И вот, наконец, Айпери в классе одна! Когда Мерген приоткрыл дверь, она усердно корпела над учебниками. Это был миг, о котором он давно мечтал. Если сейчас не воспользоваться этой возможностью, то когда же?
Волнуясь, он открыл дверь пошире и вошел.
– Айпери!
– Что? – не поднимая взгляд от книги, отозвалась девушка.
– Ты знаешь, Айпери!.. – начал он, еще больше волнуясь.
Изумленно подняв голову, Айпери увидела перед собой взмокшего от напряжения и смущения Мергена.
– Интересно, что я должна знать? – Мерген прокашлялся.
– Ты, наверное, сочтешь это неприличным и будешь, возможно права… Но ты мне очень нравишься!.. – выпалил он.
Девушка молчала. Выслушав признание Мергена, она растерялась и не нашлась сразу, что ответить. Мерген терпеливо ждал ее приговора. Но вот Айпери, видимо, осознав услышанное, гневно сверкнула глазами и сердито произнесла:
– Вот только домой вернусь!.. Они тебе покажут, кто нравится, кто не нравится!..
Мерген стоял, словно воды в рот набрал. Девушка явно намекала то ли на братьев, то ли на своих родителей. И что ему, мол, достанется! Такого отпора он не ожидал. А тут еще кто-то вошел в класс и нависла угроза раскрытия его тайны. “Вот будут смеяться, когда узнают!» – подумалось ему. Захотелось сию же минуту выскочить пулей и бежать, куда глаза глядят. Но лишь только он устремился к выходу, как бдительный звонок преградил ему путь. Ничего не оставалось, как вернуться и испить до дна чашу своего смятения, а может, и позора.
К действительности его вернул голос учителя:
– Айпери, что с тобой?
Учитель стоял рядом с девушкой. А та пылала и никуда не могла деться от его взгляда.
– Ну, что случилось?
Айпери подняла, наконец, голову и судорожно сглотнула. Мерген ни на шутку струхнул, ожидая, что же она ответит.
– Зуб болит, – пробормотала девушка. Мерген облегченно вздохнул.
– Иди и покажись врачу, – сказал учитель.
– Пока терпимо. Пойду после уроков.
Но и после этого Мерген не успокоился, а все ждал, что вот каким-то образом откроется то, что он хотел скрыть от одноклассников. По его представлению, если они узнают о признании, то он сразу же упадет в их мнении. Почему он так думал, он и сам не знал.
Учитель, проходя вдоль рядов парт и проверяя, как ученики справляются с самостоятельной работой, заметил, что с Мергеном тоже что-то неладно. Он нетерпеливо ерзает, а в тетради не решена ни одна задачка.
– Данаев, где ты сейчас находишься? – недовольно спросил учитель.
– А? Что? – подскочил Мерген.
– Где находишься, спрашиваю. По-моему, где угодно, но только не на уроке. Верно я говорю?
– А? Да-да, верно. – В классе зашевелились. Кто-то хихикнул.
– Мне не нужен ученик, который пребывает где-то в ином мире, – сердито проговорил учитель. – Иди, я тебя отпускаю.
Мерген выходил из класса с лицом, выражающим явную обиду за несправедливое наказание, но, внутренне, он был рад этому. Выйдя во двор, прикинул, что легко может нарваться здесь на законное любопытство директора или кого-то из учителей. Оглянувшись, быстренько юркнул в пролом в заборе.
Каждое лето во время ремонта дыра эта, по указанию руководства школы, тщательно заделывалась. Однако, за считанные деньки сентября ребячьими руками пролом снова приводился в прежнее состояние.
Мерген шел вдоль большого арыка, перебирая в памяти происшедшее, как вдруг увидел мальчишек. Похоже было, что они удили рыбу.
– Эй, что вы там в глине возитесь? – крикнул он рыбакам.
– Рыбу ловим! – отозвался один из них. И показал на ведро. Действительно, там лежало несколько неплохих рыбин.
– Да здесь воды совсем нет, – удивился Мерген. – Откуда же рыба?
– Потому ее и много, что воду отвели в другое русло, а рыбка осталась!
– Значит, рыбы много!
– Это как сказать! Если поймать сумеешь, – много.
– А мне доля будет?
– Ладно, давай!
– А не замерзнем?
– Как рыбой займешься, о холоде сразу забудешь.
Он забыл не только о холоде, но и школьном происшествии. Сначала пытался хватать рыбу, стоя на берегу арыка, но потом, когда, поскользнувшись, ушел в воду всей ногой, засучил штанину повыше и принялся с азартом помогать рыбакам.
Перепачканный с ног до головы, посиневший от холода он явился домой с порядочным уловом.
Назавтра Мерген шел в школу, нехотя, в подавленном состоянии. Мысли, одна мрачнее другой одолевали его: “Небось, нажаловалась вчера своим, что я, мол, прохода ей не даю. И, конечно, не успеешь войти в класс, как тут же позовут в учительскую, а там, наверняка, сидят и ждут меня и ее отец, и учителя, а, может, и директор. Вот стой там, и красней!..».
Когда сквозь пролом в стене, он ступил на школьный двор, там уже творилось что-то невероятное: мальчишки и девчонки, звонко окликая друг друга, прыгали и кидались снежками. Радость первого снега взвивалась далеко ввысь.
Мерген, обогнув играющих, без настроения направился к входу. Он уже почти ступил на порог, как вдруг, ловко брошенный снежок, гулко хлопнул в его спину.
