блин, мол, горит. А Оля с Надей тоже жестами: пускай, мол. Военные по-немецки друг с другом поговорили о чем-то и вышли. Девушек не тронули. А мама после своей вылазки вернулась живая и невредимая.
Первый год своих местных предателей, которые были полицаями у немцев, жители деревни боялись больше, чем самих фашистов. Но война внесла свои коррективы. Вскоре и те озверели. Немцы заживо сжигали женщин и даже детей из близлежащих деревень.
…От этих слов мне становится дурно. Комок застрял в горле, слезы застыли в глазах. Господи, как это страшно… вопросы не лезут мне в голову. Но Надежда Прохоровна и не ждет их. Она просто продолжает свою исповедь.
– Многие мужчины, даже четырнадцатилетние мальчики, уходили в партизаны. Наша деревня была окружена лесом с топкими болотами. В этих местах партизаны и прятались, найти их было невозможно. В первое время немцы еще пытались их искать. Зимой на лыжах прочесывали леса. Но безуспешно. Наша деревня была в самом выгодном положении: возле нас была речка, а через нее – мост. Там всегда дежурили партизаны. Как только кто к нам сунется, мы сразу бежали к ним. Нас немцы обходили стороной. Зато в других деревнях ужас что творилось! Фашисты мстили семьям тех, чьи мужчины воевали в партизанах.
…Немцы подгоняли автоматами толпу деревенских. Среди них были дети, женщины и старики. Согнали их в небольшой деревянный сарай. Рев какой стоял! Достали канистры с бензином из своих мотоциклов, облили все вокруг и подожгли. Пламя тут же объяло всю деревушку.
– А еще они строили в ряд тех, кто помогал партизанам, и расстреливали. Мама однажды спасла от расстрела племянницу. Тетка жила в соседней деревне. Мама узнала, что ее сестру Ирину собираются расстрелять за то, что ее двое сыновей ушли в партизаны. А у нее была маленькая дочка Нинка. Мама моя говорит: «Ирину не спасу, а Нинку спасу». И пошла. До их деревни 15 километров было. Пришла, а арестованных уже выстроили. Рядом – толпа деревенских. Мама сквозь толпу протолкнулась поближе к сестре. Ирина к ней Нинку подтолкнула, мама схватила девочку и побежала. Так и спасла ее. А Нинка всегда об этом помнила. После войны, когда мы приезжали к ней, бегом бежала навстречу.
…Тыльной стороной руки Надежда Прохоровна вытирает выступившие слезинки. Снова молчит. Теребит подол своего сиреневого в мелкий цветочек платья.
Тогда она девчонка была хоть куда. Шустрая, бойкая, симпатичная. Хотелось наряжаться. Но до того ли? Еле-еле сводили концы с концами. Летом хоть подножным кормом можно было питаться. А зимой как? Да и надеть было нечего – возраст такой: растет ведь, вещи быстро оказываются малы. Мама ей сшила из старого одеяла пальто. В том и ходила.
…Я пристально смотрю на эту женщину. Изучаю. Смотрю ей в глаза. А она смотрит как будто сквозь меня.
– Можно я вас сфотографирую?
– Зачем? Я ведь слепая, – почему-то сказала она.
Я удивилась. Я же думала, что все это время она тоже внимательно смотрела и видела меня. Но я ошиблась.
– А вы помните тот день? День Победы?
– Очень хорошо. Мы его отпраздновали… буханкой хлеба. Потом блевали целый день, – хрипло смеется Надежда Прохоровна.
…О победе Надя узнала, находясь в Первоуральске (Свердловская область). Еще когда в 44-м в их деревню пришли русские солдаты, трудоспособных стали забирать на заводы. Целый год они с сестрой трудились там: делали огнеупорный кирпич и оружие.
9 мая они находились в цехе. К ним прибежал мастер и закричал: «Девочки! Кончайте работать! Война кончилась!»
Все побросали дела – и кто куда. Неожиданно появился коммерческий хлеб. Надежда с сестрой купили по буханке и объелись. Несколько дней их рвало. Думали, что заворот кишок будет. Долго пролежали после этого в больнице.
…Я снова еду в этой бежевой «шестерке». Уже не страшно. Мысли бешено крутятся в голове и живописно рисуют картинки тех дней в голове. Я засунула в ухо наушник и слушаю хрипловатый голос женщины. А вокруг мелькают деревья, светит яркое майское солнце и небо такое голубое-голубое.
С момента того интервью прошло уже десять лет. Скорее всего, Надежды Прохоровны уже нет в живых. А я до сих пор до каждой детали помню это интервью.
Идем как-то с мужем по улице, и я жалобно ною:
– Как же угораздило нас так попасться на крючок коронавируса? Карантин. Такого я в своей жизни еще не видела.
– Так ты и войны не видела… вот это действительно очень страшно.
Слава Богу, что не видела. Когда узнаешь о подробностях тех дней, начинаешь больше ценить то, что есть сейчас.
Красная «бэха»
Руслан познакомился с Ирой по объявлению. Он искал спутницу жизни. Яркую, модную, дорогую. Ну как «дорогую» – желательно, чтобы выглядела ого-го, а по карману сильно не била. И нашел. На Авито.
Красная «бэха» стояла в автосалоне в Москве. Продавалась срочно и недорого. Хозяйку объявления звали Ира. Руслан тут же набрал номер. Оказалась, что Ира не посредница, а хозяйка машины.
