– Время, – сказал Виктор Николаевич. – Удачи.
Игорь Петрович медленно пошел к елкам, проваливаясь в снег и стараясь не делать резких движений.
– Тяжело ему сейчас, – негромко сказал Виктор Николаевич.
– Жаль, не могу сразу его пристрелить.
– Почему?
– Почему не могу?
– Почему жаль, что не можете? Ведь, по сути, он сделал, тоже самое, что и вы. Он попытался взять на себя ответственность за, если хотите, судьбы отечества.
– Он хотел уничтожить…
– Да ничего он не хотел уничтожать. Вы ведь и сами об этом говорили. Он оказал нам услугу. Он выявил слабые места нашей обороны, он указал нам на паршивых овец в наших рядах, он…
– У вас получается, что он просто герой.
Игорь Петрович остановился не доходя до елок метров пять.
Михаил посмотрел на лежащего за деревом снайпера, поежился.
Видимо, Игорю Петровичу что-то сказали из-за веток, потому что он оглянулся, помахал рукой и вошел в тень.
– Считайте как хотите, Миша. Критерий тут какой? Получилось – герой, не вышло – преступник. У него вышло не все. Он слишком увлекся своей идеей, понадеялся, что его люди также преданны этой идее. Вот как я ошибся с вами, Михаил.
– Вы полагаете, что он…
– Я не полагаю, Михаил, он об этом мне рассказал, пока вы организовывали оцепление. Игорь болезненно честный человек. И очень преданный идее. Чтобы понять его побудительные мотивы, вам нужно вспомнить то, что вас заставило нарушить присягу.
Михаил поморщился.
– Я не хочу, чтобы нас сравнивали. Я и тогда, и сейчас, для того, чтобы… – Михаил осекся.
– Чего же вы, Михаил, – подбодрил его Виктор Николаевич, – продолжайте. Что там у вас на очереди? И даже саму жизнь? И, как я полагаю, не только свою… Верно?
– А вот и гость, – оживился Жовнер, – кого я вижу!
В комнату вошел сухощавый мужчина лет пятидесяти, седой, с усталым лицом.
Он остановился на пороге, желваки на его лице дрогнули.
– Извините, Игорь Петрович, что вас слегка потрясли на входе. Я не хочу рисковать. От вас сейчас можно ожидать чего угодно, даже подвига камикадзе. Сесть вам, извините, предложить тоже не могу. Зато я вас внимательно слушаю.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты все это затеял?
– Ну, Игорь Петрович, неужели вы и сами не поняли?
– Я не могу понять необходимости уничтожения миллионов людей…
– Бросьте, Игорь Петрович, человек который может понять необходимость убийства одного человека, великолепно поймет и необходимость убийства миллионов. У вас ведь не вызывало сомнения, что в случае убийства Зимнего и гибели ваших людей, в существование коварного Врага поверят быстрее. И что? Вас остановила необходимость убить двух своих подчиненных? Вы ведь, кажется, знали их лично? Кстати, туда же мы спишем и смерть Горяинова, и этого контрразведчика… Кто там у нас еще принес свои жизни на алтарь родины? Этот офицер в отставке? Как там его, Никоненко? Я, кстати, так и не понял, зачем вы отдали приказ его убрать.
– Такого приказа я не отдавал.
– Серьезно? – Жовнер засмеялся. – Ты представляешь, Саша, в нашей операции стало так оживленно, что мы уже даже и не понимаем толком, кто кого убил. Неужто это Михаил подсуетился?
Я, услышав знакомое имя, насторожился, хотя мало ли Михаилов на свете.
– Вы ведь знаете Михаила? – обернулся ко мне Жовнер.
– Смотря какого.
– Того самого. Вы еще живописали его в книге. Он у вас получился чуть ли не гуманистом. Этот гуманист за последнее время отдал приказ на уничтожение не менее двух десятков человек. Кстати, фамилия у него Залесский. Вы в романе не указали, он у вас получился бесфамильным. Залесский, старинная фамилия. И тебя, Саша, он тоже, выходит, подставил. Он так поверил в свою гениальность, что проморгал мой встречный ход. Он решил, что я такой же подкидной дурак, как и ты. Что за мной стоит такой же умный, как и он сам.
– Артем, – подал голос тот, кого Жовнер называл Игорем Петровичем.
Стоп, я ведь писал об Игоре Петровиче, только он для меня был лишь бестелесным носителем имени и отчества. Одним из действующих лиц романа.
И, кстати, почему Артем?
– Артем, – еще не поздно. Мы можем это прекратить. Я смогу договориться, чтобы тебя отпустили.
– Вот видишь, Саша, как ведут дела нынешние гуманисты? Если я соглашаюсь, то это значит, что тебя уберут как лишнего свидетеля.
– Его и так уберут, – бросил Игорь Петрович.
– Все там будем, уважаемый, все там будем.
– Зачем ты начал переговоры?
– Я хочу дать небольшой шанс вашему гуманизму, Игорь Петрович. Совсем небольшой шанс спасти от десяти до пятнадцати миллионов украинцев.
