– А ну, Эзиз, перекинемся-ка словами, – неожиданно предлагает Таир ага. И вот уже он – старый Джыгалыбег, а я юный Гёроглы, который, посадив дедушку позади себя, убегает от злого Хункара к горе Уч-Гумбез.
– …Погляди-ка, сынок, не отстала ли погоня?
– Дедушка, всадников не видать, только один догоняет нас.
– Если конь у него серый, правь под солнце. У коня цвета чакан глаза солнечных лучей боятся.
– Отстал это всадник. Но теперь за нами резво мчится гнедой жеребец.
– Если темно-гнедой, сворачивай в лес, в заросли. Такая масть обычно у коней, болевших паршой. У них семь лет чесотка не проходит.
– Отстал и он, да вырвался вперед светло-серый.
– Тогда посмотри, сынок, нет ли поблизости гор?
– Есть, дедушка.
– Скачи прямо туда. У коня цвета боз копыта для камней не приспособлены.
– Уже не виден и этот. Только вот преследует нас конь железно-серого цвета.
– Не цвет ли чистой стали – гыр, сынок?
– Нет, дедушка.
– Лишь бы не он. Скачи спокойно, не подобает железно-серому коню догонять нас. – После этого экзамена Таир ага больше не сомневался, что книги я читаю, а не картинки в них рассматриваю.
…Я подумал было встать с постели, подойти к окну и окликнуть бабушку, хлопотавшую во дворе, но тут вспомнился вчерашний случай, и я улыбнулся.
Ранним утром какая-то молодая женщина с двумя полными ведрами возвращалась с нижнего арыка. Неторопливо шла она по еще пустынной улице, и походка ее напоминала низкий полет фазаньей курочки. Гульяка на шее отливала солнечным блеском, подвески мелодично позванивали в такт шагам.
Когда она приблизилась к нашему дому, навстречу ей показался мужчина верхом на осле; поперек седла он держал лопату. Женщина узнала его – видимо, это был старший родственник ее мужа, – уступила дорогу, поставила ведра и почтительно поклонилась. А мужчина вдруг занервничал, что-то неразборчиво, хриплым голосом ответил на приветствие. По всему было видно, он не на шутку смущен. Чтобы поскорее проехать, он со всей силы замахнулся хворостиной и вместо шеи угодил ослу в голову, так что несчастное животное от боли завертелось на одном месте.
Недаром бабушка говорит: человек только тогда спокоен, когда он на коне и в кармане у него хоть небольшой кусочек золота. В старину без этого никогда не отправлялись в чужие края. Конь и золото были вроде талисмана на счастье.
На одной свадьбе в ауле я слышал такую легенду.
Бедный чабан пришел к баю просить муки, бочку воды и одежду, словом, то, что он зарабатывал своим нелегким трудом. Бай пригласил гостя в дом, поставил перед ним угощение и осведомился, зачем тот пожаловал.
– Бай ага, все говорят, у тебя есть прекрасная дочь, – неожиданно произнес чабан. – Я хочу, чтоб она стала моей женой, отдай ее мне!
Хозяин сразу смекнул, в чем дело, и попросил гостя чуть отодвинуться от очага. Чабан послушался, пересел и тотчас, вместо прекрасной девушки, стал смиренно просить еды и немного соли. Потом выяснилось, что там, где сперва расположился чабан, был зарыт под полом мешок с золотом. Это и придало бедняку смелости требовать невозможного.
…Какое чудесное светлое утро! Лежать бы вот так, нежась в теплой постели, а после закрыть глаза, и…
Опять, откуда ни возьмись, на вершине далекого холма появляется Гырат, с гордой статью и разметавшейся на ветру гривой. И опять холм становится похож на юрту, где царят достаток и благополучие, с лошадью у коновязи.
Уже и не вспомнить, когда мы с Гыратом впервые встретились. Знаю лишь, что помогли мне в этом книги. Воображение рисовало прекрасного коня цвета чистой стали, похожего на тех двух коней, что смотрят на меня сейчас со стены комнаты. На одном из них сидит султан Чардаглы Чандыбиля Гёроглы с грозной саблей на поясе и со щитом в руке. Рядом с этой репродукцией, вырезанной из старого журнала, – фотография: маршал Жуков принимает парад Победы в Москве на Красной площади. Я недавно выменял ее на авторучку с золотым пером, подаренную мне дядей. Газеты писали, что под седлом у Жукова был чистокровный туркменский скакун.
Ну, а еще об одном, третьем, Гырате пока никто не догадывается. Мне однажды захотелось рассказать о нем бабушке, но, чего доброго, она еще подумала бы, что со мной что-то случилось. Нет, лучше до поры до времени держать все в секрете. К тому же, бабушка любит повторять, едва речь заходит о коне, который когда-то стоял в нашем стойле:
– Не переживай, сынок, из-за этой клячи. Нет ее, и слава богу.
Когда-нибудь она непременно узнает о моем Гырате и порадуется:
– Молодец, вылитый дед. С тобой наш дом вновь оседлал коня!
…Рассекая грудью высокую траву, Гырат опять несется по необъятному лугу. Копыта его еле касаются земли. Он почти летит, этот сказочный и вместе с тем живой, настоящий конь. Он оставляет за собой горы, долины, и я, слушая дробный ритмичный постук его копыт, задумываюсь, забываюсь…
Потом, когда мое сердце начинает биться в такт этим звукам, я вновь вижу себя верхом на Гырате.
