– Естественно, – кивнул Ртищев и сочувственно поцокал языком, когда я зашипел от боли в руках, – ничего, еще немного и пройдет. Нужно потереть.
– Чем? Ногами? – поинтересовался я.
– Тогда терпи.
– Тогда терплю.
– Все согласились. Программа – встряска и стабилизация. Создание приличной колонии, с добрыми и работящими папуасами и суровым, послушным вождем. Игорь Петрович с самого начала планировал их кинуть. Не совсем, стабилизацию он тоже хотел подучить, но без особых катаклизмов. А потом я решил, что все это ерунда. Самая большая ерунда на свете.
– Что так?
– У нас очень хитрый менталитет. Если у нас будет хотя бы малейшая лазейка для того, чтобы сделать неправильно, мы сделаем неправильно. План Игоря Петровича, достичь всего малой кровью не сработает. Да, кого-то припугнут, кого-то убьют впопыхах, даже может быть умудряться убить того, кого нужно. Вон, даже президент наш подал в отставку быстрее, чем собирался.
– Это из-за вашей операции?
– Во время нашей операции. А из-за нее или нет – не знаю. И все. Больше ничего не произойдет. Нужно сделать все бесповоротным, заставить всех нас…
– Сделать всех счастливыми? Как?
– Нет. Я вспомнил, что возрождение начинается тогда, когда другое решение невозможно, когда инстинкт самосохранения заставляет забыть обо всем и начать бороться и работать, надеяться только на себя. Германия после первой мировой войны поднялась тогда, когда хуже уже было некуда, когда никто не собирался ей помогать.
– И у них появился Гитлер.
– Ну и что? Ты думаешь, что можно консолидировать народ, не пролив крови?
– И что тебе даст уничтожение Украины?
– Все! – глаза Ртищева горели, и лицо раскраснелось. – Россия будет изолирована. Информация о том, что виной всему российское тектоническое оружие просочится обязательно, я, во всяком случае, это подготовил. Россия не получит больше ни кредитов, ни обещаний помощи. И что самое главное, она потеряет коммуникации нефте– и газопроводов через Украину. Кончаться нефтедоллары,и придется надеяться только на себя…
– Ты ненормальный. Маньяк! – я выкрикнул это, потому что уже не мог терпеть этой пытки.
Он не понимал ничего. Он был весь в плену своей идеи, и ему было наплевать на жертвы и кровь. Он решил совершить чудо.
– Тебе подвига захотелось? Чудо решил совершить, ублюдок?
– Я ублюдок? А почему именно я? Это ведь не я придумал этот план. Чистенькие ученные и бравенькие генералы. Они ведь не ублюдки? А они готовились отправить к праотцам миллионы своих соотечественников, граждан Союза Советских Социалистических республик. Не ублюдки? Не кровавые маньяки? Не я оставил этот вот пульт подключенным, когда Союз развалился. Или наши генералы не собирались его применять? Тогда зачем он здесь? Волна ведь не станет выбирать, кого уничтожить, кого пощадить. Всех так всех, господь потом отделит правых от виноватых.
А ты думаешь, что украинская сторона не знает о такой возможности? Даже от нас с тобой они не смогли этого спрятать. Ну и что, это остановило твоих правителей от заигрывания с НАТО? Остановило? Они что, объявили всему миру о такой угрозе? Нет. Почему? А, может быть, и на них есть досье у нас? Может быть, и они у нас под колпаком?
Ртищев ударил кулаком по пульту.
Я молчал. Было бессмысленно спорить с ним. Да и что я мог привести в качестве возражения? Я ведь и сам был в глубине души согласен с ним, не в том, конечно, что нужно убить миллионы людей, а в том, что все происходит на свете потому, что это устраивает слишком многих.
Что я ему могу сказать? Поведать, что живет в Киеве мой младший сын с моей бывшей женой? Что он иногда приезжает ко мне я не смогу обходиться без этого? Рассказать, что я люблю Алиску, и что у меня есть друзья? Он не поймет. Он знает, как сделать счастливыми людей, потом, через несколько десятилетий, после того, как вымрем мы, истерзанные голодом и болезнями, после того, как другие люди поймут, что нельзя ждать подачки от доброго дяди…
Как мне ему объяснить, что… А что, собственно, я могу ему объяснить? Я могу только просить его. И еще могу… Я осторожно помассировал руки. Следы от наручников.
Ртищев посмотрел на часы:
– Время выходит. Что там у нас с радио?
Вопрос Ртищев выкрикнул в сторону двери.
– Ничего, – глухо ответил чей-то голос.
– Ну, кто маньяк и убийца? – спросил Ртищев. – Им просто нужно было выступить в прямом эфире. И если то, что я заставляю их сказать, действительно ложь, неужели они не могут солгать? Пожертвовать собой ради миллионов жизней. Я ублюдок?
– Может быть, они еще успеют? – я сам не верил в то, что говорил, но мне нужно было время. Пальцы уже слушались меня, с трудом, сквозь пульсирующую боль, но слушались.
