Марджори избегала мягкого взгляда Ивонны.
— А ты все еще не можешь поехать к нему?
— Нет даже надежды. Ты просто не представляешь себе, что такое армия. Они крепко держат своих офицеров, — Ивонна рассмеялась. — Форбс хороший солдат и его послали на это важное задание потому, что он с ним справится. Я не могу поехать в Грецию, и все тут.
— Ему не повезло, что его отправили сразу после свадьбы.
Ивонна глубоко вздохнула.
— Мне еще хуже. Я стала отставать от жизни и скучать. Просто не знаю, что мне делать.
Марджори посмотрела на рабочий стол Ивонны. Кисти, краски, бумага имели запущенный вид.
— Ты не рисуешь?
— Я пыталась, но не смогла ничего сделать.
Теперь пристальный взгляд Марджори остановился на маленьком красивом рисунке Стивена Байста «Дьеппская гавань», который висел напротив дивана Ивонны. Она спросила низким голосом:
— Тебе звонил кто-нибудь из близнецов?
— Нет. Вообще-то у нас не работает телефон. Папа ходил на станцию два дня назад, но телефон все еще не работает.
Марджори вздохнула. Вот почему рисунок Стивена был еще здесь. Тернеры не смогли дозвониться до Ивонны.
Марджори решила быть грубой, но сделать все возможное, чтобы держать Ивонну подальше от Стивена. Она хотела сделать больно им обоим. Марджори ушла из мастерской потерпевшей поражение и оскорбленной. Но длинная холодная поездка обратно в Хэмпстэд немного успокоила ее. В глубине души Марджори была чувствительной, приличной девушкой. В студии Стивена она испытала душевное потрясение и была из-за отвергнутой любви наполовину сумасшедшая. Но сумасшествие прошло. Марджори вернулась домой в трансе, стыдясь самой себя. Она пришла к выводу, что не должна унижать себя, поступая неблагодарно. Марджори хотела вернуть дружбу Стивена. Она должна оправдать себя, вернуть его уважение. Чтобы сделать это, ей надо помочь ему оформить выставку. Тернеры не достали две картины, поэтому она достанет их, неважно, чего ей это будет стоить.
— Так ты не знаешь ничего о Стивене? — спросила Марджори.
Как только девушка произнесла это имя, то тут же почувствовала новый укол ревности, потому что заметила, как краска прилила к бледному печальному молодому лицу Ивонны. Ивонна вернулась к жизни.
«Определенно, Ивонна неравнодушна к Стивену, — подумала Марджори. — Как глупо она поступила, выйдя замуж за Форбса Джеффертона».
— Что Стивен? Я уже давно ничего о нем не слышала.
Коротко Марджори рассказала о знакомстве Ван Орги и Стивена, о последствиях их встречи. В душе Ивонна чувствовала глубокое удовольствие. В волнении она встала.
— О, Марджори, как прекрасно! Какой прекрасный случай! Такое бывает очень редко. Это успех. После такой работы и веры Стивен заслужил его.
— Выставка будет в следующую пятницу. Сейчас Стивен работает, как сумасшедший, и его лучшие работы уже вставлены в рамы. Он хочет одолжить твою «Дьеппскую гавань» и твой портрет — подарок на свадьбу. Он просил близнецов позвонить тебе.
Ивонна встала перед подругой. Ее дыхание участилось.
— Ему нужны эти картины?
— Да, это одни из его лучших работ.
— Конечно, он их может забрать. Правда одна картина на чердаке, но я ее достану.
Последняя горькая жертва была принесена Марджори в эту минуту:
— Когда я видела Стивена в обед, он сказал, что будет рад увидеть тебя. Ты можешь взять такси за его счет и приехать в мастерскую с холстами.
Все. Марджори смотрела на прекрасную девушку, которую Стивен любил и так часто рисовал. Лоб Марджори был влажен, глаза потемнели от муки, которую она испытывала. Ивонна этого не заметила. Она была полна мыслями о Стивене. Несколько мгновений подруги молчали. Когда Ивонна разволновалась из-за всех новостей и радовалась за Стивена, она вспомнила о Форбсе, своем муже. Форбсе, которому она рассказала про Стивена. Он никогда не простит ее, если она снова пойдет в мастерскую. Она не должна так поступать. Это будет неправильно. Это будет плохо, потому что Ивонна знала, что хочет этого. Настала ее очередь пожертвовать собой. Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Боюсь, что я не смогу. Я жду к чаю маминых друзей и обещала ей, что буду здесь… Ты не могла бы отвезти картины за меня, Марджори?
Сердце Марджори глухо забилось. Несколько секунд она чувствовала огромную любовь к Ивонне — неизмеримую благодарность и уважение.
— О, Ивонна, конечно. Но разве ты не хочешь больше видеть Стивена?
Ивонна отвернулась, подошла к стене и сняла картину «Дьеппская гавань». Она посмотрела на нее долгим, глубоким взглядом. Очаровательная живописная гавань напоминала о том райском празднике, когда они гуляли, разговаривали, смеялись вместе во Франции. Неожиданно Ивонна почувствовала новый приступ желания увидеть Стивена и поговорить с ним. Но она — жена Форбса. Она выбрала немедленное замужество, а не бесконечное ожидание Стивена, который не женился бы на ней. Она всегда должна быть преданной Форбсу. Она хотела быть преданной.
Ивонна услышала голос Марджори.
