— Ну ждите, когда придут. — Кондрат Иванович стал под открытым люком. — Я пошел избу поджигать. Все равно никому не нужна. А есть такое понятие — обратная тяга. Это когда дым идет вниз…
И полез наверх…
Люк он оставил открытым и принялся растапливать печь: дрова сложил клеткой, нарвал бересты, зажег ее возле хайла и кочергой задвинул под поленья.
Трубу же, напротив, не открыл, прихватил коньяк и вышел на крыльцо.
После недельной пурги природа будто прощения просила, дни стояли теплые, на солнцепеке становилось жарковато, и снег почти не таял — испарялся, отчего ноздреватые сугробы напоминали пчелиные соты. Но стоило зайти в тень, как от земли несло холодом и под ногами гремел лед. Это было самое лучшее время, когда так остро чувствовался контраст и особенно хотелось жить. На свете почти не осталось радостей, от которых бы трепетала душа, и вот это весеннее оживление было последним, отчего еще хотелось делать глупости.
Обычно в такую пору Кондрат Иванович вставал затемно, если боялся проспать, ставил будильник, вешал на пояс малую саперную лопатку и топорик, брал кусок хлеба и уходил подальше от глаз, за деревню, где был еще один зарастающий выпас, примыкавший к реке. Сначала он просто бродил по проталинам и пел детские песни, каждый раз напряженно вспоминая слова. Чаще всего какую-нибудь одну строчку:
— Полетели утушки над рекой, над рекой…
А когда всходило солнце и топило снег, он начинал пускать ручейки. Весь косогор был изрезан давно заросшими коровьими тропинками, разбегающимися по полю вкривь и вкось, колеями старых дорог, ямами и ложбинами, — столько преград стояло на пути весенней воды! Он заходил сверху, от леса, и начинал соединять лужицы, копал канавки, протоки и руслица, сводил или разводил ручьи, пока все поле не покрывалось единой сложной сетью.
— Вам течь сюда! — на правах Коменданта приказывал он весенним лывам. — А вас я перекрою и насыплю плотину. Вам следует отстояться несколько дней. Посмотрите, на что вы похожи? Разве можно с такой грязью в чистую реку? Не пущу.
Игра так увлекала, что спохватывался, когда бегущая вода густела и замедляла бег, — вот уже и солнце село! Перемазанный землей, с мокрыми коленками, он возвращался домой или когда темнело, или задами, чтоб никто не видел.
И сейчас надо было уже давно идти на свой заветный косогор, вон какая дружная весна, так через неделю и снег сгонит…
Комендант сидел на крыльце и думал, что больше уже не пойдет делать ручьи, что эта последняя радость омрачена и, пожалуй, отнята навсегда.
Обратная тяга началась через полчаса, в подполе послышался кашель и крики. Он хладнокровно отхлебнул коньяка, но тут же выплюнул. А на этикетке написано — дагестанский, пятилетней выдержки. Хотел выбросить бутылку, однако поставил ее на воротный столб, отсчитал двадцать пять шагов и вытащил трофейный пистолет.
— Будем играть в войну. Прапорщик Гор, на огневой рубеж! Заряжай! Огонь по мере готовности.
Стекло брызнуло сверкающим облаком, выплеснувшийся коньяк взлетел веревкой и обагрил снег.
— Оружие на предохранитель.
Осмотрев результат попадания, Комендант зашел за угол и выдернул тряпичную затычку подпольной отдушины — пленники орали, как отставшие дети.
— Батя! Отец!..
Он распахнул дверь в избу и открыл задвижку. Дым потянуло в трубу, над полом образовался просвет, а из открытого люка взметнулся белый вихристый столб. Не дожидаясь, когда проветрится подпол, он спустился и сел на нижнюю ступень лестницы.
— В живых останется только один из вас. Кто будет говорить коротко, быстро и толково. Второй пойдет в расход. Все понятно?
— Понятно, — за обоих ответил усатый.
— Начнем с простого вопроса, — деловито проговорил Комендант. — Сколько вас тут бродит вокруг деревни?
— Двое, — поспешил гундосый. — Еще двое!
— Четверо, — поправил его напарник. — Четыре человека.
— Это всего четыре, с нами, а так-то еще двое!
— Ладно, — остановил перепалку Комендант. — Едем дальше. Куда дели Почтаря?
У гундосого от дыма пробило нос.
— Спустили под лед возле моста…
— Живого, что ли?
— Да нет…
— За что вы старика-то, сволочи?
— Он с автоматом был…
— Да ведь без автомата уже в лес выйти нельзя! — прорычал Кондрат Иванович, но тут же взял себя в руки. — Ну да, он старый, в рабство не продашь. И выкуп не дадут… Кто его расстреливал? Ты? — Кинул картошиной в гундосого. — Пистолет с глушителем был у тебя. А я выстрелов ночью не слышал.
— Не я… Он. — Показал на усатого. — Дал ему свой…
— Убираете людей, чтоб не мешали? Следующая очередь была моя?
— Мы приказы выполняем, — ушел от прямого ответа гундосый. — Сами ничего…
— Ну и чьи это приказы?
— У нас директор есть… Генерал Ногаец.
— Правильно, вали все на генерала… Он тоже здесь?
— Отозвали в Москву… Но есть его инструкции… Комендант пихнул ногой усатого.
— Есть что добавить? Или ты неразговорчивый? Отмолчаться хочешь?
— Не знаю, что говорить…
— А ты скажи, где сейчас Космач?
