Книга третьяБалтасар
Дуркент, 21 ноября 1972 года
Шесть утра по местному времени. Звучит гудок.
Южный пробуждается. В окнах появляются люди, потягиваются, пьют воду, зажигают газ и включают радио.
Гудок обычный, не слишком долгий, ровно настолько, чтобы зачиркали спички, загорелся газ, зажглась «Прима» возле небритого подбородка и три яйца запрыгали в кипящей воде. Гудок звучит со стороны Завода, плывет, обтекая жилые дома и учреждения. Южный примыкает к Заводу со стороны старых шахт, и его новая административная башня видна со всех концов микрорайона.
Гудок набирает силу и гаснет. Только на окраинах еще тают его отголоски, сливаясь с сонным блеянием баранов и мычанием коров, которых держат в разбросанных по предгорью мазанках.
– До.
Мужчина в пижаме поскреб рубчатый след от резинки и закурил.
– До-диез, – задвигалась и затрещала раскладушка.
– До!
– Фортку открой.
Женщина переворачивается на другой бок и натягивает на голову одеяло.
Раскладушку заносили, когда он оставался у Жанны на ночь. Раскладушка занимала все место между раковиной и этажеркой, которую он еще в начале их романа выкрасил эмалью.
Пепельница наполняется пеплом. Раковина рапаны, привезенная Жанной вместе с третьей беременностью с Черного моря. За двухэтажкой темнеют остатки «нахаловки». Крыши из шифера, сортиры, виноградники.
Жанна поднимает голову:
– Проснулись…
Трое ее детей, в соседней комнате.
Мужчина тоже прислушивается.
Не к детскому шепоту, а к новому, другому звуку.
Как гудок, но октавой выше. Нарастает, складывается в мелодию.
– Жанн… Гляди!
Окна в двухэтажке гаснут.
По небу плывет зеленоватый шар.
– Вон!
Шар останавливается и резко идет вниз.
Дуркент, 24 ноября 1972 года
Сумерки возле обкома прорезают фары, скрипнули тормоза. Ташкентского гостя привезли на «Волге», в свете фар пляшут снежинки.
Дурбек Хашимович в одном пиджаке выскакивает навстречу, распахивает дверцу. Из «Волги» появляется голова в ондатровой шапке.
Гость идет по ковровой дорожке, наброшенной на скользкий мрамор. Впереди бежит Дурбек Хашимович, в дверях пускает пар остальное областное начальство. Пожав всем руки, гость входит под гостеприимные асбестовые своды обкома.
Начинается совещание. Тускло блестят стаканы с минеральной водой, шуршат пузырьки. Докладывает Дурбек Хашимович. Он уже успел дважды лично побывать на месте, переговорить с активом и ответить на звонок из Москвы. После звонка заперся в кабинете и до вечера не подавал признаков жизни.
– Объект, – говорит Дурбек Хашимович, – как товарищи знают, был замечен в шесть ноль пять. Двигался по небу со стороны приграничного Аджинатепинского района…
– С пограничниками связывались? – прерывает гость.
Поднимается человек в кителе:
– Чисто. На такой высоте… Даже радары…
– Это я и сам знаю!
Повисает пауза. В стаканах лопаются пузырьки.
– Посадка, – продолжает, выдержав паузу, Дурбек Хашимович, – была произведена в юго-западной части микрорайона Южный. На пустыре за строящимся зданием детского кинотеатра «Орленок».
– Сколько он у вас уже строится?
Кинотеатр «Орленок» строится уже пять лет.
– К тысячелетию сдадим! – обещает Дурбек Хашимович.
Празднование тысячелетия Дуркента намечено на следующий год.
– Не спешите, товарищи, – морщится гость. – Должна приехать на место группа специалистов из Москвы. Исследовать, изучить.
В зале принимают это к сведению и записывают в блокнотах. Кто-то рисует летающую тарелку со звездой на борту.
– Непосредственным свидетелем происшествия был гражданин Петров В. И., год рождения тысяча девятьсот сорок третий, беспартийный, три года назад уволенный из шахты за хронический алкоголизм. Продолжая вести нетрезвый образ жизни, ушел из семьи. В момент происшествия ночевал на стройке кинотеатра.
– Позор! – говорит гость.
Дурбек Хашимович становится серым. Председатель облсовпрофа ерзает на стуле.
– Позор! – Гость постукивает кулаком по сукну. – Нашу республику, по имеющимся данным, посетили гости из космоса! Посланцы других миров! Вы хоть это поняли, товарищи?
Товарищи кивают. Кто-то пробормотал, что у области имеется большой опыт работы с зарубежными делегациями.
– И что они у нас видят? Недостроенный культурный объект и какого-то алкаша. Где он сейчас, кстати?
– В дурке, – подает голос кто-то.
– Где?
– В психиатрической больнице, – поясняет Дурбек Хашимович. – В нашей образцовой областной психиатрической больнице.
Мужчина размешал шампанское вилкой:
– С пузырьками не пью.
Шампанское покрывается шуршащей пенкой.
– Закусывать будете?
– А что у нас есть?
– Сами глядите. – Буфетчица скосила глаза. – Бутербродики вот. Ассортимент перед вами. Шоколад «Аленка».