Мерген оглянулся. И увидел Айпери, игравшую с подругами в снежки… Она лепила новый снежок и, улыбнувшись, делая вид, что ничего не знает, отвернулась в сторону.
Перевод Т.Курдицкой. 1984 г.
БАЛЛАДА ПУСТЫНИ
I
Первыми стук конских копыт почувствовали окрестные холмы. Равнина, до которой докатилось эхо мощных ударов, приняла их на себя и словно качнулась и задрожала.
Чабдар, чутко стригнув ушами, поднял голову, прислушался. Ему показалось, что звук, из-за дальности скорее похожий на гул, исходил из-под земли.
Легко взбежав на вершину холма, он устремил свой острый взгляд в дальние заросли, смутно синеющие в молчаливой дымке за холмами. Оттуда всегда приходила тревога. Чабдар оглянулся. За его спиной на благодатной равнине Бадхыза пасся табун лошадей. Рассыпавшись отдельными группками, они спокойно выбирали травку посочнее. Изредка матери вскидывали голову и, отметив, что жеребенок где-то рядом, снова погружались в сытое дремотное состояние. Тревожиться за табун надлежало вожаку.
Чабдар был хорошим вожаком. Никогда еще никакой заблудшей лошади не удавалось смешаться с его табуном. По неписанному закону ему принадлежал участок долины, тянувшийся от подножия кряжистых гор до солончаков, раскинувшихся далеко на юг. С одной стороны, она окаймлялась холмами, за которыми всегда синели таинственные заросли гребенчука. Чабдар никогда там не бывал. Но беда всегда приходила оттуда. И Меле, вожак соседствующего с ними табуна, тоже приходил из-за холмов. Правда, границу владений Чабдара нарушать опасались, ну, а если такое случается, чужака изгоняли с позором. Лишь для Меле Чабдар делал исключение. Хотя и не позволял никогда победить себя. Разгоряченные, дико кося налитыми кровью глазами, они сталкивались потными боками и теснили друг друга, роняя с губ клочья пены. Ни разу, однако, в их поединках дело не доходило до зубов, – сосед все-таки! Померявшись силами и потешив каждый свое тщеславие, они расходились, уводя табуны в разные стороны.
…Тревожный гул приближался. Чабдар отметил, что конь идет налегке; это было ясно из того, что он то замедлял ход, видимо, чтобы ущипнуть травы, то снова брал разгон, мощно ударяя копытами. И звук этих могучих ударов как бы извещал всех о направлении его стремительного бега.
Чабдар напрягся, ожидая появление чужака. Сердце билось ровно, уверенно подрагивали налитые силой ноги. Он уже давно водил табун и знал себе цену. Знал, что красив, особенно в ясную солнечную пору: шерсть его лоснилась и блестела, как рыбья чешуя. Пастухи, наезжающие проведать табун, каждый раз любовались красавцем-конем, восклицая при этом и пощелкивая языком, и дарили его разными гордыми именами. Однако, никто из них не осмеливался приблизиться к нему, держались на солидном расстоянии. Оберегая табун, Чабдар ревниво относился не только к своим соперникам, но и к людям. Ему ничего не стоило, особенно, когда пастухов было один-двое, стремительно прижав уши к затылку, ринуться на того, кого посчитал посягнувшим на его права. И потому, когда предстояло перегнать табуны с одного участка на другой, пастухи сбивали вначале в одну кучу всех и лишь затем присоединяли Чабдара с его гаремом. Только так и удавалось выполнить намеченные перемещения.
Красота всем бросается в глаза. Лучший цветок бывает сорван раньше других. Красивую девушку обязательно уведут первой. Среди десятков пасущихся коней, выберут самого достойного, чтобы заарканить и приручить к работе. С Чабдаром такое не случилось.
Несколько лет назад, задавшись целью выловить понравившегося им коня и взнуздать, пятеро всадников весь день напролет, неотступно преследовали его. Напрасно. Пытаясь выбить его из сил, они сами еле держались в седле, да и лошадей едва не загнали. Чабдар не дался. Чертыхаясь и, вместе с тем, восхищаясь умным и строптивым конем, они довольствовались тем, что увели с собой двух молодых жеребцов, предназначенных для верховой езды.
С тех пор Чабдара не трогали. Он стал полновластным хозяином, наведя свои порядки в табуне и в округе. Никто не смел к нему близко подойти, прежде чем он сам не подаст знака. Исключение делал лишь для молодого гнедого жеребенка, родившегося ранней весной. Чабдар испытывал к нему непонятную слабость, хотя даже сам себе не мог этого объяснить. Жеребенок частенько подкрадывался к вожаку и, думая, что тот не видит его, больно кусал в брюхо, а затем принимался ластиться. Чабдар мягко отталкивал шалуна и отходил в сторону. Другим он такой вольности не прощал.
…Опередив звук своих копыт, на равнину неожиданно вылетел серый, с небольшими подпалинами, конь. Маленькая, узкая, изящная, точно у змеи, голова гордо покоилась на длинной гибкой шее. Шерсть на груди и брюхе от долгой скачки покрылась потом и, выделяясь на светлом, темнела расплывшимися пятнами. Завидев Чабдара, Серый резко остановился. Земля вокруг его копыт взбрызнула вверх не меньше, чем на полметра, – так резок и силен был его удар. Поводя дерзкими глазами, он раздумывал: сразу ему ринуться к косяку или схватиться с вожаком?