Он немного помолчал, потом продолжил:
«На допросах нам прямым текстом предлагали от жалобы отказаться и отдать здание. Я адвоката потребовал. Не дали, даже звонка не разрешили сделать. Про связь с НАТО спрашивали, про Америку. Глупость какая. Про «Сторожевую башню», ведь её за границей печатают. Я без адвоката говорить отказался. Тогда меня отвели куда-то, комната на туалет была похожа: кафель, окон нет, только лампа одна. Не следователь выводил, другой. Там у них каждый свою роль выполнял… Опомниться не давали… Завели и с порога сильным ударом вот сюда, – Анатолий указал на заднюю часть бедра, – поставили на колени. Руки поднять заставили. Я руки только поднял – опять удар. В живот. Наверно, ногой, потому что сильный, аж дыхание перехватило… Я, значит, ртом воздух хватать пытаюсь, а мне на голову пакет надели и скотчем вокруг шеи… Потом на пол повалили, руки-ноги тоже связали. Дышать не могу, в глазах всё помутнело, а они чем-то тяжелым по голове, по спине, по ногам начали бить… Их там несколько было. Трое, что ли… Орали прямо в ухо, чтоб я от жалобы отказался… Я им в ответ, чтоб пакет сняли, а они – про жалобу… Лежу, сознание теряю. Вдохнул, а пакет к языку прилип. Ну я что есть мочи стиснул зубы. Чувствую, через дырку в пакете в легкие воздух струйкой потянулся. С кровью. И не почувствовал, как язык прокусил… Один из них увидел, что я воздух хватаю, ещё сильней бить стал. Наверно, тогда я всё же сознание потерял… Очнулся – на меня воду льют. Только глаза приоткрыл, так они снова орать начали. Я им что-то про Конституцию, про адвоката опять же, а они мне электрошокером в нос… Потом разряд тока… Всего аж перекосило, как эпилептика. Жилы, думал, от боли разорвались…»
На этом Анатолий замолчал, низко опустил голову. Было слышно, как слеза, сорвавшись с ресницы, с глухим шлепком разбилась о каменный пол. Чтобы спрятать слезы, он тяжело вдыхал и выдыхал ртом.
«Когда меня вернули в кабинет, – он продолжил, успокоившись, – мне подсунули протокол. Прочитать я, понятное дело, не смог ничего. Да и понять, что там было написано, вряд ли смог бы. Следователь в руку ручку только воткнул и сказал, где подписывать, а сам свой рукой мою руку в нужные места только ставил. Мне было всё равно… Только бы это закончилось поскорей».
«В больницу с побоями не обратились?» – спросил я, пребывая в шоке от услышанного.
«Нас задержали в пятницу, – сказал он, и у меня в голове тут же возникла ассоциация с моим задержанием, – а очнулся я после допроса только на следующий день. Сразу охрану попросил вызвать врача и адвоката. Меня вывели снова куда-то. Там был один из тех, кто допрашивал. У меня аж холод по спине пробежал, когда увидел его… Он сказал мне, что если буду требовать адвоката или врача, то он «повторит вчерашнее». Я испугался и больше ничего не требовал…»
Несмотря на то, что я и сам был жертвой преследования по надуманным основаниям, но до моего сознания всё равно плохо доходило, что подобные пытки могли происходить в наши дни. И не где-то далеко, а в нашем городе. Хоть и был я тоже обвинен в экстремизме, но всё же на допросах меня не били. Да, задерживали меня жестко, и адвоката не сразу дали, но не били. Может, мне повезло и я к доброму следователю попал? Или я особую угрозу не представлял просто? Ну, подумаешь, покемонов погонял в церкви. А тут ведь враг настоящий, системный. Или просто у меня, кроме видеокамеры, отжимать нечего было? Квартира, да и та арендованная. Но, если мотивы людей в рясах таким вот образом бороться с «иноверцами» ещё более-менее ясны, то совсем не понятны мотивы людей в погонах, что выполняют роль инквизиции. Им-то какая от этого выгода?
«Больше нас никто не вызывал и не допрашивал, – Анатолий продолжал рассказывать, не выпуская кружку из рук. – Это ещё до ареста было. Одному из наших становилось всё хуже. Он был самый крупный из нас, поэтому его избивали особенно сильно. В камере он несколько раз сознание терял… Охранники наконец «скорую» вызвали, опасались, что умрёт. Чтоб не отписываться потом, видимо. Когда «скорая» приехала, мы шум подняли, что и нам помощь необходима. Короче, как нам ни пытались рты заткнуть, всё же врач настоял на нашем осмотре, за что ему спасибо огромное. Я ему шепотом рассказал, что случилось, попросил с адвокатом связаться… На следующий день адвоката всё же впустили. А вечером и в больницу свозили…»
«И?» – хотелось поскорей услышать продолжение.
«А ничего. Написали жалобы, проверки были. Эти сказали, что мы сами друг друга избили. И это при том, что мы почти все тогда в разных камерах сидели! Следователя нашего даже от ведения дела не отстранили… Вот уже шестой месяц следствию, а когда суд будет, неясно…»
«А со зданием что? С жалобой?» – спросил я, а сам по-прежнему не мог поверить в услышанное.
«Рассмотрели, – ответил он. – Суд посчитал, что мы не восстановили здание, а снесли старое и самовольно построили новое, без разрешения. Здание город за собой признал и в епархию готовит передать. Это я уже от адвоката узнал».