— Наверное, тебе лучше правда не ехать. Это выглядело бы немного подло.
Ивонна по-прежнему смотрела на картину. Но она не видела ее, потому что глаза ее были полны слез.
«Подло»! Какое слабое слово, неспособное передать всю низость ее желаний.
Как обычно, Ивонна разрешила кому-то другому решать за нее. Это нужное слово, сказанное Марджори, сделало все за нее.
Ивонна повернулась к Марджори и спокойно произнесла:
— Я согласна. Не вижу причин возражать, но, пожалуйста, отвези ему полотна и передай привет, сейчас я схожу на чердак и принесу вторую картину…
Протягивая портрет Марджори, Ивонна добавила:
— Не могла бы ты передать Стивену, что мне не нужна эта картина. Он знает почему — я сказала. Форбсу она не нравится. Но я хотела бы оставить у себя «Дьеппскую гавань». Я ее очень люблю.
— Да, она прекрасна, — сказала Марджори. — Но я думала, что твой портрет — одна из его самых живых работ.
Ивонна коротко рассмеялась.
— «La Femme Abandonee»[2]. Форбсу эта картина не понравилась.
Марджори пожала плечами.
— Я думаю, он не особенно разбирается в искусстве.
— Абсолютно, — произнесла Ивонна.
Неожиданно Марджори посмотрела на свою старую подругу и произнесла.
— Ты счастлива, Ивонна? Свадьба помогла тебе?
Ивонна покраснела и отвернулась. И снова рассмеялась.
— О, Господи, Марджори, Марджори! Я замужем всего два с лишним месяца и жила с моим мужем десять дней. Это ничего не изменило.
— Не повезло… я надеюсь, что ты скоро сможешь присоединиться к нему.
Ивонна подошла к окну и посмотрела вниз. Очередной холодный серый день. Скорей бы пришла весна! Только бы перестало быть так холодно. Ей бы стало намного лучше, если бы светило солнце. Только бы Форбс приехал и забрал ее отсюда. Ивонна не хотела оставаться в Лондоне и жить такой же жизнью, как и раньше, бывшей лишь пустой скорлупой от той другой, настоящей жизни.
Выходные в доме Форбса не улучшали ее настроения.
Ивонна была так расстроена и подавлена, что даже хотела чтобы у нее появился ребенок. Она никогда не имела дела с маленькими детьми, но чувствовала, что хотела бы иметь такого у себя, чтобы любить кого-то, лелеять и быть близкой… Кто-то, кто дал бы ей чувство ответственности, вместо чувства потерянности, этой беспомощности. Ивонне не хотелось быть тем, кого Руперт Брук назвал «странником в густом тумане».
Но Форбс, перед тем как уехать, обсуждал с ней возможность появления ребенка, которого он не хотел бы иметь в течение года, пока они будут разлучены. Другое дело, когда у них будет дом и они будут вместе.
Ивонна же неожиданно испытала страстную жажду материнства. И когда Форбс сказал это, она горько подумала:
— Все, что нам предстоит пережить, будет записано и выверено до миллиметра. Наверное, перед тем как у меня будет ребенок, он заставит меня заполнить какие-нибудь документы!
Марджори, глядя на напряженную спину Ивонны, решила, что у нее не все благополучно. Еще девушка подумала о том, что Ивонна сама виновата в этом, поспешив со свадьбой, и теперь она должна мириться со своей судьбой. Тем не менее, Марджори было немного жаль подругу. Она знала все сильные и слабые стороны Ивонны. Она была честна и не имела тех «сучьих» качеств, которые делают некоторых женщин злыми и жестокими. Ивонна была неспособна обидеть кого-нибудь преднамеренно.
«Бедное, нежное, нерешительное создание», — думала Марджори, чувствуя себя, как всегда, старше и духовно сильнее Ивонны. Марджори очень сожалела о своей дурацкой выходке со Стивеном, из-за которой она потеряла все, что приобрела, благодаря своему самоотверженному служению Стивену в последние два месяца.
Марджори было жаль и Ивонну, и саму себя. А вот Стивена жалеть не стоило. Он потерял любимую девушку из-за того, что был слишком эгоистичен, чтобы жениться на ней. А сейчас он собирался взобраться на огромную волну успеха. И в жалости тем более не нуждался.
У Марджори появилось сильное желание показать Стивену, как он глуп и неблагодарен. Она решила отвезти ему холсты, небрежно оставить их и, сославшись на собственную занятость, тут же уехать. Стивен снова будет ею доволен и вновь станет дружелюбным.
Марджори осталась еще на несколько минут поговорить с Ивонной, а потом, держа холсты под мышкой, вышла из дома в поисках такси. Она обещала навестить Ивонну еще раз.
— Я думаю, ты придешь на следующей неделе посмотреть выставку Стивена, не правда ли? — спросила она.
И Ивонна небрежно ответила:
— Да, конечно. Я приду как-нибудь утром, с мамой.
Оставшись одна, миссис Джеффертон села за стол и постаралась закончить письмо Форбсу, вспомнить еще новости которые могут заинтересовать его. Но никакие мысли о новостях не шли в голову. Ивонна думала о Стивене, картинах, проданных им Ван Оргу, выставке в следующую пятницу. В воображении Ивонна проводила Марджори до Глочестер-роуд и увидела, как она забирается по знакомой пыльной лестнице наверх в мастерскую, и Стивена, открывающего ей дверь.