Итак, примерно за неделю перед тем, как принять твердое решение вернуться домой («домой» — впервые за годы я мысленно произнесла это слово), я связалась по электронной почте со старой знакомой, Маргарет Нунан из Гарвардского бюро по трудоустройству. Я написала, что из-за «личной трагедии» уже довольно давно оставила мир университетской науки, но теперь почувствовала, как сильно скучаю по той жизни, как хочу стоять перед аудиторией и читать лекции по литературе. Далее я интересовалась, не известно ли ей о какой-либо вакансии преподавателя, которая освободилась бы к осени.
На следующий же день я получила ответ — Нунан писала, что ей известно о моей «личной трагедии» и она выражает мне «безграничное сочувствие» по поводу этой «ужасной утраты», но рада была узнать о моей готовности «вновь вступить в мир».
Вновь вступить в мир? Возможно, но при условии, что все будет иначе. Абсолютно иначе.
Еще она писала, что мне повезло. Знаю ли я Колледж Кольби в Мэне? Это колледж гуманитарных наук, входящий в двадцатку лучших в стране. Чудесная загородная местность, способные студенты. Там как раз освобождается конкурсная должность на два года — одна преподавательница получила завидное предложение и перешла в Корнелл. И хотя в конкурсе помимо меня участвуют еще восемь претендентов, она уверена, что руководство колледжа приятно удивит мой послужной список. Заинтересована ли я? Я сразу ответила, что заинтересована, конечно. Через пять дней мне сообщили, что через неделю надо явиться на собеседование.
Поэтому я выбросила обратный билет в Калгари с фиксированной датой вылета и купила другой, до Бостона в один конец. Я заперла квартиру и попрощалась с Иоханном. Последнюю ночь мы с ним провели вместе. Утром, уже стоя в дверях, он просто сказал:
— Мне было очень хорошо с тобой. — Потом поцеловал меня в голову и ушел.
По дороге в аэропорт такси провезло меня мимо Бранденбургских ворот, и я в последний раз увидела Мемориал холокоста. Сегодня — после нескольких дней весенней непогоды — солнце наконец раскололо мрачный купол берлинского неба. Было по-настоящему тепло. Так тепло, что трое подростков решили поваляться на солнышке, обратив три плиты мемориала в импровизированные топчаны. И представьте, эта картина не показалась мне оскорбительной — скорее странно жизнеутверждающей. В том, что тебе видится метафорой вселенской тоски, другие люди усмотрели возможность позагорать. Такая уж она нелепая штука эта жизнь, даже самая тяжелая и мучительная…
В тот же день, когда самолет снизился и стал заходить на посадку в Бостоне, меня вдруг охватил ужас при мысли о том, как я сумею — да и сумею ли? — жить здесь, так что я прямо в аэропорту взяла напрокат машину и скорее покатила прямиком в Уортервилл, штат Мэн. Колледж забронировал и оплатил мне ночь в гостинице. Заведующий кафедрой — молодой и очень энергичный парень по имени Тед Морроу — пригласил меня отужинать. Его впечатлили моя книга и мой послужной список. Его впечатлил тот факт, что я способна поддержать беседу о недавно вышедших романах и фильмах, и даже мой скромный опыт работы в библиотеке. Мне Тед тоже понравился — он так увлеченно рассказывал о достоинствах колледжа, расписывал преимущества жизни в Мэне, попутно поясняя, что они здесь полностью отрезаны от академического мира «большой лиги».
— Как раз это я могу пережить. — Я была всем довольна и на следующий день, хотя и не оправилась еще от смены часовых поясов, успешно прошла собеседование. Настолько успешно, что, вернувшись в Бостон и остановившись в гостинице «Оникс» близ Северного вокзала, получила уже дожидавшееся меня сообщение от Маргарет Нунан о том, что я, прошедшая собеседование последней из всех кандидатов, зачислена на должность и в сентябре могу приступать к исполнению своих обязанностей.
— Заведующий кафедрой дал понять, что склонен рассматривать эту должность как предшествующую заключению бессрочного контракта. Особенно если за эти два года вы напишете еще одну монографию. Из вашего резюме я поняла, что вы работали над биографией Синклера Льюиса. Может, подумаете о том, чтобы возобновить это исследование?
— Благодарю, я подумаю.
Вот такие дела — отныне у меня была работа, мощный стимул для того, чтобы вернуться в этот мир. Я все еще немного страшилась этой перспективы, но в номере обнаружился подарок от администрации отеля, бутылка вина, и я отметила грядущие перемены парой бокалов австралийского красного. А потом, уже в полночь, слишком взвинченная, чтобы спать, я набрала номер, который хотела набрать уже очень давно, но просто не могла этого сделать.
Мне было слышно, как Кристи сдавленно ахнула, услышав мой голос.
— О, господи… — выговорила она. — Где ты? Как ты?
— Долгая история, — ответила я. — Но если в двух словах, то я в Бостоне и… кажется, нормально.
— Я раз шестьсот пыталась с тобой связаться…
— Знаю, знаю. И надеюсь, ты понимаешь, почему я не могла ответить.
— Я знала про Монтану и про то, что ты отправилась на север, в Калгари. Раз десять я порывалась вскочить в машину, отправиться туда и свалиться тебе на голову без предупреждения… но Барри каждый раз меня отговаривал.
— А кто это Барри?
— Барри Эдвардс — градостроитель здесь, в Юджине. По сути дела, он единственный градостроитель в Юджине, штат Орегон. И попутно он вот уже шесть месяцев, как мой законный супруг.