– Они не станут выступать.
– Выступления не будет, – сказал Виктор Николаевич.
– Вот и все, – вырвалось у Михаила.
Игорь Петрович побледнел, закрыл глаза.
– Знаете, что будет написано на могильном камне нашей цивилизации? – тихо сказал он минуту спустя. – На нашем могильном камне будет написано: «Они хотели как лучше».
Михаил вскочил и вышел из микроавтобуса.
– Я пойду, – сказал Игорь Петрович.
– У тебя нет шансов.
– У меня есть шансы. Вы атакуете через несколько минут после того, как я войду. Я постараюсь задержать его хотя бы на минуту. Вы уж постарайтесь успеть.
– Хорошо, – кивнул Виктор Николаевич, – мы постараемся.
– Не говори Алексееву, что это я подставил его и напарника.
– Хорошо, не скажу.
– Я пошел.
Я был готов броситься на Ртищева, понимая, что и в лучшей своей спортивной форме не смогу с ним потягаться. Но я должен был хоть что-то сделать. Хотя бы попытаться, чтобы не попасть в список ублюдков.
Оружие. В комнате было единственное оружие, автомат Ртищева, но добраться до него я не смогу. А что будет, если я просто врежу этим акеэсом по пульту, просто ударю, как дубиной. Отключиться пульт или нет?
Скорее всего нет. Нужно бить Ртищева. Наотмашь, по лицу. В голову.
В дверях появился кто-то в камуфляже. Кажется, водитель. Не разобрать. Перед глазами круги и черная муть. Нужно попытаться немного успокоиться. Чуть-чуть, чтобы не упасть в обморок при первом же резком движении.
Спокойно.
Что сказал водитель?
– К нам снова гость. И снова Игорь Петрович. Будет уговаривать. Наверное, попытается сообщить, что с минуту на минуту президенты выступят. Им сейчас референты лихорадочно строчат экспромты.
– А если это так и есть? – спокойно Саша, просто дыши, спокойно и размеренно.
– Я не верю. И ты не веришь. Так ведь? Пустить псу под хвост результаты выборов прошедших и грядущих? Не верю. Он просто будет тянуть время.
Это хорошая стратегия, подумал я, очень хорошая стратегия.
Сергей Алексеев одернул куртку. Он волновался. Когда Игорь Петрович во второй раз исчез за елями, внутри у Алексеева словно что-то оборвалось.
– Десять минут до штурма, – тихо сказал сам себе Михаил.
– А как же он? – спросил Алексеев.
Михаил, казалось, не услышал вопроса.
– Петрович ведь внутри, – напомнил Алексеев.
– Знаю, не лезь под руку, – оборвал его Михаил.
– Спокойно, Миша, не нервничайте, – ровным голосом сказал Виктор Николаевич.
– Пять минут, – сказал Михаил.
Игорь Петрович не стал врать:
– Выступления не будет. Переговоров тоже. Я пришел, считай, как частное лицо.
– А с частными лицами я разговаривать не могу, – зло сказал Ртищев, – с частными лицами я могу общаться только в нерабочее время. А сейчас я, простите, на работе, совершаю террористический акт. Самый крупный в истории человечества.
– И как тебе? – Игорь Петрович облизнул губы, глаза его не могли долго задерживаться на одном предмете, скользили по стенам комнаты, по пульту, по потолку.
Он волнуется, прозвучало где-то в глубине меня. Очень волнуется. Он что-то задумал.
А Ртищев, казалось, не замечал этого, рука его гладила автомат, лежащий на коленях.
– Тебе нравится сейчас то, что ты собрался сделать? – снова спросил Игорь Петрович.
– А какая разница? Мне что, нравилось отправлять на тот свет наших с вами курьеров? Я должен был это делать, потому, что это было правильно. Понятно? И сейчас мне вовсе не должно это нравиться. Я просто знаю, что я должен это сделать.
– Как Герострат? – Почти бесшумно прошептал я, но Ртищев услышал и резко обернулся ко мне.
– Причем здесь Герострат? Он сделал это только ради своей славы. А мне ничего не нужно. Спроси у него, – Ртищев указал стволом автомата на Игоря Петровича, – я ведь мог просто исчезнуть с деньгами. С большими деньгами.
– Я его потому и выбрал, – мертвым голосом сказал Игорь Петрович, – что он человек идеи. Пойдет до конца ради нее. Мазаев отравился, чтобы не выдать его и меня.
Я не стал спрашивать, кто такой Мазаев, мне было не интересно. Я ждал, что произойдет дальше… Я ждал.
Где-то наверху вдруг рвануло, оглушительно, так, что у меня заложило уши, казалось, задрожали стены.
– Они решили штурмовать! Слышите, они решили штурмовать! Это я ублюдок? Я убийца? – Ртищев был страшен в этот момент, рот его исказило судорогой, глаза побелели, – Вы не хотите? Тогда почему я должен?