Когда лейтенант упал на землю и ползком стал пробираться к самолету, оборачиваясь и жестом приказывая всем следовать за ним, раздался чей-то голос:
– Не могу я больше, хоть убейте, – и, сняв с себя противогаз, встал во весь рост. Это оказался Андурсов-первый.
Удивительное дело, но лейтенант не обратил на него никакого внимания, даже головы не повернул, продолжая ползти впереди всех. Когда, наконец, все доползли до самолета и, помогая друг другу, стали разоблачаться из защитной одежды, Толя Андурсов все еще стоял на том же месте, не решаясь двинуться вперед.
Вначале он хотел было пойти к ребятам, но остановился в нерешительности. Никто не позвал его, никто ничего не приказал и, сообразив, что вернуться в ребятам он сможет только таким же путем, что и все – ползком, Андурсов надел противогаз, лег на землю и пополз к самолету.
* * *
Рано утром, перед зарядкой сержант Суглубов приказал карантинной роте вынести на улицу свои постели, чтоб просушить. Ребята, дружно похватав матрацы, разложили их на длинных скамейках у летнего клуба. Увидев Бабагельды, который, разложив матрац на одной из поперечных досок, собирался уходить, сержант остановил его:
– Рядовой Назаров!
Бабагельды остановился перед сержантом по стойке “смирно», как его учили.
– Вы должны остаться здесь, присматривать за этим хозяйством.
– Есть, присматривать за хозяйством.
– Чтоб ни одна вещь не пропала!
– Есть, товарищ сержант!
После того, как рота ушла на спортплощадку, Бабагельды остался один.
Солнце поднималось все выше и выше. Медленно движущиеся по небу облака были похожи на куски ваты, развешанные то тут, то там. Припекало сильно, Бабагельды вспомнил о доме.
…Вон бабушка, она сидит, прислонившись к тяриму, и тихонько шепчет молитву. Закрыл глаза и увидел, как едет хлопковым полем трактор и на нем отец. Рядом с ним сидит младший братишка Чары, держась за спинку сидения отца, радуясь, что его посадили на трактор, и широко улыбаясь. “Я теперь стал помощником на папином тракторе, он говорит, что как-нибудь, когда у него будет время, он меня и управлять им научит», – писал Чары в своем письме.
– Рядовой Назаров!
Бабагельды, когда его назвали по имени, только-только задремал. Подняв голову, он увидел стоявшего рядом с ним сержанта Суглубова, чесавшего затылок.
– Мы зыбыли про тебя, когда пошли на обед, ты иди в столовую, наверное, наряд еще не пообедал, скажи мол, так и так, дадут что-нибудь поесть! А до твоего возвращения я сам тут покараулю.
Перед кухней ходил сухощавый, невысокого роста старшина, с кем-то ругаясь. Когда Бабагельды проходил мимо, он остановил его:
– Куда ты идешь?
– Обедать.
– А что, разве для тебя нет правил? Почему один?
– Я отстал от обедающих…
– А ты что, на своих руках землю держал, что опоздал на обед?
– Нет.
– А если нет, то тебе и обеда нет. Беги отсюда! Голодный! Попробуй еще раз опоздать!..
Вобщем-то, у Бабагельды особого аппетита не было, и поэтому он молча повернул назад.
– Эй, солдат! – Бабагельды оглянулся и увидел, что старшина махал ему рукой.
Когда Бабагельды подошел, он сказал: “Иди, скажи поварам, что старшина велел накормить». После обеда он снова пришел на свой пост. Сержант Суглубов читал книгу.
– Ну как, пообедал? – спросил сержант, оторвавшись от книги.
– Пообедал.
– Старшину Марчилюнаса видел?
– Какой-то старшина там был.
– Ругался?
– Да, ругался.
– Тогда это Марчилюнас. Его все знают. Он хороший человек, поворчать любит, но отходчивый.
Сержант ушел, а Бабагельды опять прилег на матрацы. Сколько он еще продремал сказать трудно, но открыв глаза, увидел, что остался один, а все матрацы уже унесли в казарму.
– Ты всегда так крепко спишь? – раздался рядом с ним голос сержанта Суглубова.
– Раньше не замечал за собой такого, товарищ сержант, – ответил Бабагельды, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
– Как же ты в карауле стоять будешь? – сказал Суглубов, глядя на сонное лицо Бабагельды.
Оказывается, это было дело рук Луговкина: увидев, что Бабагельды задремал, он уговорил ребят потихоньку унести матрацы в казарму и оставить его одного, а потом показал сержанту на спящего сторожа.
Из-за леса поднималось солнце. В траве засверкали капельки росы, похожие на удивительные огоньки. Начинался день. Карантинная рота занималась зарядкой на спортплощадке. Ребята, посматривая на небо, надеялись на хорошую погоду. Если день будет погожий, то начнутся занятия с парашютами.
– Сегодня мы поработаем с подполковником Иценом, – сказал рыжий паренек, стоявший рядом с турником.
– Да, подполковник Ицен обязательно зацепится за краешек солнышка, – поддержал его голый до пояса солдат, висевший на турнекете.
Минут через пятнадцать на спортплощадку прибежал дежурный по роте и объявил, что вчерашний план для карантинной роты отменяется и все отправляются на парашютный склад.