Перевод А.Левашова 1985 г.
НЕ ЗАБУДЬ О ДЯДЕ
Бабагельды еще ранней весной узнал, что будет служить в десантных войсках. В марте его вызвали в военкомат и вместе с другими призывниками отправили в Ашхабад на подготовительные курсы. Первое знакомство с парашютом началось здесь, в республиканской школе ДОСААФ города Ашхабада. Медицинская комиссия тщательно отбирала каждого призывника для службы в десантных войсках. Многим пришлось вернуться назад – не подходили по тем или иным медицинским параметрам (к службе). После недельных занятий начались прыжки с учебных самолетов. Всего удалось сделать три прыжка, но первого чувства полета ему не забыть никогда.
Когда поезд из Мары отправился в сторону Ашхабада, вместе с Бабагельды в вагоне оказалось много ребят, с которыми он занимался в школе ДОСААФ. Наверное, через Каспий на Кавказ повезут. Может там будем служить?» – гадали ребята. На другой день поезд с полпути, не доезжая до Красноводска, снова повернул назад в сторону Мары.
На сборном пункте Ашхабада ребят встретил высокий капитан и три солдата – десантника.
Проверив список и построив команду, капитан повел ребят к площади где уже стояли группа военных, среди которых выделялся высокий генерал. Прозвучала команда: “Смирно!». Строй притих, голоса смолкли, ребята подтянулись выровнялись.
– Поздравляю с началом воинского пути, – прозвучал голос генерала. Служба у вас в десантных войсках не простая, но романтики и героических дел хватает. Желаю стать настоящими воинами, защитниками родины, такими, какими были погибшие на войне наши земляки.
Бабагельды узнал его. Это был генерал Бегши Атаев – начальник штаба легендарной туркменской дивизии, про которую он, еще учась в педучилище, собирал документальный материал, разыскивал участников ВОВ и многих нашел.
– Будьте достойны памяти погибших за вас солдат. Желаю вам счастливого пути!
Ребята загомонили: кто-то крикнул “спасибо», кто-то захлопал, никто не знал, что в данном случае нужно было сказать в ответ.
Капитан построил призывников, и они отправились на вокзал.
Только поздно вечером их вагон прицепили к поезду “Ашхабад-Москва», соседями по вагону оказались знакомые Бабагельды еще по ашхабадской школе ребята. Круглоголовый Ильмурад достал туго набитый рюкзак и стал угощать ребят.
– Давайте, налетайте, а то когда еще так поесть сможем. Старшая сестра целый день ждала, когда нас к поезду привезут, чтоб рюкзак отдать. Мы ведь тут недалеко от города живем, вот она и решила меня проводить, чтоб самой увидеть, как я ей из поезда махать буду.
Смуглолицый до черноты Язмухаммед не заставил себя долго упрашивать, и вместе с Бабагельды они подсели к столику. Третьим в купе был высокий и смуглый парень по имени Нургельды. Он почти все время молчал, от еды отказался и только поздно ночью, когда поезд, набирая скорость, увозил их все дальше, они узнали, что Нургельды недавно женился, всего двадцать дней назад. Он бы мог остаться, попросив отсрочку на год. Оказывается, отец его жены был ответственным работником и помочь Нургельды в этом деле ему ничего не стоило.
– Я просить его не стал, неудобно как-то, а он сам мне не предложил. Вот и еду теперь.
– Ничего, крепче любить будет, говорят, разлука проверяет чувства. Да и мы ведь не на всю жизнь уехали из дома. Отслужим, – вернемся, -весело ответил ему Язмухамед…
Ночью Бабагельды не спалось. Приходили мысли о доме, от которого он уезжал сейчас все дальше и дальше. Правда, грустить особых причин не было. Молодая жена дома не ждала. А вот отец… С ним расставаться на два года было тяжело.
Назар ага работал в колхозе бригадиром тракторной бригады. Слыл он человеком замкнутым, малоразговорчивым. Видимо, потому и сторонились его люди, суровость отталкивала. Но уважать, уважали – знали, что в работе он зверь и от других того же требовал. А в селе судачили, как это ему удалось вырастить своих десятерых детей такими добрыми и заботливыми. Дети понимали отца, и с годами он становился для них все ближе, да и характер его узнавали все больше. Всем сердцем и душой он был всегда с людьми, болел их горестями и заботами, радовался их счастью и успехам. А на лице по-прежнему суровость.
И еще он думал о бабушке. Вот она на своем обычном месте, прислонившись спиной к тяриму, и серая кошка, с которой Бабагельды играл в детстве, лежа на краю кошмы.
Прощаясь, бабушка обняла его и сказала:
– Ты, сынок, служи хорошо и возвращайся с почетом. И про дядю помни, он тоже, как и ты, в Россию ушел служить…
Когда Бабагельды проснулся, Ильмурада в купе не было, видимо, он уже пошел умываться. Язмухаммед сидел, привалясь головой к окошку, глаза его были закрыты, рукой он все время проводил по лицу, словно сгоняя сон. Нургельды стоял перед открытым окном в тамбуре с высоким парнем, который без конца смеялся. Солнце было уже высоко и начинало припекать. “Смешливый», как прозвал его про себя Бабагельды, выкинул окурок и ушел в свое купе. У окна остался один Нургельды.