Из ворот полка он вышел, как картинка, глаза его горели и весь он был уже в городе. тропинкой, через лес, он пошел к дороге. В лесу было тихо, если не считать криков птиц, доносящихся время от времени со всех сторон. Осень оголила деревья и только ели и сосны были сейчас зелеными. Луговкин, пройдя немного по тихому лесу, свернул к небольшому озеру, прошел прямиком через вспаханное поле, чтоб сократить путь к шоссе. Старательно вспаханное поле напоминало море с мелкими волнами. Было слышно, как где-то недалеко работает трактор, а прямо перед ним, у опушки леса, пахала островок земли женщина. Не остановиться он не смог.
– Здравствуйте! – громко приветствовал Луговкин, подходя к женщине.
– Здравствуй, сынок, – ответила женщина, поправляя на голове белую косынку.
– Как дела идут? – спросил он ее.
– Спасибо, сынок, помаленьку. А ты куда идешь, в город?
– Да, шел через лес, вас увидел и не смог мимо пройти. Можно мне пару кругов сделать, – неожиданно попросил он у женщины.
– А ты когда-нибудь за плугом ходил? – поинтересовалась она.
– Конечно.
– А ты ж деревенский? – выспрашивала она.
– Да, есть такая деревенька, которая тоже, как и ваша, стоит возле леса.
– Видно, скучаешь по дому? – ласково спросила она Луговкина.
– Еще как!..
– Добрый ты парень. Я думала, вам в армии и скучать некогда, -задумчиво сказала она. – Что такое тоска да скука, я знаю. Когда в это село замуж вышла, очень тосковала по дому. От тоски даже песни пела…
Луговкин взял плуг и хотел пройти только один круг, а когда начал пахать, ему уже и не хотелось уходить с поля, а перед глазами вставали родные лица, дом, где родился и вырос, друзья… Мысли унесли его так далеко, что он совсем забыл об увольнении.
Пахать он любил. С самого детства начало пахоты считалось у них в селе праздником. Недалко от села у Луговкиных было два небольших поля: гороховое и картофельное. И когда весной пахали землю, а в конце лета собирали урожай, то вся семья на несколько дней уезжала туда.
Наступало время пахоты. Глава семьи, Алексей Луговкин, рано утром запрягал лошадь, выносил из сарая плуг, отдыхавший целый год, и грузил его на телегу. Когда Витя был еще совсем маленьким, пахал сам Алексей Луговкин. Жена и дочь по мере сил помогали ему, а Витя, мешая всем, болтался под ногами. Сестра вечно сердилась на него и говорила матери.
– Мам, ну зачем мы взяли Витьку с собой, мог бы и у соседей поиграть. От него толку никакого, того и гляди под лошадь попадет.
Но отец с матерью исподволь приучали паренька к хозяйству. Отец никогда не кричал на него, а лишний раз показывал, как лучше лопатой землю копать, с какой стороны лучше к лошади подойти, чтоб запрячь, а то и вожжи давал подержать, когда сам был занят. А когда Витя подрос и мог сам землю вспахать, и урожай убрать – стал настоящим помощником отца. Делал свою работу с охотой и любовью, умело.
Вспоминая детство, Витя Луговкин всегда чувствовал себя счастливым. Потому что тогда у него был отец…
Отца он потерял неожиданно. В тот день, когда его положили в больницу, он был у него вечером, кормил куриным бульоном, отец даже яблоко попросил и немного откусил. Витя обрадовался: “Значит, дело на поправку пойдет!». Если бы он знал, что видел отца живым в последний раз. Разве бы он ушел тогда домой!?
Женщина поправила платок, повернулась и пошла к дому, стоящему неподалеку. Минут через пятнадцать она вернулась и принесла кувшин с молоком, сыр, свинину с куском черного хлеба. Постелила скатерть прямо на поле и позвала Луговкина.
Пока он ел, она рассказывала ему о себе: оказалось, что у нее три дочери и два сына, но они подросли и разлетелись из родного дома в разные края, в городе теперь живут, а домой приезжают очень редко, не вспоминают про мать и больного отца. В этом году обещали приехать помочь с пахотой, да видно дела не пускают, вот и приходиться самой…
После обеда Витя Луговкин опять взялся за плуг. Оставалось вспахать совсем немного, и он, время от времени поглядывал на часы, поторапливал коня. Нужно было вовремя вернуться в часть из увольнения, а о том, что собирался в город, он даже и не вспоминал.
Когда закончил пахать и вывел коня на край поля, до возвращения в часть оставалось минут сорок. Луговкин привел себя в порядок. Времени было в обрез. Когда женщина вышла, чтобы позвать солдата в дом обедать, она увидела его бегущим у кромки леса.
– Эй, солдат, солдат, куда же ты? – крикнула она ему вслед.
Луговкин, услышал голос женщины, обернулся, снял с головы зеленый берет и помахал им.
* * *
Рота была дежурной по полку. Часть ребят отправилась в караул, а остальные, под руководством сержанта Филева были направлены к старшине Марчилюнусу. Старшина повел обычную разъяснительную беседу, которую ребята слышали каждый раз, когда приходилось дежурить по кухне. Старшина подробно объяснил, как мыть посуду, как и где раскладывать на столах хлеб, как помогать поварам. И каждый раз спрашивал: “Понятно?». На что солдаты шутливо отвечали: “Понятно, товарищ старшина, можете не беспокоиться, все будет так, как вы хотите!».
