Тут я изловчилась и ударила ее открытой ладонью, попав сбоку по голове. Удар застал сестру врасплох, и она не замедлила дать мне сдачи, шлепнув по щеке. Шлепок оказался очень точным — он не задел ни изрезанные губы, ни поврежденный глаз. Но все равно было чертовски больно, и это потрясение выбило меня из состояния истерики.
На миг воцарилась тишина, мы обе потрясенно молчали. Потом сестра встала, разгладила на себе форму и посмотрела на меня сверху вниз.
— Ты могла бы работать на моем месте, — сказала она. — Но мне почему-то кажется, что ты вряд ли согласилась бы, а?
Я потрясла головой. Сестра Рейнир готова была машинально призвать: «Словами!», но спохватилась и промолчала.
— Лицо в норме?
Я кивнула, а потом сумела выговорить:
— А ваша голова?
— Жить буду, — ответила она.
Трусцой вернулась сестра Пеппер со шприцем и стеклянной пробиркой, протянула то и другое своей старшей коллеге.
— Как она? — спросила Пеппер.
— Я ее успокоила…
Сестра Рейнир протянула ко мне руку со шприцем:
— Как думаешь, Джейн, тебе это нужно?
Я кивнула.
— Уверена? В смысле, это отключит тебя полностью на двенадцать часов.
Я снова кивнула.
— Будь по-твоему.
Игла проткнула мне кожу, и я уплыла.
Когда я очнулась, я снова лежала на кровати, руки опять были привязаны, хотя и не так туго, как раньше. Все по-прежнему болело, вдобавок мое пробуждение сопровождалось густым медикаментозным туманом, который всегда присутствует после использования сильных седативных препаратов. Я немедленно почувствовала, что и трубки капельниц, и катетер возвращены на место. Сестра Рейнир, стоя рядом с кроватью, изучала меня сквозь стекла своих узких очков.
— Вы снова с нами, — констатировала она.
Я кивнула.
— Словами, профессор.
— Да, я здесь, — пробормотала я невнятно, губы до сих пор горели.
— Хорошо. Очень хорошо. Может, договоримся забыть о том, что у нас тут было вчера, и начнем сначала?
— Прекрасно.
— Тогда я сейчас удалю катетер и вызову Рэя, чтобы снова доставил вас в ванную. Давно пора вымыться. И верьте мне, на этот раз сестра Пеппер не будет пытаться вас «спасти», а позаботится только о том, чтобы вы были чистой и пригожей.
Все произошло в точности, как вчера. Я перекатилась на бок. Мне велели задержать дыхание. Катетер был изъят. Прибыл Рэй, такой же мрачный и молчаливый, как в первый раз, и так же ловко и бережно, как вчера, пересадил меня в кресло-каталку. Сестра Пеппер ждала нас в ванной, и вид у нее был очень испуганный.
— Как хорошо, что вам полегчало, — шепнула она, когда Рэй оставил нас вдвоем. — Я прошу прощения, что вчера вас расстроила.
— Ничего страшного.
— Ладно, давайте-ка я вас опущу в теплую водичку.
Это была целая история — погрузить меня в сидячую ванну. Сестра Пеппер вначале замотала мою загипсованную ногу водонепроницаемой пленкой, хотя и пояснила, что нога будет приподнята над водой. Затем ей пришлось снять мне повязку с глаза, чтобы можно было вымыть голову.
— Не беспокойтесь, свет в глаз не попадет, — пояснила она, разрезая бинты ножницами и стараясь при этом не срезать слишком много волос. — Там под бинтами есть еще одна повязка, она бережет глаз. А вот если не снять большой бинт, я никак не извернусь, чтоб как следует помыть вам голову. А вымыть вам волосы давно пора.
Она напустила воды в ванну, сообщив, что добавляет в нее какие-то соли, чтобы я могла отмокать в свое удовольствие. Ванна была снабжена специальным сиденьем с электронным управлением, позволяющим опускать в воду престарелых и ослабленных пациентов. Чтобы поместить туда меня, сестре пришлось повозиться. Она наконец стащила с меня пропахшую мочой и потом госпитальную рубаху, причем, когда мне пришлось просто приподнять вверх левую руку, движение отозвалось острой болью в животе. Примостив меня на сиденье, сестра Пеппер качнула его, и я оказалась прямо над ванной. Сестра подкатила к ванне металлическую тележку. На ней обнаружилась закрепленная сверху пластиковая петля, достаточно длинная и крепкая, чтобы удержать на весу ногу. Сестра опускала петлю, пока та не оказалась вровень в ванной. Тогда, аккуратно приподняв мою загипсованную ногу, она подвесила ее в петле.
— Ну вот и хорошо, сейчас сиденье начнет опускаться — приготовьтесь. Если вода слишком горячая, скажите обязательно.
Но я ее не слушала. Откинувшись на сиденье — и готовясь к погружению, словно на крещении у баптистов, — я увидела свое отражение в зеркале, висевшем на правой стене. Впервые я увидела воочию весь ущерб, который себе причинила. Левый глаз был не просто прикрыт повязкой, он страшно распух и отек. Лоб покрывали жутковатые кровоподтеки, настолько темные, что казалось, будто я вымазалась чернилами. Такие же синяки виднелись на груди и ниже, на животе, а испещренные швами губы были, казалось, сплошь опутаны окровавленной колючей проволокой.
