При всей щедрости своего друга Алабай часто оставалась голодной. Сама виновата! Ведь она не желала даже попробовать помидоры и огурцы, которые малыш рассыпал перед ней. Когда мальчик и Алабай уходили, это угощение с удовольствием склевывали бродившие по двору куры. А иногда больших лепешек, которые мальчик выносил из дома, вдоволь хватало на всех. Даже важным полосатым котам, во множестве бродившим по округе.
Алабай так привязалась к мальчику, что спозаранку приходила к порогу и ложилась в ожидании, пока тот выйдет. Мальчик просыпался позднее всех в доме. Иногда из комнат доносился его голосок, а сам он все не появлялся. Лишь когда солнце начинало припекать, малыш, наконец, выходил во двор, волоча за собой на веревочке машину. С этого начинался для Алабай день.
IV
Алабай поняла, что слишком привязалась к мальчику, когда из песков пришел ее хозяин – чабан. Чабан провел в селе пару дней, потом привязал Алабай за шею веревку, а другой конец прикрепил к седлу своего верблюда.
Все, кто был в доме, вышли проводить их в путь. Мальчик, увидев, что Алабай уводят, заплакал и что-то залепетал. Верблюд размеренно зашагал. Мальчик заплакал еще громче. Его подхватили на руки, унесли.
Остался позади дом, где жил мальчик, а потом и село. Началась выжженная солнцем пустыня. Того, кто осмеливался посмотреть на него в упор, солнце сразу же заставляло опустить глаза. Теплая дорожная пыль мягко расступалась под ношами. Ветерок с вершин холмов еще доносил прохладу.
Когда село скрылось из виду, чабан развязал веревку. И Алабай вспомнила холмы, их запахи и приволье. Она забегала вперед, возвращалась, то внезапно замирала, зачарованно слушая невидимого жаворонка.
И вдруг перед ней словно из-под земли вырос Сарыбай. Алабай остановилась от неожиданности, глядя на него во все глаза. Она напряглась в ожидании – что будет? Но Сарыбай встретил ее ласково: подошел, обнюхал. Алабай ответила ему тем же, только с оттенком почтительности – ведь он был старше, многое перевидал. Вдвоем они наперегонки пустились туда, откуда слышалось позвякивание колокольчика на шее у вожака стада.
Чабан, с опаской наблюдавший за их встречей, понял, что собаки, кажется, поладили. Старый пес заметно одряхлел, но еще не осознавал этого. Зато Алабай выглядела так, что ясно было – ни перед кем она не спасует.
V
К лету Алабай вымахала в крупного пса и незаметно стала верховодить собаками, которые пасли овец. По ночам она не смыкала глаз, без устали обходила стадо, лаяла, чтоб все знали – она начеку.
Однажды ночью Алабай учуяла запах волка. Обычно в таких случаях она громким лаем созывала всех собак на бой с врагом. Теперь же она почему-то с наслаждением втягивала воздух. Запах казался ей настолько притягательным, что заставил забыть о стаде. Словно завороженная смутными воспоминаниями, Алабай пошла на этот запах… И остановилась, только увидев перед собой настороженно поднятые волчьи уши.
Это был не совсем обычный волк. Пастухи уже знали его следы: длинные, острые его когти походили на собачьи, что было особенно заметно на сыром песке у водопада. Волк был одинок. Зимой он потерял подругу, попавшую в лапы к тигру.
Обнюхав друг друга, волк и Алабай начали играть и, играя, уходили все дальше и дальше. На восходе солнца они добрались до волчьей норы, и Алабай вслед за волком скрылась в ней.
С этого дня началась для Алабай новая жизнь. Обычно она днем отсыпалась в прохладной норе, а по ночам следовала всюду за волком, выходившим на охоту. Поначалу, правда, Алабай не решалась подходить к овечьим стадам. Но потом голод оказался сильнее совести, и она стала охотиться вместе с волком, привыкнув до отвала наедаться овечьего мяса.
Когда пришло время Алабай ощениться, волк стал ходить на охоту один и никогда не возвращался без добычи. Как волчица о волчатах, заботился он о своей подруге.
Алабай привыкала ждать его с охоты у входа в нору. Иногда она засыпала в ожидании и могла проспать до рассвета, если ее не будил какой-нибудь зверь, пробежавший в кустах. Наконец, откуда-то появлялся запыхавшийся волк…
VI
Летом у Алабай родились трое щенков. Едва они подросли, как стали вылезать из норы. Только затолкаешь одного обратно, приходится хватать за загривок другого, – в норе им тесно, хочется на простор. Щенки весь день путались под ногами, наполнив жизнь заботами и хлопотами. Алабай играла с ними, учила, щенки подражали ей, она видела, что они настойчивы и сообразительны.
Вскоре и волк занялся их воспитанием. Учил охотиться – сначала на стервятников, когда они клюют падаль.
Когда волк собрался напасть на стадо, Алабай решила сама вывести волчат на настоящую охоту. Она знала, что волки азартны и жадны – попав в стадо рвут овец, наспех глотают мясо, кто сколько успеет. Если Алабай была с ними, она умело выбирала место, откуда пастух не ждал нападения, отсекала от стада часть растерявшихся овец и гнала их подальше.
