питцнера. Капитан яхты — знаменитый Леперье, победитель Великой австралийской регаты. Возвратятся через год. А братья вчера уехали в Центральную Африку охотиться на гиппопотамов.
Затем позвонил Ипполит и объявил, что он подписал контракт наемника и через неделю уезжает в Камбоджу. Потому что ему «скучно и тошно без войны». На мою просьбу воевать осторожно Ипполит ответил так: «Не надо эмоций, Генри. Если я протяну ноги, семья почувствует облегчение, а посторонние не заметят».
Позвонила мама и сказала, что пойдет сегодня вечером на спиритический сеанс Лидии Клех. Хочет выведать у умершей бабушки, где та спрятала Золотые облигации Французского банка. Я посоветовал ей зайти в наш фамильный склеп и расспросить об этом тетушку Агату. Мама рассмеялась и спросила, что я пил вчера в «Мельбурне». А затем клятвенно заверила, что у ее бабушки не было сестры по имени Агата, и что единственная Агата, которую она знает — это молодая полька, приходящая по понедельникам массировать спину моему отцу.
— Каждый понедельник прячу в сейф мои драгоценности и серебряные ложки из буфета, — заявила мама, — никто не знает, что можно ожидать от этих освободившихся от ига коммунизма восточноевропейцев!
Я закрыл глаза… думал о том, как уютен наш скромный буржуазный мирок.
А когда я их открыл… то обнаружил, что все еще нахожусь в комнате с часами, в проклятом замке. Сижу, прислонившись к сырой стене, и смотрю на висящего посередине комнаты Теодора. Глаза трупа почему-то светили как два фонарика.
Рядом со мной сидел мой кузен Ипполит. Оторванная голова его лежала у него на коленях. Рот его был открыт, глаза выпучены.
Не стал тратить время на бессмысленные переживания… прошел в комнату с магическим зеркалом и куклой в темно-лиловом платье с кружевами. Поприветствовал нагую красавицу. Разбежался и прыгнул в зеркало, рискуя разбить себе лоб.
Приземлился удачно… встал.
Тут из рощи вышел оборотень и посмотрел на меня глазами, полными бесконечной злобы. Открыл страшную пасть, из которой сочилась лиловая слюна. Приготовился к прыжку. Я сжал зубы и двинулся ему навстречу…
Сражение не состоялось. Судьба второй раз избавила меня от столкновения с более сильным противником.
Зверь бросился на меня с выставленными вперед передними лапами… но, как раз в тот момент, когда его когти должны были коснуться моей груди, пропал. Дематериализовался.
Странно, я как будто ожидал чего-то подобного.
Сел на травку и заговорил сам с собой.
Твой прыжок в Зазеркалье — не вывел тебя из лабиринта, а только переместил в его заповедные области. Возможно, отсюда уже нельзя вернуться в обычный мир. И теперь тебе, тридцатипятилетнему’ оболтусу и гедонисту, придется разделить судьбу Безумного Шляпника.
Хотя… стоит ли горевать?
Посмотри, вон роща. Реликтовые сосны, гигантские грибы, хвощи и папоротники. А среди них — обнаженные женщины и музицирующие гермафродиты с венками на головах. Некоторые обнимают друг друга, другие забрались на деревья. В огромных лопухах — как в креслах — сидят голые мальчики.
Ты так любишь все это…
А с другой стороны полянка… там роятся насекомые.
Тараканы размером с крысу… гигантские богомолы, жуки-паровозы, стрекоза, которая могла бы сожрать кролика… пролетела в метре от тебя, плотоядно посмотрела на тебя своими фасеточными глазами и проскрипела: «Глядите, новенький! Новичок, новичок, покажи мне свой смычок!»
И сделала неприличный жест, нахалка.
— Лети, лети, дура разноцветная! Сейчас пойду за сачком.
Тут не заскучаешь.
Посмотри, Триумфальная арка — отлита из янтаря! Украшена забавными горельефами. Глаз не оторвать! А за аркой доисторический зверь пасется. Стегоцефал. Рядом с ним колышек, а на колышке табличка, как в зоопарке. А на табличке написано: «Это стегоцефал. Травоядный. Стеклом не кормить!»!
Позвольте, а это что за птица?
В роще, среди пышнотелых фей и сыновей Гермеса и Афродиты стоял горбоносый мужчина в круглых очках на лбу. Длинное пальто, фрак, красная бабочка… Носом его, казалось, можно было резать хлеб, так он был тонок. Горбоносый держал что-то в правой руке и сосредоточенно рассматривал. Какие-то камни. Где-то ты его видел!
Не где, а когда. Давным-давно. На иллюстрации, в детской книжке.
Подошел к типу в очках. Толкнущ его. Хотел узнать, не манекен ли он.
Тот не упал… Опустил очки на глаза, посмотрел на меня недовольно, как кондуктор в автобусе, и спросил:
— Это вы меня толкнули?
— Я. Извините, мне показалось, что вы механическая кукла.
— Даже куклу толкать невежливо, сударь.
— Разрешите представиться, князь Эстерхази.
— Профессор Отто Лиденброк.
Лиденброк… Вспомнил. Жюль Верн. Путешествие к центру Земли. Подарили родители на десятый день рождения. Роскошное издание с картинками.
— Позвольте спросить, что вы тут делаете?
— Рассматриваю эти чудесные пириты. Красивые кристаллы, не правда ли? Кажутся такими твердыми… А теперь смотрите.
