Ртищев полез в нагрудный карман куртки. И тогда на него бросился Игорь Петрович. Он не стал бить, он захватил горло Ртищева в сгиб локтя и стал отгибать его тело назад, через спинку металлического стула. Я бросился вперед, чтобы удержать руки Ртищева, но напоролся на удар его ноги. Я упал и с силой приложился головой об пол.
В глазах потемнело.
Нужно встать.
Взрывы гремели один за другим, послышались выстрели, частые одиночные выстрелы. Ртищев ударил автоматом наотмашь, за голову.
Автомат скользнул по лицу Игоря Петровича, раздирая плоть. Брызнула кровь.
Встать, приказал я себе, и попытался этот приказ выполнить. И встал. На колени. И начал нашаривать опору правой рукой.
Ртищев встал, залитый кровью Игоря Петровича. Игорь Петрович удержался на ногах и снова бросился на него. И получил удар ногой в грудь.
В бункере грохотало так, что я не слышал, что именно крикнул Ртищев, вынимая из кармана ключ и вставляя его в прорезь на пульте. Наверное, снова свое «Кто убийца?». Не знаю. Может быть, это грохотало не в бункере, а у меня в голове. Перед глазами все плыло и двоилось.
Даже пол дрожал и норовил убежать.
Рука Ртищева легла на кнопку. Я бросился к нему, мне показалось, что я бросился, на самом деле я плыл, медленно плыл к его руке, к его пальцам, которые оглаживали рифленую поверхность кнопки. И я успел.
Успел, но ничего не успел сделать, потому, что Ртищев перехватил меня и отшвырнул прочь.
Я не упал, я ударился спиной о стену и сполз на пол. Я видел, как Ртищев снова наклоняется к пульту. Медленно и бесшумно, потому что все звуки исчезли, застыли, увязли в застывшем разом воздухе.
Ртищев тянулся рукой к кнопке. Тянулся… Вот он уже почти достал ее, но тут рука взорвалась медленным алым цветком. Цветок словно потянул за собой руку, увел от кнопки. Второй цветок появился на рукаве. Только его лепестки запутались в клочьях ткани и завяли.
Ртищев закричал. Он медленно, очень медленно повернулся к Игорю Петровичу, а я увидел, как в пульте появилось несколько круглых, аккуратных дырочек.
Это пули, вдруг понял я. Игорь Петрович подобрал автомат и теперь стрелял, став на колени. Медленно двигался затвор, медленно вылетали гильзы, еще курясь сгоревшим порохом…
Игорь Петрович стрелял, хотя глаза его были залиты кровью, вот он медленно снимает левую руку с цевья автомата, и подносит ее к лицу, чтобы вытереть кровь.
Автомат продолжает стрелять, но каждый выстрел теперь поднимает ствол все выше и выше. Пуля попадает в лампу под потолком, и в неподвижном воздухе повисают осколки стекла…
Ртищев оказывается рядом с Игорем Петровичем. Удар. Ногой, в горло. Я вижу, я совершенно четко вижу, как сминается плоть, горло проваливается под ударом, и кровь выплескивается изо рта.
Мертвое тело опрокидывается на спину.
Ртищев, продолжая бесшумно кричать, снова идет к пульту, к красной кнопке, и уже никто не может его остановить. Я не могу встать.
Я могу только смотреть, и я вижу, что на пороге комнаты появляется фигура в черном, с черным лицом. Или это маска?
Человек в маске стреляет. Пуля попадает Ртищеву в спину и словно подталкивает его к пульту. Ртищев падает, протягивая левую руку вперед. Больше ничего нет на свете, только его левая рука и кнопка, кнопка и рука человека, решившего стать убийцей ради высоких идеалов.
Он нажал. Это было последнее, что я увидел. Он нажал кнопку. Я видел, уже проваливаясь в темноту, что кнопка проседает, проседает, проседает…
Михаил не подходил к изуродованным, вырванным из земли елкам. Они теперь не прикрывали черного зева входа в бункер. Да и сам вход теперь больше напоминал жерло вулкана. Из него продолжал клубиться дым. Виктор Николаевич стоял рядом с Михаилом, сунув руки в карманы.
Он не попытался остановить Алексеева, когда тот вслед за штурмовой группой бросился к бункеру.
– Мы успели? – глядя на черный дым, прошептал Михаил.
– Не знаю, – сказал Виктор Николаевич.
– Наверняка успели, иначе мы бы уже услышали взрыв. Ведь услышали бы? Или хотя бы толчок… – пробормотал Михаил, – не может же быть без толчка.
Виктор Николаевич молчал.
Из дыма, один за другим стали появляться бойцы штурмовой группы. Двоих выводили под руки. Одного вынесли и осторожно положили на снег.
Потом вынесли еще одного, только его поднесли к Михаилу и Виктору Николаевичу, положили у самых ног.
– Его убили, – сказал один из тех, кто принес тело, и Михаил узнал, наконец, Алексеева.
– Что с пультом? – спросил Михаил.
– Его убили, – повторил Сергей Алексеев, садясь в снег, – горло сломано.
