкнула доски, которыми стены крепились, и показался еще один ход.
— То баня у верху, — объяснила она и вдруг засмеялась. — Зимой як напарюсь, та в хату иду пид землею. А Кондрат усе дывиться — яка проворна баба, тальки на полке охала, а вже на печи лежит! По воздуху летае, чи шо?