– Я уезжаю на ПМЖ в США. Мне надо срочно ее продать. Машина выставлена на продажу в автосалоне, но, если купите у меня лично, я вам скидку хорошую сделаю.
Попахивало подставой. Но почему-то Руслан доверился Ире. Его приятель как раз на днях ехал в Москву, и Руслан отправился с ним. Уже в столице он набрал Иру и назначил встречу.
– Мне ее муж подарил. Бывший. Не хочу ее оставлять. Воспоминания как-то сразу находят… – глубоко вздохнув, речитативом выпалила молодая эффектная женщина.
В глазах Иры стояли слезы.
– Вот козел! – сжав губы, процедила она.
– Что случилось? – участливо поддержал беседу Руслан.
– Да чтобы я еще раз вышла за него замуж!
…Ира училась вместе с Юрой на одном факультете. Будущие юристы.
Ира была вполне себе рядовой внешности, но всегда умела себя подать. Короткие юбки, туфли на высоком каблуке, чулки в сеточку, а на губах обязательно красная помада. Юрка же – высокий широкоплечий голубоглазый блондин. Улыбался широко и добродушно, при этом на одной его щеке озорно играла глубокая ямочка. Ирка сразу запала на него, но виду не подала. Решила, что он должен добиться ее расположения с определенными препятствиями. Мужчина в ее глазах должен был быть победителем.
Ирке от дедушки-профессора досталась квартира двушка в Москве. Да и ее саму ждало хорошее место в суде после окончания университета. Судьба предопределена. Юрка же – провинциал. У него было еще два младших брата-школьника, которых нужно было поднимать его родителям. Но Юрка был юркий. Уже в университете он организовал свою первую компанию по созданию сайтов. Потом этот небольшой «междусобойчик» перерос в рекламную фирму. К концу пятого курса он уже вовсю работал с крупнейшими компаниями Москвы.
Юрка добивался Иры долго. Еще на первом курсе он под окнами ее квартиры написал белой краской на асфальте: «Ирочка, я тебя люблю». Закидывал ее цветами, необычными подарками и поздравлениями. А однажды в ее день рождения он арендовал у своего партнера несколько билбордов по пути ее следования в университет. На каждом было изображено то, из чего состоит ее день: чашка кофе, ее ежедневник, общество ее подружек… а на последнем – большое сердце, внутри которого – они вдвоем и вопрос: «Ирочка, ты выйдешь за меня замуж?»
Ирка тут же поплыла… к окончанию пятого курса она получила красный диплом юриста и штамп в паспорте, который гласил, что она уже занята голубоглазым широкоплечим блондином Юрой.
А потом все как у всех (вернее, у среднестатистической половины). Две полоски, крики радости будущих родителей, встреча из роддома, пеленки, подгузники, колики, недосып, халатики жены с пятнами желтоватой неопределенности. А мозг Юры взрывался от навязчивой определенности и слишком явной предсказуемости. Жизнь навязывала ему вполне типичную картину рутинной всепоглощающей гангрены. В глазах же его жены это была абсолютная картина счастья.
Юра потерял свою Джомолунгму и пошел искать ее на сторону. Долго блуждать не пришлось: его секретарша Юленька оказалась вполне себе ничего. На вид очень даже неприступная. Сердце тоскливо сжалось и опустилось куда-то ниже, в область ширинки. Когда она заботливо складывала папочки с документами на его стол, две ее «джомолунгмы» взволнованно вздымались и будоражили воображение Юры.
– Вот козел! – сглотнув слезы, прошептала Ира. – Я давно почувствовала, что он остыл ко мне, – продолжала свой рассказ случайному знакомому Руслану она. – Как-то пришел совсем под утро. А я только уложила Кирюшу, у него зубки резались. Сна ни в одном глазу. И тут еще сообщение в мессенджере брякнуло от какой-то Юленьки. Не удержалась – и давай читать. Узнала, что уже пару месяцев у них роман.
Ира, недолго думая, собрала все вещи Юры и выставила их за дверь, а вслед за ними и самого Юру.
Тут Юрка понял, что его Джомолунгма никуда не пропадала. Она все это время была тут, рядом, под прикрытием пеленок и памперсов. А секретарша Юленька оказалась никакой не Джомолунгмой, а вполне себе доступной Фудзиямой.
И наш скалолаз решил после своего падения снова карабкаться наверх. Ребенок был весомым аргументом. И Ира все же сдалась. Решила, что бес его попутал. Устал, испугался, подхватил «депрессняк». Вскоре их отношения заиграли такими яркими красками, что счастливые молодые, как в первый раз, побежали в ЗАГС подавать заявление о браке.
А дальше – все один в один по старому сценарию. Две полоски, крики радости будущих родителей, встреча из роддома, пеленки, подгузники, колики, недосып, халатики жены с пятнами желтоватой неопределенности. И Юркина предсказуемая определенность.
Юра снова пошел в турпоход, покорять новую Джомолунгму. На этот раз менеджера по продажам Катюшу. Она ему казалась очень даже непокоренной и непокорной. Ее кошачьи глазки хитро улыбались, а когда она тянулась к телефону, спинка изящно прогибалась, словно горный хребет тибетских склонов, оголяя две ее «джомолунгмы» на узких джинсах с низкой посадкой.
Но вскоре Юра понял, что Катюша была не Джомолунгмой, а невысокой и вполне себе доступной вершиной Уральских гор. И приехала она в Москву, кстати, из небольшого уральского городка – покорять свою Джомолунгму. Но было слишком поздно. Ира застукала парочку «горных туристов» вечером в офисе Юры.