– Что с пультом? – Михаил бросился навстречу к выходящему из дыма командиру группы.
– Мы не успели. Самую малость. Он нажал на кнопку уже мертвый.
Михаил замер.
– У нас потерь нет, – доложил командир группы, – двое тяжело раненых и двое легко.
– А это кто? – спросил Виктор Николаевич, указывая на тело в снегу возле входа.
– Заложник. Жив, без сознания. Голова в крови, но рана неглубокая.
– Михаил, – позвал Виктор Николаевич.
– Что? – спросил Михаил.
– Нам пора ехать.
– Не успели, – сказал Михаил.
– Пойдемте в машину. И заберите с собой Алексеева. Нам нужно ехать…
– А заложника куда?
– И заложника к нам в машину, быстро, – Виктор Николаевич решительно взял Михаила за плечи, встряхнул. – Нам нужно поговорить!
– Хорошо, – безжизненным голосом ответил Михаил.
Виктор Николаевич взял Михаила за локоть и почти насильно отвел его за машину:
– Придите в себя, подполковник!
– Этот произошло из-за меня, – вырывая руку, выкрикнул Михаил. – Из-за меня…
– Ничего не произошло. Ничего не произошло, успокойтесь.
– Из-за меня… Что? Как это, ничего не произошло?
– Успокойтесь и выслушайте меня. Успокойтесь. Вы помните, как рассказывали мне об игре? Покер на костях?
– Причем здесь…
– Помните, вы рассуждали о том, как игроки выбирают, на чем строить игру, на школе или фигурах? Вы тогда выпустили один важный аспект игры. В нее ведь играют не двое. В нее могут играть сколько угодно игроков. И еще вы забыли, что выявляется ведь не победитель, выясняется место каждого в игре, кто набрал очков больше, кто меньше…
– Ну и что?
– Ничего. Ровным счетом, ничего. Когда я по вашей просьбе связался с и.о., мне разрешили этот эксперимент только по одной причине. Это не настоящий пульт управления. Не настоящий. И вы, и Ртищев сделали одну и ту же ошибку, вы пошли по ложному следу.
– Я уничтожил остатки группы…
– Ничего не поделаешь, это входило в условия игры, в школу, если хотите игровой термин. Теперь мы почти уверены, что проект «Удар» больше не имеет утечек информации. Реальных утечек. А остальное – слухи. Все это называется учениями спецподразделений по отработке действий при захвате террористами командных пунктов.
В общем, мы с вами молодцы. Врага уничтожили, дерьмо за нашим генералитетом прибрали, ученья провели успешно…
– А что дальше?
– Дальше. Дальше я, выполняя свое слово и слово нашего будущего президента, сообщаю вам о том, что вы получаете официальное разрешение на создание неофициального подразделения, подчиняющегося только Самому. Вы получили добро, на создание ордена иезуитов. Довольны?
Михаил оглянулся на вход в бункер. Дыма уже почти не было.
– А я захочу теперь?
– Захотите. Вы все еще верите в идеалы. А из таких людей получаются хорошие работники.
– Или выдающиеся преступники.
– Ничего не поделаешь, идеалисты есть идеалисты.
– Что будем делать с заложником?
– У вас есть вариант?
– Я подумаю.
– Подумайте. А С Игорем Петровичем… Будем считать, что он погиб при исполнении служебного долга. Мы его даже представим к награде, наверное, – Виктор Николаевич посмотрел в сторону тела Игоря Петровича.
Возле него все еще сидел в снегу Сергей Алексеев.
– Не вздумайте рассказать Алексееву…
– Я понимаю…
– И заберите его к себе в подразделение. С глаз моих долой. Он вам подойдет, тоже из идеалистов.
– А вы, Виктор Николаевич?
– Я? Я тоже идеалист. Кто еще останется на этой работе? И знаете что?
– Что?
– Игоря жалко. Напрасно он все это затеял… Как считаете?
– Не знаю… Если бы не «Армагеддон», то я не получил бы карт-бланш. И Ртищев, рано или поздно, все равно нашел бы способ сделать людей счастливыми. И мы действительно почистили и свою территорию и украинскую, чтобы они там не говорили.
– Тогда будем считать, что мы играли лучше, чем наши противники?
– Играли мы одинаково плохо, просто кубики были к нам менее враждебны, чем к Игорю Петровичу и Ртищеву, – морщась словно от боли, сказал Михаил.
– А знаете, – очень тихо сказал Виктор Николаевич, наклонившись к самому уху Михаила, – грязное это дело, играть на чужих костях.
Первое, что я увидел, придя в себя, было лицо майора Петрова.
– Как самочувствие? – спросил Петров.
Меня чуть не стошнило.
– Ничего, крепись, – посоветовал Петров.
– Где я?
Этот вопрос волновал меня отчего-то очень сильно. Я помнил, что потерял сознание в бункере, а тут потолок был не серый, а белый. В каком бункере?
– Ты в больнице. Неотложка. Я тебя привез сюда час назад, а до этого ты лежал без сознания почти сутки.
– Какие сутки?
– Обычные, двадцатичетырехчасовые сутки. Лежи и не дергайся.