– Все это глупости, слышишь? Даже не думай об этом!
– Но это я… Я забрала у него удачу.
– Говорю тебе – перестань!
– Теперь он умрет из-за меня.
– Не вздумай хоронить его раньше времени!
«Какие они хорошие», – подумал Макс, паря под потолком рядом с колонной ослепительно-белого света, бившего наискось через коридор.
Чуть поодаль Максим увидел пару своих старых друзей, сидевших на дерматиновом диванчике. Один из них, молодой еще мужчина с совершенно седой шевелюрой, одетый в военную форму десантника, плакал, отвернувшись ото всех. Голубой берет его выпал из рук и валялся на полу, но седовласый мужчина этого не замечал.
– Прощай, Седой! – с чувством сказал ему Максим и снова перевел взгляд на Таню и Жору.
Дверь операционной с тихим скрипом отворилась, и в коридор вышел хирург.
– Доктор! – глухо воскликнул Жора.
Все четверо – Вержбицкий, Таня и два старых друга Максима – вскочили со стульев и устремили взгляды на хирурга. Доктор остановился у порога операционной, мрачно посмотрел на Жору и тихо покачал головой.
– Ранения были не совместимы с жизнью, – тихо произнес он.
Таня словно оцепенела, превратилась в восковую куклу, седовласый десантник громко всхлипнул, а Жора произнес хриплым голосом:
– Это я виноват! Нельзя было отпускать его туда одного.
Таня издала горлом тихий звук, и, хотя лицо ее продолжало оставаться неподвижным, из огромных зеленых глаз девушки хлынули слезы.
«Какая она милая», – подумал Максим, но тут же потерял к Тане интерес, потому что неведомая сила заставила его скользнуть в колонну белого света, подхватила его и стремительно понесла вверх.
Максим почувствовал себя счастливым – так, как чувствует себя человек, возвращающийся домой после долгого тяжелого путешествия. И словно в подтверждение этого счастья из сияющих лучей сложились родные лица.
– Мама! – восторженно проговорил Максим. – Отец!
Улыбающиеся, родные лица. Мама разомкнула губы и сказала:
– Не бойся! Все будет хорошо!
– Да! – ответил Макс. – Я тебе верю!
И они заскользили вверх по сияющему туннелю вместе, оставляя землю позади. Максим оглянулся, чтобы бросить прощальный взгляд туда, где он провел тридцать четыре года своей жизни. Земля стремительно удалялась, и вот уже она превратилась в сияющий голубой шарик, подвешенный в звездной пустоте.
Максим улыбнулся и хотел отвернуться, но вдруг какая-то мысль тяжелой волной захлестнула его, и что-то заслонило ему лица родных и сияющий путь наверх, какое-то смутное воспоминание.
«Татуировка!» – сказал Максим сам себе.
И отчетливо представил руку таинственного человека в лыжной шапочке, сжимающую пистолет. И татуировку: большой штык-нож от автомата Калашникова и на нем – черный паук с тонкими лапами.
– Я должен вернуться! – сказал Марк взволнованно.
– Уже поздно! – ответил ему стройный прекрасный хор голосов.
– Но я должен! Это моя работа, я ведь опер! Я ненадолго! Только туда и обратно!
Лица родных, опечаленные, но такие же светлые, стали отдаляться, таять, и Макс почувствовал в сердце тоску, однако он не поддался ей. Он должен был вернуться, поэтому устремился назад, к голубому шарику Земли.
Глава 3
1
Москва, 2011 год.
Нравится мне, когда ты голая
по квартире ходишь!
И, несомненно, заводишь!
Нравится мне, когда ты громко хохочешь…
Младший лейтенант милиции Иван Холодков, не открывая глаз, нашарил на тумбочке радиобудильник и стукнул по кнопке «Выкл». Но это не сработало, и музыка заверещала дальше:
Плевать, если я заболею!
Я сам себе поставить банки сумею.
И мне ничего, блин, не надо,
Лишь бы ты ходила голая рядом…
Иван оторвал голову от подушки, разлепил веки и снова ударил радиобудильник по большой кнопке. На этот раз музыка оборвалась, а Холодков уронил растрепанную голову на теплую подушку.
– Ваня! – донесся до него голос бабушки. – Ваня, вставай! Тебе пора на работу!
«На работу, – подумал Иван сквозь вату дремы. – Опять на работу… Когда же это кончится?»
Он вновь заставил себя разлепить веки. Солнце тут же резануло по зрачкам, и он опять зажмурился.
– Ваня! – Бабушка стукнула кулачком в дверь.
– Я уже встал, ба! – слабым голосом отозвался Иван.
– Я налила тебе чай. Иди скорее, а то он остынет.
– Угу… Уже иду!
Иван поднялся с кровати, невысокий, неуклюжий, одетый в смешную полосатую пижамную курточку и такие же штаны. Медленно двинулся к двери, стараясь не открывать глаза и щупая руками воздух. Обнаружив дверь, он открыл ее и вышел из комнаты, но тут же наткнулся на шкаф и, больно стукнувшись плечом, зашипел от боли.
– Что случилось? – окликнула по пути на кухню бабушка.
– Ничего, ба. Просто ударился.
– Горе ты мое! Однажды ты попадешь в беду, а меня не окажется рядом. Тебе нужна женщина, которая будет о тебе заботиться.
– У меня есть вы с мамой.
