я б его поил часто-часто, однако ему хватает одного раза в день. Сколько ни свисти, пить не станет, если уже утолил жажду. Понимает, должно быть, что это моя маленькая хитрость, что меня просто тянет проехаться на нём лишний раз.
И окружающие, кстати, это тоже понимают. Только выеду за ворота, кто-нибудь непременно да спросит:
– Куда собрался, Эзиз?
– К Дербентскому арыку. Коня хочу напоить.
– Да ты сегодня уже поил его.
– Ну и что? Жара какая, пить всем охота.
– Думаешь, у твоего коня внутри рисовое поле? Хватит ему воды.
Говорят мне это, а сами, чувствую, с трудом улыбку прячут: когда проезжаю по аулу, я похож, наверно, на свирепого цыпленка, вылупившегося из яйца в отсутствие матери.
Как-то мне довелось увидеть такого. Играя с ребятами в прятки, я забежал за сеновал и там спугнул курицу-наседку. Она вскочила с яиц и закудахтала беспокойно, будто зовя на помощь. В этот момент одно яйцо вдруг треснуло, потом раскололось на две половинки и в нижней появился цыпленок. Скорлупа была похожа на маленький белый кораблик, а крохотный живой комочек – на его капитана, приплывшего издалека и повстречавшего невиданный сказочный остров.
Некоторое время цыпленок с чувством достоинства, даже превосходства, осматривался по сторонам, а затем, по-видимому, придя к выводу, что жить здесь можно, не торопясь ступил со своего белого кораблика на землю…
Вернувшись из школы, я прямиком отправился к Гырату, но его в стойле не было: болталась пустая привязь. Я огорчился. Ослы, увидев меня, зафыркали, прося корма. Телка же, у которой быстро вырастали рога и которая с каждым днем все больше походила на мать, набрав побольше воздуха, лишь с силой выдохнула его.
Перед каждым животным лежали почти нетронутые кучки сена. Это было делом рук бабушки. Она и нас учила щедрости:
– Зимой не жалейте корма, сытой скотине и холод нипочем. – Она пеклась на только о корове. – Говорят вот, осел глупый. Да я и сама непрочь иногда поворчать, какой, мол, прок от него. С другой стороны, как без осла? Чтоб вязанку дров привезти, надо у кого-то одалживать. Ну, раз попросишь, два, а потом…
В соседние аулы к родственникам бабушка, как правило, ездила на осле. Раньше и меня брала с собой. Если мы приходили в дом, где родился мальчик, бабушка, показывая на розовенького карапуза в пеленках, непременно желала такого же чудесного крепыша-внука моему отцу; если поздравляла с невесткой, то никогда не забывала прибавить:
– Пусть и нашему Эзизу достанется такая же умная, речистая, здоровая и красивая!
Раньше я просто не понимал, о чём идёт речь. Но став постарше, стал стесняться этих разговоров. Мне они были не по душе. Однажды я отказался отправиться с бабушкой на свадьбу к какой-то ее дальней родне.
– А Союн с нами едет, – сказала она, рассчитывая привлечь меня компанией с приятелем-сверстником.
– Ну и пусть. А я не хочу. Опять начнешь там мечтать о невестке.
Несколько женщин, собравшихся у нас, чтобы ехать вместе с бабушкой, так и прыснули со смеху.
– Эх, сынок, – почему-то грустно улыбнулась бабушка, – придет время, поспеет плод, и девушки станут для тебя слаще многого, а уж та единственная, которую ты выберешь, покажется милее отца с матерью. И дай мне бог дожить до того времени и поглядеть на тебя. А что нынче не желаешь ехать – не беда.
С этими словами она посадила впереди себя моего младшего брата, и ослик тихо потрусил. Брат страшно обрадовался: еще бы, это была первая его поездка за пределы аула!
…Все же я не на шутку встревожился, не найдя в стойле Гырата. Оделся и вышел на поиски. По давней привычке, зашагал к Камышовой балке – зимой она превращалась в покрытое льдом озеро. Когда по пути попался невысокий пригорок, я влез на него, осмотрелся. По заснеженному полю бегали три аульные собаки, вырвавшиеся на свободу. Одна из них, Васка Мурада ага, вся обросшая длинной клочковатой шерстью, узнала меня и подошла ближе, ожидая, видимо, доброго слова. Но у меня не было охоты общаться с ней, мысль о пропавшем коне не давала покоя.
В том месте, где Дербенский арык изгибается и почти вплотную подступает к камышовой балке, кто-то виднелся. Вероятно, какой-нибудь заядлый охотник. Я спустился с пригорка и зашагал быстрее.
Вроде я шел вдоль арыка, где зимовала похожая на красноватый тамариск солодка. Впереди, в окружении тутовых деревьев, вырос бригадный полевой стан. Зимой сюда, спасаясь от пронизывающего студеного ветра, случалось, забредала скотина. Может, и мой Гырат здесь? А может… даже подумать жутко, – может, его задрал лев, нет-нет, да и промышляющий на кладбище, возле аула? Гырат животное крупное, а царь зверей именно за такими и охотится, трогать всякую мелочь он считает зазорным для себя. Говорят, Мурад ага, живущий неподалеку от кладбища, недавно слышал его рев. А Аман Гек, когда проходил там со своим стадом овец, видел львиные следы. Они вели к большой могиле с куполом, трижды огибали ее и уходили обратно в сторону Гиндукуша. Кое-кто в ауле считает, что лев неспроста повадился на кладбище: ведь этот зверь произошел от человека и почти так же умен, как человек.