Лиденброк сжал камни своими сильными пальцами. Я услышал хруст. Профессор раскрыл кулак как фокусник. На его ладони лежал песок.
— Как видите, эти кристаллы сделаны из песка, молодой человек. Из обычного мелкого кварцевого песка. Манифик!
— Кристаллы из песка, женщины из резины.
— Женщины из резины? Какие женщины?
— Посмотрите, профессор…
Я указал ему рукой на стоящую рядом с ним обнаженную красавицу с восхитительной грудью, огромными черными глазами и чувственным ртом.
Лиденброк нехотя бросил на нее равнодушный взгляд. Затем хищно схватил ее за прелестную кисть и резко дернул. И оторвал! Смял кисть в руках, превратил в ком, и энергично растер его ладонями. Потом развел ладони… из них посыпался песок.
Опять песок!
А красавица мяукнула как раненая кошка, села на корточки, согнулась, прижала обрубок к животу. А уже через минуту медленно встала и приняла прежнюю позу. Плоть ее восстановилась. На лице появилось что-то вроде презрительной улыбки.
— Регенерация женской плоти. Неужели это вам не интересно?
— Я не Мартовский Заяц, я по ученой части. Мои интересы ограничены минералогией.
— А что вы думаете о месте, в котором мы находимся?
— Песок. Все это из песка. Забавно конечно, что такие сложные формы можно создать из обыкновенного песка, но с минералогической точки зрения — этот мир тривиален.
— Полагаю, это не совсем обычный песок… У вас случайно нет микроскопа?
— Нет, только очки, молоток и лупа.
— Вы в лупу на этот песок смотрели?
— Смотрел, смотрел и ничего такого не заметил. Песок и есть песок. Не фантазируйте попусту, молодой человек. Принимайте жизнь такой, какая она есть. Идите, не задерживайтесь, идите к Триумфальной арке. Марш, марш… Заболтался я с вами, пора наконец делом заняться.
Профессор встал на то место, где стоял раньше, вынул из кармана еще один камень, сдвинул круглые очки на лоб и начал внимательно рассматривать черные кристаллы-октаэдры. Я узнал их. Это был магнетит. Отец привозил мне забавные магнитные камешки из Швеции и я часто пугал ими свою старую няню, заставляя стальные ложки и вилки для прислуги ползать по столу.
Оставил зануду Лиденброка изучать его магнетиты и подошел к Триумфальной арке, недоверчиво косясь на стегоцефала, пасущегося невдалеке. Кто знает, может быть он не осведомлен о том, что значит «травоядный».
Мельком взглянул на движущиеся горельефы на ее стенах, изображавшие сирен. Янтарные эти дамы пели, подмигивали, зазывали. Но я не поддался их чарам… прошел сквозь арку.
И очутился в городе, расположенном между морским заливом и грядой невысоких конусообразных гор.
Кто-то шепнул мне:
— Тут ты найдешь свою Агнессу. Не прикасайся к ней…
Все дома города были цвета речного песка. Только чуть-чуть отдавали в синеву.
Многие здания походили на античные храмы, греческие и римские, но встречались и монументальные постройки, напоминающие зиккураты. Несколько великолепных сооружений имели мощные пирамидальные крыши, другие — были украшены башенками с зубцами, статуями на фасадах, аркадами и бельведерами.
На таком фоне нелепыми выглядели дымящие трубы фабрик, спрятанных за высокими каменными стенами.
Слева от меня — низкий берег моря, впереди и справа — широкие лестницы, ведущие в город. А прямо передо мной — пустошь, поросшая редким вереском. Вероятно, здесь раньше было море. И тут, как в моем сне перед дуэлью, повсюду валялись камни.
В нескольких метрах от меня лежала адамова голова с жуткой ощеренной пастью.
По пустоши гуляли люди.
Шли, обнимались, топтались, отвешивали поклоны, боролись друг с другом, танцевали… но не двигались.
Колоссальная живая картина.
И, хотя я уже привык к подобным представлениям, картина эта потрясла меня, она была… другой.
Тревога висела в воздухе. Как перед войной. Может быть так выглядели Помпеи в последние минуты перед началом извержения Везувия.
Многие куда-то бежали. На месте.
Группа обнаженных бородачей-ассирийцев внимательно, с нескрываемым ожиданием смотрела на море. Что они там выглядывали?
Влюбленные девушки занимались вольной борьбой.
Некоторые люди сидели или стояли схватившись в отчаянии за голову. Что привело их в отчаяние?
По площади бродили несколько скелетов. Один из них преследовал женщину, другой сам спешил убраться подобру-поздорову. Но так и не сдвинулся с места.
Прямо передо мной слева сидел обнаженный мужчина. Римская его голова с крупными правильными чертами лица опиралась на правую руку. Он был погружен в меланхолические раздумья. Тяжело и упорно смотрел… на голую до пояса молодую красавицу, отвечавшую ему таким же пристальным, полным страха и тревоги взглядом. Мужчина этот напомнил мне художника, нарисовавшего фрески в моей комнате в «Миракле». Да, это был он, бельгиец.
Девушка, на которую он смотрел, шла в процессии красавиц, двигающейся от города к морю. Все участницы этой процессии были необыкновенно красивы, лица их походили на чудесное лицо праксителевой Афродиты, только глаза их были больше и выразительнее. Одеты они были в однотонные шелковые — красные, желтые или сиреневые — складчатые одеяния, крепившиеся на талии роскошными бантами. Особую, щемящую эротичность придавала им беззащитность их голых грудей.