– Поняли, да поняли, а на самом деле ничего вы не поняли, салаги. Вот сейчас проверю и окажется, что все сделано наоборот. Ни ложки, ни чашки помыты не будут, – нахмурился старшина, заранее раздражаясь. Луговкин не выдержал, и, обратившись по форме к сержанту, попросил разрешения обратиться к старшине.
– Ну, говори, длинный! – разрешил ему старшина.Луговкин немного помолчал, а потом сказал:
– Товарищ гвардии старшина, если мой вопрос вам покажется несколько бестактным, простите. Вы, видимо, не имеете семьи…
– А что это у меня на лбу написано? – заворчал Марчилюнус, вытирая вспотевший лоб под пристальным взглядом Луговкина. – Ну и что тебе от того, имею я семью или нет, черт длинный? Ты что, хочешь
чтоб я тебя усыновил?
– Товарищ старшина, я вполне серьезно говорю. Мы тут одной женщине обещали познакомить ее с вами.
– Замолчи! Ты забыл с кем говоришь! Это что еще за розыгрыши придумали, умники. Я тебе покажу… – расходился старшина.
– Но я правду говорю, товарищ…
– Прекрати! – и повернувшись к сержанту Филеву, сказал: – Этого длинного не выпускать из посудомойки. Пусть моет посуду до тех пор, пока не посинеет. Понятно?
– Понятно, товарищ гвардии старшина! – с ходу отчеканил Филев.
– Расходитесь по местам. “Поняли, поняли», а на самом деле ничерта вы не поняли. Все сделаете кое-как и уйдете, я вас знаю… – и ушел в свою каморку. А ребята принялись за работу.
На следующий день после обеда, перед тем как сдать наряд другим, старшина Марчилюнас вошел в зал, заложив руки за спину. Он посмотрел на Луговкина, занятого уборкой столов, и остановился у раздаточного окошка. Увидев еще не убранные столы, он спросил:
– Почему до сих пор не убрали столы? Сейчас же все вытрите и уберите, – прикрикнул он, не спуская глаз с Луговкина.
– Товарищ, старшина! – хриплый голос перебил его. Повернув голову, он увидел здорового Музыченко, высунувшего голову из пекарни.
– Ну, что тебе? Опять сахара не хватает? Конечно, скачете днем и ночью, как лошади, разве хватит вам…
– Товарищ старшина, вас к телефону.
– Откуда?
– Из штаба.
– Скажи сейчас иду.
В тот же день вечером, когда рота сдавала смену, старшина вызвал Луговкина из казармы в свой кабинет.
Витя Луговкин, пока шел к старшине, всю недолгую дорогу до столовой, костерил себя за длинный язык. Он был готов, что старшина теперь уже наедине будет отчитывать его за разговор о семейных делах. “Опять нажил себе беду через свой язык!»
Посадив Луговкина напротив себя, старшина начал, как ни странно, тихим и спокойным голосом, совсем не похожим на его обычный, ворчливый.
– О чем ты вчера болтал при всех? – спросил он у Вити.
– Да я так, ничего особенного… – осторожно ответил Луговкин, еще не зная, куда повернется разговор.
– Если ты правду сказал, тогда объясни, какая это женщина…
Луговкин понял, что разговор старшину заинтересовал.
– Не смейся, я серьезно спрашиваю, сколько ей лет?
– Да, наверное, лет пятьдесят будет… – неуверенно протянул Луговкин.
– Это хорошо. Моложе мне не надо, сам не молод…
– Она бригадир в колхозе, где мы работали. И она говорила, что хочет выйти замуж.
– Она что, вас просила найти ей мужа? – удивленно спросил старшина.
– Да это, вроде бы, в шутку было…
– В каждой шутке, есть доля правды, – задумчиво сказал старшина.
– Да что вы, товарищ старшина, я не шучу, она сама просила, я могу вам и адрес дать, – затараторил Луговкин.
– Ну ладно, а хозяйство у нее есть? – поинтересовался старшина.
– Не знаю. А зачем вам хозяйство? Или вам нужна невеста с приданым, товарищ старшина?
Старшина погладил усы и улыбнулся.
– Мне не хозяйство нужно, а чтоб она из-за этого мне не отказала.
– Если вы ей понравитесь, она не станет отказывать, товарищ старшина!
– Не шути!
– Не шучу.
– Тогда иди и занимайся своим делом. Только вот что скажу: если ты, как вчера, будешь при всех много болтать, я тебе хвост прищемлю. И этот разговор должен остаться между нами.
– Я могила, товарищ старшина!
– Ну, иди…
Луговкин уже выходил из дверей, когда его остановил голос Марчилюнаса.
– А иначе до конца службы тебе не видеть обеда в этой столовой.
Чувствовалось, что в ближайшие дни полк будет проводить учения, из дивизии приезжала комиссия, полк по полдня держали в поле, проверяя боевую готовность каждого десантника.
* * *
Сигнал тревоги, как всегда, прозвучал ночью. Ребята вскакивали с кроватей, жмурясь от яркого света и спросонья натыкаясь друг на друга.
– Где мой левый сапог?.. – раздался голос Андурсова-первого, который на одной ноге прыгал по полу. Вместо своего сапога он нашел другой, но надеть его не смог, оказался мал.
– Ищи, – крикнул ему кто-то.
– Где искать, когда все уже надели свои сапоги?