Парашюты расстелили на поле, выложив их в ряд на подстилках. Когда первая карантинная рота вернулась из столовой и начала укладку парашютов, третий батальон уже почти заканчивал работу.
От разложенных парашютов, казалось, что на поле выпал снег. Ребята разделись до пояса, в сторонке аккуратно составили сапоги и босиком ходили по траве. Луговкин разложил свой парашют на траве, готовясь начать укладку, как вдруг он неожиданно наполнился воздухом и потащил его за собой. И если бы ребята не подоспели вовремя ему на помощь, то вряд ли ему удалось бы самому справится с натянутыми стропами парашюта. Все возились с парашютной укладкой, только парашют сержанта Суглубова одиноко стоял не развязанным. Сержант буквально час назад узнал о своей демобилизации и сейчас в казарме собирал вещи. Когда демобилизованные с чемоданами пришли на плац, молодежь с завистью смотрела на них.
– Счастливые, скоро дома будут, – позавидовал кто-то из ребят.
– Эх, когда мы в последний раз на плацу построимся, – размечтался, почесывая в затылке, Луговкин.
– А ты не спеши, – сказал Чашин, – и у нас будет последний день.
– Ну что, уже о демобилизации размечтались, салажата! – сказал подошедший к ним майор. Бабагельды, видя, что сейчас будут проверять укладку парашютов, подошел к своему. Нагнувшись, он поднял вверх помеченную заранее красной меткой стропу.
– Тебе пока еще рано думать о “дембеле», – с упреком сказал майор, показывая на неправильно собранный запасной парашют.
Торжественные звуки марша опять заставили всех оторваться от дел и оглянуться на плац, где, выстроившись в три ряда, проходили мимо полкового знамени увольнявшиеся в запас. Ребята издалека узнали своего сержанта. Он шел первым в третьем ряду.
За несколько дней до приказа сержант старательно готовился к отъезду. Каждую свободную минуту он начищал ремень, пуговицы, чистил парадный китель. Однажды, проснувшись среди ночи, Бабагельды увидел Суглубова, который в гладильной комнате о чем-то беседовал с усатым каптерщиком, вскакивал с места и тихонько смеялся, а утром Бабагельды рассказал об этом ребятам. Оказалось, что многие тоже заметили его суетливость.
– Да он не только сегодня, а уже дня три не спит. Целыми ночами свое хозяйство в порядок приводит, сапоги начищает, погоны пришивает, – сказал Андурсов-второй.
Выйдя с плаца, группа демобилизованных остановилась. Кто-то отделился на поле с парашютами, долго махал рукой. Это был Витя Суглубов. Карантинная рота поняла, что это он с ними прощается, и громкое “Ура!» огласило поле. Ребята прощались со своим командиром, желая ему счастливого пути.
* * *
Лейтенант Буйнов снова вывел карантинную роту на тактические занятия. Вспоминая прошлые учения, кое-кто думал о предстоящих с ужасом. “Погоняет нас лейтенант, дай бог! Пока семь потов с нас не сойдет, не отпустит». Ребята уже знали; если что не получается на учении или во время строевой подготовки, лейтенант заставлял повторять до тех пор, пока ему не покажется, что все выполняют задание правильно.
Войдя в лес, остановились на опушке. Лейтенант некоторое время молча смотрел на них как бы прикидывая, чем бы заняться, но, видимо, не решив, разрешил отдохнуть. Солдаты разошлись по опушке, оставив с вещмешками и положенным на них оружием Андурсова-первого и младшего сержанта Морозова, который постоянно ворчал себе под нос.
Бабагельды чувствовал себя в лесу как-то неуютно. Он привык к свету и краскам пустыни. Она была для него родной и понятной, как его немногословный отец. Сзади послышался шорох, и Бабагельды оглянулся, думая, что это кто-нибудь из ребят. Но никого не было. Где-то впереди раздавался звонкий голос Луговкина. Повернув на него, Бабагельды в низкорослом кустарнике увидел олениху с олененком. Зная, что этот зверь очень пуглив, Бабагельды стоял неподвижно, стараясь не спугнуть мать с детенышем.
Тишину леса нарушил дятел, который сидел на высокой сосне. Увидев человека, птица взмахнула крыльями и перелетела на другое дерево. Через минуту ее “молотенок» застучал снова.
На кромке старого окопа росли ландыши. Бабагельды остановился. Запах от цветов был дурманящим. Вернувшись на опушку, Бабагельды увидел лежащих на солнышке своих товарищей. Пахло прелой листвой, а трава, растущая здесь, по сравнению с той, что зеленела под деревьями, была и выше, и сочнее.
Ребята, удобно устроившись, курили, разговаривали, кто-то дремал тихонько. Солнце пригревало, и всем казалось, что лучше этого места сейчас на свете нет и хорошо бы остаться здесь подольше.
– Интересно, а в уставе есть пункт об обязательном отдыхе на опушке леса, – спросил хрипловатым голосом Инюшин.
– Похоже, что лейтенант дал нам время полюбоваться природой, – откликнулся Бабагельды. Он хотел еще сказать, что этот лес своей неприступностью похож на лейтенанта Буйнова, но промолчал.
– Ну, ты даешь, учитель! Ему что, больше делать нечего, как экскурсии в лес нам устраивать? Эй, ребята, слыхали, что говорит этот чудило, – смеясь проговорил Луговкин.