Обкомовский буфет. Ожидает, когда позовут. В ногах дерматиновый портфель. Пальто и шапка сданы в гардероб, в ладони – теплый и влажный номерок.
Буфет действует на мозги, как небольшой взрыв. Бутерброды с красной икрой. Бутерброды с черной икрой. С сервелатом. Семгой. Сыром. Была не была…
– С сыром. И шоколадку.
Тот самый мужчина, стоявший в то утро у окна в пижаме и с сигаретой.
Теперь он в костюме, из кармана торчит авторучка. На груди значок лауреата Всесоюзного конкурса армейских танцев.
На третьем глотке по организму бежит приятная волна. За спиной буфетчицы голосом народного артиста СССР Георга Отса поет радио: «Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново».
– За жизнь! – поднимает стакан.
Глядит на буфетчицу. Мысленно ставит ей четверку. Заметив отсутствие обручального кольца, дорисовывает плюсик. «Я люблю тебя снова и снова!»
– Давайте познакомимся… А то все молчим. Вас как зовут? Меня вот – Гога.
– Знаю, – говорит буфетчица. – Что-нибудь еще заказывать будете?
Песня закончилась. «На Голанских высотах не прекращается сражение между израильскими оккупантами и сирийскими войсками…» В буфет заглянули:
– Товарищ Триярский? Идемте, вас уже ждут.
Сжал ручку портфеля. Надо было с икрой заказывать.
– Заходите, товарищ… Это вы записали музыку на магнитофон?
Рядом с гипсовой головой Ленина он замечает вторую, живую. Портрет которой они таскали прошлый раз на демонстрации, потом побросали всё и пошли на плов. Живая голова поблескивает очками.
На столе стоит австрийский Studer.
Кассета начинает вращаться, товарищи внимательно слушают. Парторг Завода ложится животом на трибуну, прокурор грызет карандаш. Ленин щурится.
– Ничего не понимаю, – говорит прокурор.
Пустырь, где они приземлились, был на окраине Южного.
Скелет заброшенной стройки. Длинные стебли полыни-чернобыльника. По-местному «шувок». Рудольф Карлыч называл его артемизией, сочно грассируя. Ар-ртемизия! Ар-р-ртемизия! «Ева, сплетите нам с достославным Георгием по венку из артемизии». Ева – низкие бедра, маечка с Микки-Маусом – мнет стебли. Он, Гога, тоже обрывает веточки, потом высушит их, отличные специи, к баранине, не пробовали, магистр? Карлыч, с венком на лысине, играет губами. Артемизия – это богиня, магистр? Что вы, Гога, всего-навсего заурядная царица… да, а теперь венок адэльфу Георгию! Галикарнасская царица, вышла за своего родного брата, Мавзола. Почему? Может, и по любви. Не верите? Я знал одну семью, скрипачи, у мужа была сестра, которую он нежно любил. Да. Так нежно, что его законная стерва не выдержала и накатала прочувствованное письмо в партком филармонии. Со всеми вытекающими. Но в Древней Греции, как вы знаете, еще не успели учредить парткомы. Поэтому после кончины Мавзола Артемизия соорудила ему огромную гробницу. Забальзамировала его, там и лежал. «Мавзолей» – оттуда пошло. В честь Мавзола стали называть мавзолеи. А в честь жены – да, вот эту травку. Artemisia vulgaris, артемизия пошлая. Ева, вы уже доплели?.. Ева уже доплела, венок опускается на его кудри. Ветер нагибает травы, со стороны стройки сладковато несет мочой. Гога сажает на колени Еву, от стеблей на брюках шевелятся тени. Гога наведывается Еве под майку. Нащупав цель визита, замирает. Шувок. Чернобыльник. Однолетняя трава, на приправу рвать до того, как зацветет. Во время цветения горька.
Сюда они в то утро и приземлились.
Партия духовых переходит в хоровое пение.
– Может, достаточно? – Дурбек Хашимович делает знак, чтобы выключили.
– А вы уверены, – говорит гость, – что записали… именно эту музыку?
– Давали послушать свидетелям. Они подтверждают. Да, вот эта неприятная музыка там и играла…
– А что нам скажет товарищ специалист? – Гость поднял бровь на Гогу. – Вы ведь специалист?
– В Ташкенте учился, – быстро дает справку Дурбек Хашимович. – Возглавляет нашу заводскую музыкальную самодеятельность, грамоты есть. Брат у него в Ленинграде… – Остальное дошептывает гостю в ухо.
– Это современная музыка, – приподнимается Гога. – Авангардизм…
После заседания стояли с Аполлонием в пустом коридоре.
– А что мне было сказать? – размахивает свободной рукой Гога. – Что они под «Во поле березонька» приземлились?
В другой сжимает пакет с продуктовым набором.
– Да-да… Авангард, авангард… – сопит Аполлоний. – Не ожидали, старик, не ожидали.
Продуктовый набор, между прочим, так себе.
– А что он про брата-то сказал? – смотрит на Аполлония.
– Твоего? Откуда… Я же не в президиуме был.
Из деликатесов – только печень трески и шпроты.
Могли бы и икры подкинуть, целый вечер тут потерял.
– Прости, старик, не смогу тебя отвезти, – начинает торопиться Аполлоний. – Нужно еще на завод по одному вопросу.