на нудных семинарах и лекциях, слушал душещипательную музыку Виртуозов Москвы, смотрел одобренные цензурой спектакли… тут, в плохо пахнущих общежитских клетках ласкал любимых, плавал в бассейне в Клубной части, задыхаясь от хлорных испарений, навещал деда-проректора на девятом этаже и работающую на кафедре мерзлотоведения мать.
Вспоминал, вспоминал…
Но прошлое не оживало. Его стражи, похожие на промышленных роботов, захлопнули у меня перед носом заветные двери, не пустили в чудесный, наполненный пряными ароматами, сладостными звуками панфлейты и интимными радостями мир. Мир влекущей алой мякоти, зеленых веточек и небесно-голубых небес. Мир нежных прикосновений и беззаботной болтовни…
Действительность пожухла, а моя память перестала воскрешать прошлое, превратилась в пыльную картонную коробку с черно-белыми фотографиями, валяющуюся на чердаке оставленного жителями дома.
За неделю я выполнил и перевыполнил свою программу.
Побывал и на кладбищах, и в музеях. Отскреб грязь с мраморного надгробья бабушки и дедушки на Хованском кладбище, обошел и Пушкинский музей и Третьяковку, поглазел на Мадонну в винограднике Кранаха и на Демона Врубеля. Поздоровался с Достоевским Перова и Мусоргским Репина. Поклевал носом у саврасовских Грачей.
Просидел два долгих вечера с одноклассниками, пожевал с ними еще раз давно прожеванное… еще раз убедился в том, что старость не делает человека мудрее. Иногда мне мерещилось, что вместо одноклассников рядом со мной сидят их постаревшие двойники.
Погулял по московским улицам, похожим на декорации к какому-то представлению, которое так и не состоялось.
Заглянул в кремлевские соборы… как в карточные домики.
Съездил в Сергиев Посад, постоял у знаменитого иконостаса в Троицком соборе.
Переспал с бывшей любовью.
Она вела себя в постели как заводная резиновая кукла…
И арбатские переулки, и Крымский мост, и чудесный вид на Москву с Смотровой площадки на Воробьевых горах, и Донской, и Новодевичий, и Андроников, и Врубель, и Рублев, и Кранах… не обрадовали, не утешили, как бывало прежде. Или я все это переоценивал в прошлом, или потерял былую чувствительность и способность заряжаться чужими энергиями. Картины и иконы казались мне непоправимо побуревшими иллюстрациями в забытой на даче книге, архитектура — убогой подделкой, монастыри и погосты — пахли протухшей землей…
Когда я грезил перед тем как заснуть, мое путешествие в Москву представлялось мне бесконечной ездой в автобусе по темной заснеженной дороге… где заспанный и ошалевший от тряски и бензиновых паров пассажир уже не понимает, кто он, куда он едет, зачем… жадно смотрит в оледенелое окно и видит только желтые огни…
Желтые огни, бегущие назад.
Хорошо еще, что я не догадывался, что эта метафора и была на самом деле моей реальностью, что никуда я не ездил… потому что не может ездить даже по игрушечному глобусу тот, кто на самом деле не существует. Тот, кто давно превратился в усмешку высших сил.
КРАСНАЯ ПАПКА
За день до отъезда я проснулся в своем номере и, еще не открывая глаз, начал строить планы. Почему-то мне захотелось в этот мой последний московский день съездить в Архангельское. И я отчаянно пытался вспомнить, что же я в этом Архангельском кроме дурацкий статуй и помпезных интерьеров видел или пережил.
Был там когда-то Театр Гонзага. Но его, вроде бы, так и не восстановили.
Открыл глаза…
Как молния, ударила мысль. В номере все изменилось!
Вместо старомодного тяжелого телевизора на столе стоял небольшой монитор с плоским экраном. Советского производства платяной шкаф-клоповник превратился в элегантный шведский шкафчик… А на журнальном столике лежала красная папка…
Не было там вчера никакой папки! Как впрочем не было и журнального столика.
Красная папка. Подкидыш?
На ее обложке было напечатано крупно: «Дело номер 5335».
Взял папку в руки. Горячая! Как такое может быть?
Раскрыл. Полистал. Документы, описания, схемы, фотографии, похожие на иллюстрации к научно-фантастическому роману шестидесятых годов.
На всех листах сверху — грифы: «Строго секретно. Снятие копий воспрещается! Подлежит возврату в 24 часа».
Мысли в голове побежали как курицы в курятнике.
Так. Кто-то подбросил тебе секретные материалы. Что за материалы — не важно. Важно то, что они — государственная тайна России. А ты — иностранец. И папка находится у тебя. Значит — ты не просто иностранец, что само по себе в России подозрительно и нежелательно, а еще и шпион. Враг. А врагов…
Попался, братец кролик. Предупреждали тебя, дурака. Мадонну в винограднике захотел посмотреть? Вот тебе мадонна — пронумерованная и красная как кровь. Руки обжигает.
Что же делать?
Сжечь эту паскудную папку что ли? В умывальнике.
Папка — толстая и плотная. Начнешь жечь, потянет дымком, набегут горничные, коридорные, пожарники притащатся…
Это что у вас? Папка? Хотели сжечь? Здорово! Следы заметаете? А что там, в папочке? Секреты родины? Ага… Шпион! Вяжите гада! Шлепнуть его без приговора!