Сестра Пеппер заметила, что я себя разглядываю. Сделав отчаянный рывок, она задернула зеркало рулонной шторкой.
— Не нужно вам пока на себя смотреть, — обратилась она ко мне. — Честно скажу, Джейн, я понимаю, что сейчас вам кажется, что все ужасно. Но я читала вашу карту — и знаю, что все заживет, так что следа не останется.
— Нет, — отозвалась я. — Все никогда не заживет.
— Вам просто нужно принимать каждый день таким…
— Стоп, — оборвала я ее.
— Простите.
— Ничего. Я просто не могу…
Слова застряли в горле, и я почувствовала, что глаза опять наполняются слезами. Сестра Пеппер, желая успокоить меня, положила мне руку на плечо и понизила голос:
— Честно говоря, я бы сделала то же, что сделали вы, хотя моя церковь считает это грехом. Ведь то, что с вами случилось… это непереносимо.
С этими словами она нажала кнопку, и я опустилась в теплую воду, пахнущую лавандой. Я снова вздрогнула, когда кожа соприкоснулась с водой. Но вода смягчила боль, а я казалась себе такой грязной, запаршивевшей, покрытой коростой, что не устояла перед этим ароматным наслаждением и расслабилась. Удостоверившись, что мне удобно — насколько удобство вообще возможно с задранной кверху ногой и избитым телом, — сестра позволила мне отмокать почти полчаса. Она тихо сидела в углу комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями — одна была чернее другой.
Позволишь им подлечишь себя. Пусть исправят, устранят все напоминания о моем неудавшемся самоубийстве. Пусть поверят, что я справлюсь, что могу быть сильной, что не позволю этому разрушить себя — все эти банальности я слышала уже не раз. Пусть помогут мне встать на ноги, потом выпишут меня отсюда. Вырвавшись отсюда, я сниму номер в ближайшей гостинице и на сей раз проделаю все чисто.
— Может, теперь я вас намылю? — спросила сестра Пеппер.
— Хорошо бы.
Не снимая хирургических перчаток, которые она натянула, когда опускала меня в ванну, сестра взяла кусок мыла и осторожно начала намыливать мне кожу, потом протянула мыло мне и попросила, если я не возражаю, «помылить внизу». Когда я закончила, сестра Пеппер вооружилась душем на гибком шланге и смочила волосы, потом взбила пену, капнув на них шампуня «Джонсонс бэби». Вид овальной бутылочки со знакомой до боли желтой этикеткой вновь заставил меня всхлипнуть. Точно таким же шампунем я мыла голову Эмили. Сестра Пеппер заметила мою реакцию и крепкими пальцами сжала мне левое плечо, свободной рукой продолжая массировать намыленную голову.
Наконец сестра смыла все мыло и привела в действие электронику, чтобы поднять меня из помутневшей, в хлопьях, воды. Высвободив мою ногу из петли, она помогла мне сесть и вытерла мягким полотенцем. Облачив меня в свежую больничную рубашку, она добрых десять минут расчесывала мне волосы.
— Спасибо, — сказала я, когда она наконец закончила.
— Нет, — возразила она. — Это вам спасибо. Я правда очень надеюсь, что ничем вас не огорчила.
— Вы были очень добры, — ответила я.
— А вам скоро станет лучше. Поверьте мне.
Усадив в кресло, меня водворили в палату. Сестра Рейнир ждала там и радостно приветствовала меня.
— О, посмотрите-ка на себя, — произнесла она. — Уже похожи на человека.
Когда я снова оказалась в постели, сестра Рейнир сказала:
— Теперь мы можем опять привязать вас и вернуть на место капельницу с питательным раствором. А можем договориться. Тогда, если вы согласитесь, мы откажемся от ремней, а вместо капельницы я принесу вам поесть что-нибудь посущественнее. Что вы предпочтете?
— Второй вариант, пожалуйста.
— Правильный выбор. А теперь вам, боюсь, придется немного побеседовать с представителем больничной администрации. Ему предстоит заполнить целую груду бумаг.
Администратор оказался юрким коротышкой в сером костюме, на лацкане висела бирка, и я разобрала фамилию — Спендер.
— Мисс Говард! — Он приветствовал меня кивком, потом представился и сообщил, что отвечает в больнице за отчетность. — Это займет считаные минуты, — уверил он. — Я задам вам несколько вопросов, если вам нетрудно разговаривать.
— Хорошо, — сказала я.
— Когда вы поступили, у нас не было возможности получить некоторую основную информацию о вас, из-за вашего… эээ… состояния здоровья. Так что начнем сначала — например, с вашего домашнего адреса. У вас на водительских правах указан адрес в Массачусетсе. Он не изменился?
— Я там больше не живу, — ответила я.
— Тогда какой ваш новый адрес?
— Я пока не подыскала жилье.
— Нам необходимо указать какой-то почтовый адрес, мисс Говард.
— Тогда пусть будет тот, что на правах.
— Отлично. Теперь… семейное положение?
— Незамужем.
— Лица на вашем иждивении?
Я закрыла здоровый глаз. Рыдания снова подступили к горлу.
— Нет, — выговорила я наконец.
— Место работы?
— Я была преподавателем.
— Была.
— Я потеряла работу.
— Но Государственный университет Новой Англии проинформировал меня, что…
— Если вы говорили с моими работодателями, зачем тогда спрашивать меня, где я работаю…