«Почему вас не выпустили тогда, если здание всё равно отобрали?» – сморозил я глупость.
Анатолий сделал глоток отвратительной на вкус воды, помолчал. Что он мог мне ответить? Как их могли выпустить, когда по всей стране развернулась кампания по признанию Свидетелей Иеговы, пожалуй, одних из самых миролюбивых, экстремистской организацией? Разве во время охоты на ведьм пленных отпускают? Нет. Их только сжигают на кострах.
«Мне вот неясно, вы с христианами вроде как родственные души по вере своей, почему же они вас так не любят?» – спросил я после.
«Мой отец был поляк, – ответил Анатолий. – Он тоже был из Свидетелей. В 39-м немцы его семью вместе с евреями в концлагерь согнали. Он чудом выжил, сбежал к русским. Те его в ГУЛАГ посадили. Сидел в Тагильском ИТЛ. В 55-м выпустили. Но в Польшу не пустили. Остался работать там же, в Нижнем Тагиле. А через два года я родился. Сколько помню, для нас самые страшные времена были те, о которых отец рассказывал. Сейчас хотя бы не убивают…»
Я вдруг вспомнил, как сам собирался внедриться в секту, про ручку с «Алиэкспресс», про Полину. И вот ведь ирония судьбы: теперь мы оба, кто фанатично верит в высшие силы и кто признаёт только здравый смысл, были заложниками своих убеждений и оказались перед одним злом – несправедливостью.
Была такая история. В Средние века испанцы захватили Голландию. Голландцы – народ горячий, моряки как никак, подчиняться католикам не захотели, подняли восстание. Из Испании прибыл генерал Альба, кровожадный Железный герцог, и восстание подавил, а всё население страны приговорил к смертной казни. Десятки тысяч были повешены, сожжены на кострах и закопаны заживо. В те же времена, кстати, и в России балом тоже бесы правили… И вот, почти пятьсот лет прошло, полтысячелетия, а инквизиция продолжает здравствовать.
Я искоса смотрел на Анатолия и думал о том, кто он. Сектант? Помешанный на своей вере фанатик? Экстремист? Ни одно из этих определений к нему не подходило. Ни за время нашего разговора, ни потом, за всё то время, пока мы находились в «боксике», я ни разу не слышал от него каких-либо разговоров о боге, религии и уж тем более о превосходстве его веры над другой. А ещё меня поразило, как в тех непростых условиях он старался не падать духом. Улыбался. Что было ему поддержкой? Его вера в бога? В торжество справедливости? Может, она, вера эта, на то ему и была нужна, чтобы продолжать жить?
30. Террорист
Я сам хоть и полукровка, но татарского во мне всё же меньше, чем русского, как мне кажется. Наверное, потому что думаю на русском. Но я предпочел бы быть просто человеком мира, без всякой национальности. Мне кажется, что национальность, как и принадлежность к религии, тянет нас в прошлое. Не в смысле, что я готов всё предать забвению, а в том контексте, что мир давно уже стал глобальным, а разделение людей на русских-китайцев-американцев, скорее, является формальностью, которая ни на что не влияет. Ладно, согласен, что до такой степени, когда человек будет оцениваться только по личным качествам, а не по цвету кожи и разрезу глаз, мир ещё не созрел. Но ведь он к этому идет! Бежит!
К чему обычно приводит национальный или религиозный вопрос? Правильно: к войне. Всегда так было. И пять тысяч лет назад, и сто лет назад, и то же самое происходит по сей день. Взять хоть крестовые походы, хоть набеги татаро-монголов, хоть теракты афганских террористов. Агрессия нападающего всегда освещена его богом, а убийство неверных продиктовано защитой его народа. Но это только с точки зрения пропаганды, так сказать, для поднятия духа патриотизма, для оправдания геноцида и успокоения собственной души. На самом же деле причина любой войны – желание завладеть чужими ресурсами. Земля, лес, пушнина, золото, нефть, вода… В разные времена разное «золото». И любые завоевания оправданы, благословлены, а потомки должны гордиться тем, что их деды и отцы убивали соседей или аборигенов, но исключительно в благих целях.
Ресурсов в мире становится всё меньше и меньше. Очень небольшая часть человечества, но самая прогрессивная пытается ресурсы сохранить, найти новые источники энергии, придумывает способы переработки отходов, ищет новые планеты для эмиграции. Таких людей объединяет понимание, что все мы – белые, чёрные, жёлтые, на юге ли, на западе ли или на востоке – столкнулись с одним врагом, с собственной ненасытностью. Этот враг уже давно ведет с нами войну, он отвоевывает у нас территории, реки, моря, воздух, он сгоняет нас в резервации, травит, топит, сводит с ума. Этот враг, как бактерия, невидим, но, как торнадо, беспощаден. Он давно изменил наше сознание, наш генетический код, настроив на самоуничтожение. С врагом этим невозможно бороться с оружием в руках, его нельзя уничтожить физически.
Наверняка большинство психически здорового населения планеты понимает, к чему может привести наша ненасытность. Казалось бы, нам надо всем объединиться вокруг здравомыслящих, примкнуть к ним, самим начать меняться и менять мир, спасая его от гибели, но мы почему-то доверяемся горстке алчных, жестоких, хитрых людишек, которые, манипулируя нами, удовлетворяют лишь свои собственные амбиции и потребности. А ещё мы надеемся на