Хотя, если бы они хотели тебя убить или посадить — сделали бы это и без всякого повода. Пришли бы и убили. И никто бы им и слова не сказал, даже если бы они об этом во всех газетах написали. Так мол и так — выследили немецкого шпиона, эмигранта. Собирал информацию о нашей великой стране. Готовил диверсию. При задержании оказал вооруженное сопротивление и был обезврежен сотрудниками ФСБ. Получившими за свой героизм ордена и медали родины.
Россияне — равнодушно пожали бы плечами…
А немцы бы только обрадовались — еще одним чужаком меньше в Германии!
Нет, папку тебе положили на столик не эфэсбешники, а люди, которые хотят, чтобы ты ее увез с собой завтра в Берлин. Потому и нет в ней ни компакт-дисков, ни других металлических носителей информации — их бы засекли своими детекторами пограничники в аэропорту, проверили бы и изъяли… а так… бумага, она бумага и есть.
Положу ее в сумку… между шмоток… вроде как рукопись… и одам сумку в багаж на регистрации.
А что, если сейчас же отдать папку портье? Не моя, мол, папочка! Подброшенная. Я проснулся, а она на столике лежит. Я ее не открывал, что вы… Я турист, мне пора в Архангельское… там меня в театре Скарамучча ждет.
Так они тебе и поверят! Портье откроет папку, и бычьи его глаза вылезут из орбит… Тут же донесет. Через пять минут тебя арестуют.
Может, это все — шутка? Документы, фотографии, гриф — липа, фейк, мистификация. Кто-то решил поглумиться над тобой. Ты раз ныл ся как баба… эмоции пропали… вот тебе и завернули поганку… доброжелатели… чтобы ты свои эмоции показал. Где-то на стене или в люстре скрытая камера — и доброжелатели смотрят на тебя сейчас и хохочут как сумасшедшие. И весь интернет вместе с ними.
Нет, все подлинное… Фотографии — сделаны разными камерами, в разное время. Настоящие… не цифровые. Некоторые листы пожелтели от времени, другие еще белые. Это не фейк. Кто-то выкрал папку из архива и приволок сюда.
Зачем?
Решил прочитать хотя бы первые страницы.
Так… посмотрим… текст написан ужасным языком. Наверное прапорщик писал. Многие буквы плохо пропечатались. На Ундервуде печатали?
Речь в «Деле номер 5335» шла о неизвестной серебристой конструкции или машине, которую обнаружили… солдаты Красной армии в Саксонии в мае 1945-го года. На третьем этаже… в здании бумажной фабрики… напротив замка Грабштайн.
Машина эта якобы появлялась и исчезала… Что за бред?
Все попытки ее демонтировать с целью транспортировки и изучения — потерпели неудачу. Прилагался длинный список погибших военных.
Здание было окружено специальной стеной, впоследствии, после окончательного исчезновения машины, уничтоженной. Вся информация о машине — строго засекречена. Понятно.
В пятидесятых годах рядом с зданием бывшей бумажной фабрики располагался специальный закрытый институт… Проводились многочисленные эксперименты. Удалось выяснить, что машина затягивает в себя, деформирует и телепортирует куда-то различные предметы и организмы. Возможно, на Марс.
Многие сотрудники института погибли. Еще один список. С другими начали происходить необъяснимые явления. Кошмары, галлюцинации, пограничные состояния психики… Некоторые из них утверждали, что нахождение рядом с машиной якобы наделило их способностями перемещаться во времени. Несколько человек заявили, что превратились в дьяволов и каждый день навещают ад. И «путешественники по времени» и «дьяволы» были насильственно госпитализированы в специально для них открытое отделение психбольницы на Загородном шоссе. Сведений о дальнейшей их судьбе нет.
В начале 1956-го года машина исчезла. После полуторагодичных наблюдений за местом, где она раньше находилась — было решено институт расформировать, а все его отчеты — уничтожить.
Даа… Любопытно было бы взглянуть на эту штуковину.
А не сфотографировать ли мне содержимое папки?
Пощёлкаю… Потом спущусь в лобби. Там в уголке — компьютер с интернетом. Выставлю документы на своей странице, или еще где-нибудь.
Достал свой Кэнон. Настроил его. Собирался сделать первый снимок.
В этот момент с громким треском сломалась — как будто лопнула — входная дверь, и в мой номер ворвались люди в камуфляже и в черных носатых масках. Последнее, что помню — режущий свет, как от сварки, и жуткую боль от разряда электрошокера у меня на шее.
БАС И БАРИТОН
Я сидел на деревянном полу. Видимо, в одиночной камере. В полной темноте. Пахло почему-то коньяком и дубовыми бочками. В тюрьме? Очень странный запах.
Хотел встать и пойти на ощупь… но не решился. Вдруг рядом со мной — колодец глубиной метров в тридцать. Или тяжелый маятник с лезвием на конце… Неизвестно, что у этих извергов на уме.
Неожиданно услышал голос, доносящийся как бы издалека.
Нет, два голоса. Хриплый бас и повыше, баритон. И еще — шум прибоя. Как будто два человека стояли на берегу моря, смотрели на Луну и беседовали.