– Я не вечная. А твоей маме самой не мешает чуть-чуть повзрослеть. Она все время куда-то бежит.
– У нее такая работа.
Бабушка саркастически хмыкнула.
– Да какая там у вас работа! Вот во времена моей молодости у людей была работа. Настоящая! Мы строили БАМ, возводили Днепрогэс, открывали новые заводы и цеха, запускали спутники в космос! А что у вас? Одни воруют, другие их отмазывают.
Иван потер ушибленное плечо и улыбнулся:
– Ба, с каких пор ты ударилась в политику?
– С тех пор, как поняла, что вы без меня пропадете. Тебе уже двадцать пять лет. Все твои одноклассники давно переженились. А некоторые уже и развестись успели!
– Правда? Ну, значит, я просто сэкономил себе время.
– Хватит молоть ерунду! Отправляйся чистить зубы!
Иван проковылял в ванную. Открыл кран с холодной водой. Поднял голову и посмотрел на свое отражение в зеркале. Лицо заспанное, помятое. Каштановые волосы всклокочены. Он опустил взгляд и некоторое время с неудовольствием смотрел на струю воды. Потом поднял правую руку и осторожно потрогал струю пальцем. Вода была холодная, и Иван поежился.
Смочив палец, он провел им по глазам.
Надо бы побриться, но сойдет и так. Щетина у Ивана была мягкая, почти юношеская, и он был уверен, что ему идет эта «легкая небритость».
Иван взял зубную щетку, выдавил на нее пасту и принялся меланхолично натирать зубы. Потом прополоскал рот, закрыл кран, вытер полотенцем сухое лицо и вышел из ванны.
– Ба, я умылся.
– Переодевайся, а я пока сделаю тебе горячие бутерброды к чаю. Думаю, двух хватит?
– Хватит и одного.
– Ерунда! Один возьмешь с собой.
– Бабуль!
– Я сказала – возьмешь! И не бабулькай.
Иван вздохнул. Придется тащиться на службу с бутербродом в рюкзаке. В этом было что-то архаичное и смешное.
Переодевшись в рубашку, светлые штаны и пиджачок, Иван уселся завтракать. Пережевывая бутерброд, он в сотый раз за последние два дня слушал наставления и рассуждения бабушки, даже не пытаясь ее перебивать. Наконец завтрак был съеден, а чай выпит.
– Ты наелся? – спросила бабушка.
– Да, – ответил Иван Холодков.
– При твоей работе необходимо плотно завтракать.
– Знаю. Мне пора, ба.
В прихожей, сунув ноги в туфли и закинув на плечо лямку рюкзака, Иван поцеловал бабушку. Она заботливо поправила лацканы его пиджака и напутствовала:
– Береги себя. Под пули не лезь!
Иван улыбнулся:
– А как же я буду ловить преступников?
– Пусть кто-нибудь другой ловит. А ты лучше спрячься и пережди. Целее будешь!
– Ба, я младший лейтенант полиции, а не ребенок.
– Ты такой же полицейский, как я балерина. И ты прекрасно об этом знаешь. Ну все, иди! И постарайся прийти домой пораньше!
– Это как получится. У полицейских ненормированный рабочий день.
– К тебе это не относится.
– Ба!
– Ладно, молчу. Я тебя люблю, внук.
– Я тебя тоже люблю, ба.
Иван еще раз поцеловал бабушку в морщинистую щеку и вышел из квартиры.
2
Тридцать пять минут спустя младший лейтенант Иван Холодков вошел в прохладный холл и остановился перед стендом с портретами погибших милиционеров и полицейских.
Взгляд его, как всегда, остановился на одной из цветных фотографий. На ней был изображен бравый широкоплечий красавец с насмешливыми глазами и полоской ухоженных усов.
Информация под фотографией гласила:
«МАКСИМ АНДРЕЕВИЧ ОРЛОВ
Капитан милиции. Погиб при ликвидации банды Семена Колюжного по кличке Плохиш».
Далее шло перечисление наград: две медали «За личное мужество», орден Почета – посмертно…
Еще ниже – даты рождения и смерти:
«1952–1986».
Максим Орлов погиб двадцать пять лет назад, но в Московском уголовном розыске о нем до сих пор ходили легенды. Иван снова посмотрел на фотографию. Усмехнулся и пробормотал:
– Прямо Джеймс Бонд! Ему бы еще эти глупые усы сбрить…
Поправив на плече рюкзак, Холодков направился в свой офис. Переступив порог, он вяло поприветствовал коллег-оперативников:
– Привет, ребята!
Никто из них не обратил на Ивана внимания. Он вздохнул, прошел к своему столу и сел на стул. Только через минуту один из оперативников, капитан Томченко, увидел его и с усмешкой проговорил:
– О, а вот и наш Бумажный Мышонок! Ты как проскользнул-то?
– Никак, – ответил Холодков. – Просто вошел. Послушай, я бы не хотел, чтобы ты называл меня Бумажным…
– Мышонком? Мужики, слыхали – наш суслик рассвирепел, он не хочет, чтобы мы называли его Бумажным Мышонком!
Оперативники засмеялись. Холодков побагровел.
– Ладно, Ваня, не обижайся, – весело сказал ему рыжий капитан Томченко. – Не всем же работать «в поле». Любой конторе нужна своя конторская крыса.
– Я не крыса, – сказал Иван.