— Я видел его, когда брали… Около воинской части. Потом меня сюда перебросили…
— Плохо, Арканя. На тебе смерть Почтаря…
— Его увезли! — почему-то слишком торопливо вмешался гундосый. — В Подмосковье, по Волоколамке… Бетонный завод. Там цех… Кольца льют.
— Какие кольца?
— Для колодцев, бетонные!
— Откуда ты знаешь? Ты его отвозил?
— Не я один, с группой… Мы его передали и все.
— И что там? Рынок рабов?
— Видимо… Ну или тюрьма. Космача сразу же в кольцо посадили и сверху бетонную крышку положили.
Кондрат Иванович ощутил, как начинает перекашивать половину лица, чтоб никто не увидел, ссутулился, подпер подбородок.
— Кто его продал?
— Наш шеф, господин Палеологов. Мы исполнители…
— Кто он такой?
— Предводитель стольного дворянства…
— Это что за организация? Людей в рабство продавать? Бизнес такой?
— Нет… Я точно не знаю, чем они там занимаются, все секретно. Мы только выполняем поручения.
— Поймать, выкрасть, пристрелить?.. Опасная работа у вас, рискованная. Ну, а сюда зачем пожаловали? Теперь за невестой Юрия Николаевича? — Комендант вытер слезы — дым еще ел глаза.
— Палеологов приказал установить точное место… где находится. И до завтра не выпускать.
— Почему до завтра?
— К Углицкой должен прийти человек. Какой-то юродивый, тоже из кержаков. Надо встретить его и препроводить туда, где она прячется… Обеспечить, чтобы никто не помешал…
— А вы знаете, где она прячется?
— Знаем…
— Откуда? Кто сказал?
Выражение на распухшем лице усатого было непонятно, он только сопел и кашлял, но затем замолк и проговорил внятно:
— Этот старик сказал. Потому что он его пытал! — Хотел отодвинуться подальше от гундосого, но не дала прикованная к балке рука. — Вколол ему какую-то заразу!.. И стрелял он! Я только под лед спихнул.
— Вот как? — Комендант помассировал лицо — не помогало. — Что же ты на молодого свалил? Нехорошо…
— И подчиняется он только шефу, а не Ногайцу, — добавил в свое оправдание усатый. — Приехал со специальным поручением от Палеологова.
— Ну и что за поручение?
— Я уже сказал, — буркнул гундосый. — Обеспечить встречу человека с Углицкой.
— Кто этот человек?
— Я не знаю! Когда он придет, будет сообщение…
— Что потом? — поторопил Комендант. — Давай, зарабатывай очки, у тебя невыгодное положение. Или тебе тоже вколоть? Там — в коробке еще три шприца…
— Не надо. — У гундосого снова заложило нос. — Углицкую с этим человеком нужно вывезти в город, снять квартиру и доложить шефу.
— Да, не густо… — Кондрат Иванович достал телефон. — Но есть шанс выкупить свою жизнь. Звони шефу. Скажешь так. Место, где находится Углицкая, установил. Но она закрылась в подземелье и заявила, что никого к себе не подпустит без Космача, и ни с кем без него разговаривать не будет. Если попробуют войти к ней силой, покончит с собой. У нее есть оружие. Спроси, что делать. Надо, чтобы твой шеф приехал сюда вместе с Космачом. Или послал одного. То есть Космач должен приехать сюда, иначе княжну можно больше не увидеть. Ты меня понял?
— Понял. — Гундосый взял трубку.
— Попытаешься поднять тревогу или услышу фальшь — пулю получишь сразу, без предупреждения.
Комендант вынул пистолет и свернул предохранитель.
11. Кольцо
Он вернулся из Петербурга одержимым и не мог больше ни о чем думать, как только о браке с княжной Углицкой. Он вдруг увидел самый прямой и самый надежный путь к достижению цели и теперь лишь поражался собственной недогадливости.
А ему все время казалось, что отношения с Земляновым заходят в тугрик, предводитель, сам того не ощущая, быстро вырастал из детских рубашек и чувствовал, что вот-вот ему впору будет и отцовская. Но всякий раз Глеб Максимович вдруг находил оригинальное решение и обидно просто ставил на место. И на какое место! Иногда в проницательности и дерзости его ума виделось нечто сатанинское, не зря он всю жизнь набивал свою квартиру мистическими и ритуальными предметами.
Мысль о том, что княжна станет его женой, вросла в сознание сразу и накрепко, однако вначале как стратегический ход. Брак должен был стать обычным королевским браком, по государственной необходимости и расчету, и потому не имело никакого значения, какая она, как выглядит и понравится ли. Однако скоро он начал ловить себя на том, что думает об этом, и чем дальше, тем подробнее. Некоторое время Палеологов утешал себя обыкновенным любопытством: конечно же, не все равно, какой будет первая государыня, а ну если она страшна, уродлива и глупа к тому же?
Он прилетел в Москву довольно рано, и можно было сразу поехать в офис Собрания, где его ждали и где находился теперь уже соперник Космач, но предводителю захотелось побыть одному, чтоб все досконально обдумать и привыкнуть, вжиться в новую роль — будущего мужа Углицкой. На следующее утро он проснулся уже с мыслью о княжне и будто завелся на целый день. Надо было срочно решать судьбу Космача, пусть и формально, обсудить на политсовете вопрос с женитьбой и, главное, отослать в Холомницы надежного человека, который бы подготовил прием Клести-малого и организ