Первый урок прошел для волчат успешно. За ним последавали другие. Но эти семейные набеги не могли продолжаться долго. Пастухи вызвали из села охотников. Их было трое. Они хорошо знали свое дело и быстро взяли след, нашли волчью нору у подножья пологого лысого холма.
С вечера охотники залегли в засаде. Зашло солнце. Тьма сгустилась. Из норы никто не появлялся. Изменился ветер, охотникам пришлось сменить место засады – залечь на подветренной стороне.
Первым показался матерый волк. Он ползком выбрался из норы. Настороженно огляделся, прислушался и, хоть опасности не учуял, не торопился уходить от дома. Семейство поступило также; волчата осторожно выбрались, долго внюхивались, всматривались в обступившую их тьму. Потом все цепочкой двинулись вдоль холма к пескам.
Грянули выстрелы. Волки сгрудились, не понимая, откуда летит огонь, летит гибель. Алабай услышала, как заскулили ее раненые дети, но страх обуял ее, и она рванула прочь, что было сил, куда глаза глядят, лишь бы подальше.
Когда опомнилась и остановилась, была уже далеко до охотников, до волка, до детей…
Одна она долго металась с холма на холм, с ложбины в ложбину.
Весь день Алабай уныло, протяжно выла, звала своих. Вернуться к норе не хватало духу. Заболели раны, которых она не заметила сгоряча, как не заметила, что тянет за собой кровавый след. Она легла на пожухлую траву и стала слизывать кровь. Тело отяжелело, не было сил встать.
Безучастную, израненную ее окружили люди. Алабай видела, как они приближаются. Приподняла голову, но не сделала ни малейшей попытки спастись. Дуло ружья в упор смотрело на нее. И вдруг опустилось. Человек разглядывал Алабай, хмурился, что-то припоминая. Оглянулся, махал рукой, подзывая товарищей.
Подойдя ближе, узнал Алабай и другой. Она же узнала его мгновенно, издали.
Чабан успел остановить уже готовый сорваться выстрел. Как некогда, он поднял Алабай, положил на испуганного ишака и повез в стан.
Крепко, как овцу, связал путами, обматал мешковиной морду, и кончиком ножа выковырял застрявшие в теле дробинки. Раскаленной до красна железкой прижег раны. И снова Алабай лежала обессиленная, едва поднимая морду, тянулась к плошке с едой. Поправившись, она оказалась хромой – передняя лапа плохо сгибалась.
VII
День был ясный, морозный. Снег, лежавший уже несколько дней, ослепительно сверкал. Редкие облака, казалось, вмерзли в небо.
Чабан еще накануне уехал в село. Алабай сама проводила его. Она бежала за ним, пока хозяин не остановил верблюда, не слез и, ласково потрепав собаку за остатки ушей, не указал туда, где осталось стадо. Алабай покорно побежала исполнять свою службу. Она была удовлетворена – так они прощались всякий раз, как пастух отправлялся в село.
К вечеру поднялся ветерок. Погода стала меняться. Облака ожили, задвигались. Скрылось солнце.
Постепенно все небо закрылось одним сплошным облаком, стремительно падающим на землю.
Алабай заскулила, чуя надвигающуюся беду, закрутилась возле подпаска, который закутавшись в мохнатый бараний тулуп, дремал, сидя на ишаке. Резким окриком он прогнал собаку. Будь тут пастух, он бы ее понял, собрал бы тотчас овец и погнал к загону пережидать непогоду. Но мальчишка не глядел ни на собаку, ни на темнеющее небо, а все глубже зарывался носом в теплый мех.
Пахнущий снегом ветер стал крепчать. Когда подпасок, наконец, опомнился, его охватила паника. Озябшие овцы замерли было на месте, и вдруг лавиной устремились вниз по склону, гонимые пронизывающим ветром. Подпасок и Алабай пытались вернуть стадо, но овцы уже не слышали, не видели и не чувствовали ничего, кроме страха и холода.
Алабай не заметила, как в кружении снега и ветра исчез куда-то подпасок и другие собаки. Она не отставала от стада. Отчаянно бросившись вперед, она обогнала овец, подбежала к вожаку с колокольцем на шее, громким лаем попыталась заставить его остановиться. Обычно безропотно подчинявшиеся ей овцы не обратили на Алабай внимания. Она едва успела увернуться от обезумевшего шквала несущегося без оглядки стада. Оно могло растоптать сейчас все, что попадается на его пути.
Алабай ничего не оставалось, как бежать за этими безумными, пытаясь хоть бы держать их в куче. Отставшие потеряются, погибнут…
Лишь перед самым рассветом унялся ветер. Алабай выбилась из сил, но ей не пришлось заставлять овец остановиться. Утомленные паническим бегом, они легли на снег. У них будто подкосились ноги.
Все утихло вокруг. Взошло солнце. Снова засверкал снег. Застыли в небе облака. Будто и не было этой безумной ночи.
До самого полудня ни одна овца не шелохнулась. Солнце уже катилось книзу, когда стадо разбрелось по ближайшей луговине в поисках пищи.
Алабай услышала гул на вершине холма. Увидела машину-вездеход и почувствовала запах незнакомых людей., но это не остановило ее. Она подбежала к вышедшим из машины людям, скуля закрутилась возле них, просила о помощи. Люди поняли: один остался на холме, другой остался.
Вкоре снова показалась машина, и Алабай опрометью кинулась навстречу.