Мне вдруг вспомнился рассказ, как один торговец женил своего единственного сына. Свадьбу отпраздновали богато, пышно, собралось видимо-невидимо гостей. А у этого торговца был сосед, который очень ему завидовал. Вечером за торжественным столом соседу удалось подложить в блюда жениху и невесте специально приготовленную им еду. Наутро забеспокоились, что молодая чета долго спит, откинули полог юрты и увидели рычащих льва и львицу. Звери рвались на волю. Никто, конечно не стал их удерживать. Они убежали в пустыню, а после еще не раз возвращались в аул навестить своих родителей…
Может быть, это те самые львы?» – подумал я, вспоминая рассказ Аман Гека про обнаруженные им следы чуть поменьше верблюжьей стопы и с отпечатками когтей. Хотя, кто теперь верит в такие красивые легенды? Да и возле нашего хлева львиных следов не было, это точно. А раз так – Гырат и невредим. Вот только, где он?
Домой я вернулся вконец расстроенный. Бабушка, расстелив дастархан, кормила моего брата. Она была спокойна, даже весела, будто ничего не случилось.
– Ты где пропадал? Лицо-то красное, прямо как свекла. Замерз? Иди ешь, пока все горячее. Только руки как следует вымой, в кундуке должна быть теплая вода.
– А папа… он тоже пошел искать? – с надеждой глядя на бабушку, тихо спросил я.
– У отца дела поважнее, в правление вызвали. Да что ты изводишь себя так? Никуда не денется наша кляча. Стоит себе, небось, у чьего-нибудь стога и сено уплетает за милую душу. А ты, дурачок, бегаешь за ним по такому холоду. На дворе погода – хороший хозяин собаку не выпустит.
Я поел, согрелся и стал ждать. В полдень пришел из правления отец и, прихватив ружье, отправился на поиски Гырата. Сказал, пойдет посмотрит беглеца в саксауловой роще, к югу от аула. Но я знал – с ружьем он может так увлечься своей любимой охотой, что запросто забудет, зачем вообще выходил из дому. Разве что столкнется с нашим конем лоб в лоб, и тот спросит, совсем как в сказке: “Не меня ли ты ищешь, добрый человек?». Недаром, проводив отца, бабушка вздохнула:
– Не иначе, допоздна будет бродить, пока ноги не загудят.
В тот день я горько пожалел, что в свое время не взял одного из щенков Васки. Дядя Мурад предлагал мне любого, на выбор. Из этой породы вырастают отличные ищейки, с чьей помощью я бы уже раз десять успел отыскать моего Гырата. Но поди тогда знай…
До самого ужина я не мог найти себе места. За что бы ни брался, все падало из рук. Школьные уроки не лезли в голову. И только когда мы сели пить чай – скрипнула калитка, и Чары, сын Шеммета ага, торжественно ввел во двор нашего коня. Оказалось, Гырат вспомнил свое старое стойло и ушел туда. Я поставил перед ним полное ведро воды, но он лишь понюхал его, пить не стал. Не притронулся и к сену.
Ясно, Шеммет ага, его прежний хозяин, весь день поил и кормил Гырата – за верность старому стойлу.
III
C наступлением марта забот в ауле удваивается. А если к тому же год выпал дождливый, и вовсе пиши пропало. Бывает, земля покрывается такой твердой коркой, что никакая борона ее не берет. И семена хлопчатника так и гниют на глубине, не давая всходов. Потом эти поля надо заново перепахивать, заново засеивать. В общем, с первых дней весны неторопливая и размеренная жизнь сразу же, как говорится, уходит в область предания.
Отец теперь каждое утро едва рассветёт, торопится на работу. Чаю не всегда успевает выпить. Он бригадир, должен быть примером для других.
Чтоб увидеть Гырата, я хожу в поле, где идет сев и где вместе с остальными колхозниками трудится мой отец. Пообедав после школы, сворачиваю мешок, засовываю его под мышку и говорю бабушке, что пошел за травой.
– Давай, сынок, – кивает она. – Помнишь пословицу: Умный дрова “собирает, а бездельник – слова»? Сухая трава – огонь для тамдыра в самый раз. А смешать ее с кизяком, так и дров не надо, почище саксаула гореть будет.
Если честно, трава для меня лишь предлог, я просто соскучился по Гырату, пока сидел в школе.
Гырат узнает меня, где бы мы ни встретились. Пока я не подойду и не поглажу его по гриве, он держит уши торчком и храпит, давая понять, что зовет меня. В моем кармане обязательно найдется несколько кусочков сахара для него. Гырат это знает. Случается, я приношу завернутый в мешок хлеб, еще теплый, только что из тамдыра, и мы с моим другом делим его по-братски, пополам. Эта привычка у меня, наверное, от бабушки. Когда в гостях ее угощают чем-нибудь особенно вкусным, она к своей порции иной раз и не притронется, отнесет ее мне домой. Или попросит добавки для внука. Если это сладость, ей дают две штуки, а если лакомство кисленькое, то три, чтоб число было нечетным. Своих гостей она тоже никогда не отпустит с пустыми руками, для их детей или внуков непременно передаст какой-нибудь платочек, рубашечку, а то и дынькой наградит или фруктами. Такой у бабушки порядок.