— Вот это новость.
— Ага, я сама удивилась.
— Счастлива?
Она рассмеялась:
— Мы с тобой не из тех, кто пускает пузыри от счастья. Но… знаешь, на самом деле это неплохо. И я огорошу тебя еще одной новостью… лучше уж скажу сразу, что тянуть… Я беременна.
— Это… великолепно, — отреагировала я. — Когда собираешься рожать?
— Через шестнадцать недель. Мне непросто говорить тебе об этом.
— Да брось, ты уже сказала. И я рада, что ты сделала это сейчас. Представь, если бы я не знала, а увидела, приехав в гости.
— А вот это новость. Ты уже решила когда?
— Все зависит от твоего расписания.
— У меня все по-старому. По вторникам и четвергам преподаю. В остальные дни уединяюсь с трех до шести и пытаюсь продвинуться еще на шажочек в своем ремесле — я все так же «плодовита», выдаю по стихотворению раз в десять месяцев… в лучшем случае. Но… ты… я сгораю от нетерпения услышать все про тебя.
— Я все тебе расскажу в пятницу. Мне нужно съездить в Калгари, закончить там все дела. А оттуда могу прилететь в Портланд.
— Каким ветром тебя принесло назад в Бостон?
— В пятницу ты получишь полный отчет.
— А с Тео не собираешься повидаться, пока ты в Кембридже?
— Чур меня, конечно нет. Я знать не знаю о нем после той стычки в ресторане с ним и его любовницей.
— Да, слышала я об этом…
— Я и не сомневалась, что до тебя дойдут слухи. Мир все-таки чудовищно тесен.
— Вообще-то, я знаю, что Тео хочет с тобой встретиться и поговорить.
— Откуда такие сведения?
— Просто он названивает мне через месяц-другой, все надеется, что я знаю, где ты и что с тобой. Пару раз он был под градусом и в слезливом настроении. Плакался, рассказывал, что Адриенна его бросила, и что теперь часа не проходит, чтобы он не вспоминал Эмили и тебя, и что он хочет…
— Ни слова больше. Слышать не хочу об этом.
— Я тебя понимаю. Итак, встречаемся в пятницу. Сбрось мне по электронной почте данные о рейсе. Я тебя встречу.
— Как же я рада твоим новостям, Кристи. Всем!
— Кто бы мог предположить? Я, которая всегда говорила, что близко ко всем этим глупостям не подойду.
— Жизнь на то и жизнь, чтобы рушить все наши догмы.
— Я страшно счастлива, что ты объявилась.
— Я тоже.
Закончив разговор, я долго сидела, обхватив голову руками. Тео… Все это время — все месяцы, прошедшие после смерти Эмили, — я тщетно пыталась подавить в себе ненависть к нему. На одном из сеансов психотерапии после моего неудавшегося самоубийства доктор Айрленд сказала, что когда-нибудь в будущем я сумею избавиться от этой слепой ярости.
— Я не утверждаю, что вы должны его простить, — объясняла она мне. — Наверное, это невозможно. Но что вам непременно нужно будет постараться сделать — это перестать его ненавидеть. Потому что эта ненависть губительна в первую очередь для вас самой. Вам не удастся победить, ненавидя. Это никуда не ведет, ничего не решает и, как это ни печально, все равно не может повернуть время вспять. Настанет день — не знаю когда, может быть, через несколько лет, — и вам удастся отбросить это чувство. Но для этого должно пройти много времени.
Доктор была чертовски права, потому что пока злость и ярость по-прежнему переполняли меня.
То же самое я сказала и мистеру Алкену, встретившись с ним на другой день. Он был, по-моему, искренне рад видеть меня и в своей неподражаемой неуверенной манере осведомился, как я поживаю.
— В какие-то дни полегче, иной раз невыносимо. Наверное, так теперь будет всю жизнь…
— Прежде чем мы перейдем к другим материям, я должен довести до вашего сведения, что ваш бывший супруг… так, по-видимому, следует называть его официально… мистер Тео Морган… регулярно связывается со мной, пытаясь возобновить контакт с вами. Разумеется, я буквально следовал полученным от вас указаниям и никогда не пытался связаться с вами по этому поводу. Но… как бы это сказать… по телефону он показался мне несчастным и безутешным… и все повторял, что не может простить себе разрыва с вами и… эээ…
— Гибели нашего ребенка? — спросила я.
— Именно. Затем, у меня лежат пять или шесть писем для передачи вам, присланные им за последний год.
— Я не желаю их читать.
— Тогда они останутся здесь до тех пор, пока вы не будете готовы…
— Сожгите их или порвите и выбросите.
— Возможно, со временем вы отнесетесь к этому иначе.
— Нет, я не передумаю. Кстати, именно по этой причине и попросила вас продать ту квартиру.
— Да, вы просили меня продать квартиру, мисс Говард… так же, как вы совершенно внятно распорядились, чтобы я передал страховую сумму родителям, потерявшим детей. Но что касается квартиры… выписывая доверенность на мое имя, вы одновременно подписали документ, дающий мне власть распоряжаться вашим имуществом на свое усмотрение. Поэтому уж простите, но, боюсь, я поступил вопреки вашим распоряжениям, так как все это время вашу квартиру в Соммервиле снимал очень симпатичный профессор французского языка из Тафтса. Он платит две тысячи ежемесячно. За вычетом налогов и текущих расходов это дает вам примерно тысячу двести долларов в месяц, которые лежат под проценты на счете, открытом мною на ваше имя. Не состояние, конечно, но…