У меня в желудке все перевернулось. Эти двое спокойно обсуждали судьбу именно десяти-пятнадцати миллионов, и голова у них, похоже, не кружилась…
… Взрыв, водяная стена, сносящая плотины, крики, грохот рушащихся домов…
– Не падай, Саша, – Жовнер стоял рядом со мной и придерживал за плечо.
Я, видимо, все-таки отключился.
Игоря Петровича не было.
Какой же ты дал шанс гуманизму, попытался спросить я, но сил не хватило. Перед глазами снова замелькало что-то черное. Не смотреть, это водоворот, он засосет, он сожмет все, что я вижу, в маленькую точку и разобьет эту точку о темноту…
– Ты совсем плохой, – Жовнер ударил меня по щеке, – держись.
– А за-чем… – выдавил я из себя, сквозь спазмы тошноты и вязкую слюну.
– Мне нужен зритель, Саша. Кстати, давай я сниму с тебя наручники, ты в таком состоянии можешь обойтись и без них.
Жовнер вытащил из кармана куртки ключ и расстегнул наручники. Я поднял руки к глазам. Кисти рук свисали как резиновые. Я попытался пошевелить пальцами.
– Извини, туго зажали, – посочувствовал Толик.
Хотя, почему Толик?
– Почему Артем?
– А меня так зовут, Артем Ртищев. Жовнер это творческий псевдоним. Я уже даже привык к нему.
– Артем… – сказал я, понимая, что несу полную околесицу, – я не люблю это имя, у меня с ним связаны неприятные воспоминания.
– Извини, брат, я не виноват, так получилось, – засмеялся Жовнер, или Ртищев.
– Что ты ему предложил? – спросил я.
Игорь Петрович молча сел в кресло в салоне микроавтобуса.
– Что он хочет? – спросил Виктор Николаевич.
– Пустяк, – грустно улыбнулся Игорь Петрович. – Он готов не взрывать заряд, если мы в течение часа свяжемся с Президентом Украины, и тот в прямом эфире, по всем теле и радио каналам объявит об угрозе катастрофы, и сообщит, что сам знал о такой возможности, но ничего не предпринял. И в тоже время наш и.о. также должен выйти в эфир и сообщить народу, что все действительно так, и что он также знал о такой возможности.
– И тогда он не будет взрывать? – спросил Михаил.
– И тогда он гарантирует добровольную сдачу и готов предстать перед судом.
– Он еще мог бы потребовать, чтобы его избрали папой римским, – негромко сказал Виктор Николаевич, – с тем же успехом.
– Это его последнее условие.
– Ты прикинул шансы на штурм?
– Взять можно, людей у него около пяти, один заложник…
– Заренко? – спросил Виктор Николаевич.
– Да.
– Можно пренебречь.
– Мы просто не успеем добраться до пульта. Он взорвет все раньше. Я смотрел, пульт подключен и код введен. Остался только поворот ключа и нажатие кнопки. И все.
– Зачем ему это нужно? – снова спросил Михаил.
Игорь Петрович задумчиво пригладил волосы:
– Понимаете, Миша, я устал. Я устал таскать воду решетом, устал останавливаться по окрику хозяина возле самого горла врага. Да и хозяев что-то развелось много. Слишком много. И пришла в голову хорошая мысль… – Игорь Петрович замолчал и посмотрел на Виктора Николаевича, который встал и подошел к двери микроавтобуса.
– Я свяжусь с Москвой, – сказал Виктор Николаевич.
Игорь Петрович подождал, пока за ним захлопнется дверь и продолжил:
– И самое страшное в этом, ты меня поймешь, я думаю, это то, что под рукой есть средства. Можно скрутить полмира, просто нужно обратиться к кому-нибудь и показать, что у нас на него накоплено.
– Шантаж, – кивнул Михаил, – я думал об этом.
– Я тоже, тем более что у меня есть доступ к этим досье. Пришлось искать исполнителей, тех, кто будет непосредственно осуществлять операцию. Артем Ртищев за кордоном, Мазаев здесь, на территории бывшего СССР.
– Запланировано было, что я встречу этих людей и заставлю их раскошелиться под идею встряски России. Именно встряски. Не уничтожения, а ослабления и встряски. Нужно было, чтобы Россия перестала претендовать на звание мировой державы и при этом навела порядок внутри. Вернулась к идее единоначалия.
– Зачем? – спросил я.
– Зачем… – Ртищев задумчиво посмотрел на пульт, пальцы легко коснулись кнопки. – Ты знаешь, после чего в коммунистический Китай снова пошли иностранные инвестиции? После того, как тамошнее руководство задавило танками студенческую демонстрацию. И предприниматели поняли, что в стране есть стабильное и сильное руководство, способное действовать в случае необходимости жестко. Цвет знамени тут уже рояли не играет.
– Понятно.
– Компромат у меня на них был такой, что ни один не стал дергаться, а внимательно меня выслушал. Не меня, но моих посланцев…
– Одноразовых, надо полагать? – вырвалось у меня.