космосе может все случиться. В их мертвой пустоте.
Он пьет содовую воду и смотрит на экран. Подготовка к новому полету. Облака, казахская степь.
– Нужно было что-то делать со станцией. Месяц болталась на орбите просто так. Сверху нас тоже постоянно торопили. Должны были лететь Леонов, Кубасов и Колодин.
– Ни одной аристократической фамилии, – комментирует Сухомлинов.
– Космонавты уже были на космодроме. Вот, вы видите, их привозят. Они должны какое-то время перед полетом пожить в корабле. Обжить его. Леонов. Вот этот, спиной, Валерий. Валерий Кубасов. У него и обнаружили небольшое воспаление в легких. Он очень переживал. Почти плакал, так рвался лететь. Леонов потребовал, чтобы вместо Кубасова летел Волков, бортинженер. Но у нас решили, полетят дублеры. Вот они. Добровольский, Волков, Пацаев.
– Добровольский, – удовлетворенно повторяет Сухомлинов.
Он смотрит в сторону Сухомлинова. Секретарь чувствует взгляд и скисает как сливки. Так-то лучше, мон шер. Зря, между прочим, не отправили в космос этого, больного. Больные способны видеть больше, чем здоровые.
Ракета, клубы дыма. Три, два…
– Их старт. Шестого июня, семь часов пятьдесят пять минут. Опять все прошло гладко, вначале. Через сутки они уже начали выполнять работы на «Салюте-один». Создали орбитальную лабораторию длительного действия. Главная задача была автоматическое сближение с «Салютом», стыковка и переход экипажа в станцию. Это было выполнено.
– И эти молодые люди не почувствовали на станции ничего странного?
– Странное было. Оказавшись на станции, они вдруг стали сильно… – Гость застучал пальцем. – Сильно конфликтовать.
– На Земле этого не было?
– Нет. На Земле все было нормально. С ребятами работают психологи. Следят, чтобы была полная совместимость. Полная. А тут вдруг стало что-то происходить. Мы внизу это чувствовали. Потом в блокноте Добровольского обнаружили запись: «Если это совместимость, то что же такое несовместимость?»
– И как вы это объяснили?
– Экстремальные условия. Тяжелая работа. В космосе ведь все по-другому. Но все равно было странно. Что-то у них там происходило. Потом еще этот пожар. Нет, на пленке этого нет. Загорелись силовые кабели, повалил дым. Они уже готовились к срочной эвакуации.
– Станция могла сгореть?
– Ситуация была серьезной. Но ребята смогли отыскать причину возникновения огня. И вовремя устранить.
– Других происшествий не было?
Гость помотал головой:
– Серьезных – нет. «Янтари» выходили на связь, докладывали. «Янтари» – это их позывные. Но самое главное должны были рассказать уже после возвращения. Чувствовалось, станция балует. Вот, сейчас вы видите момент связи.
Показывают космонавтов. Беззвучно открываются рты, покачиваются тела в скафандрах.
– Вы были на месте их посадки?
– Да. Они сели в Казахстане. На связь не выходили. Вот, вы видите. Купол парашюта. Вон тот вертолет, с врачами. Подбегают, вытаскивают. Добровольского, его первым. Температура тела была почти нормальной. У всех троих. Пытаются делать искусственное дыхание. Вот, он сейчас говорит… Он сейчас сказал: «Передайте, что экипаж приземлился без признаков жизни». Разгерметизация в верхних слоях атмосферы.
Вертолет поднимается, подъезжает грузовик. Кто-то подходит прямо к камере, говорит в камеру, отходит. Конец пленки.
Включается свет.
Из душного зала все выходят на веранду. За спиной открываются окна, чтобы выветрить дым. Лицо гостя щурится от яркого света. Галстук унылой расцветки. Официант подносит шампанское, играет духовое трио.
Ему вспомнилась другая синема. В Ливадии, в манеже, по субботам. Так же стрекотал аппарат, только публики было больше. Сначала актюалитэ – фильмы, снятые за неделю Ягельским. Потом научная или видовая фильма. В конце – веселая лента для детей. Он помнит, как они смеялись, он и сестры. Как сумасшедшие.
Подошел к гостю. Тот стоит с виски и изучает стекляшку льда в стакане. Лицо хмурое, с тиком. Неудивительно, с таким-то диагнозом. Но иначе он сюда не попал бы, что делать. Надо подбодрить беднягу.
– Как дела на Большой Земле?
– Где? А, в Союзе… – Гость махнул рукой.
– Неужели все так мрачно?
– Не мрачно – серо. Все покрыто какой-то серой пеленой. Дома, деревья, лица. Особенно лица.
– Давно вам это стало казаться?
– Очень давно. Мы читали Бердяева, Солженицына, было уже понятно. Все было понятно. Но была работа. Вера, что мы делаем что-то важное. Что благодаря космосу мы сможем что-то решить. Что наша интеллигенция еще способна сказать свое слово. И что в народе еще есть творческие силы. А потом что-то поменялось. Особенно после Чехословакии. И в космосе начались эти странные вещи.
Поболтал стаканом, кусочек льда застучал по стеклу.
– И вы, дорогой мой, решили уехать. – Он понижает голос, заметив, что Сухомлинов топчется неподалеку.
– Не сразу. Только после того, как наша записка…
– Записка?
– Наш отдел подготовил записку. Записку о состоянии станции «Салют-один».
– А теперь, пожалуйста, подробнее. – Взяв гостя за локоть, отводит в сторону.
Сухомлинов двинулся за ними, но он остановил его взглядом. Сколько можно шпионить, граф, отдохните немного.
Подводит гостя к хризантемам. От клумбы пахнет горечью и мокрым песком. Гость мнется. У него потные ладони, стакан в узоре отпечатков.
– «Среди хризантем… одряхлевшей бабочки… закружилась тень».
– Японцы? – догадывается гость.
– Да. Сэйфу Эномото. Ну, так о чем была записка?
– Ваше императорское величество…
– Не волнуйтесь, голубчик, вы не в подвалах ГБ. Вы ведь и ее прихватили с собой?
– После этого лечения…
– Да, мы знаем, они обращались с вами негуманно. Их методы нам известны. – Он отломал листик хризантемы и растер в пальцах. – И вам предстоит еще много пережить.
Подушечки пальцев становятся зеленоватыми. Духовое трио замолкает, музыканты отходят к буфету. Телохранитель, набравшись, спит на солнышке.
– Так что в записке? Вы написали, что на станции, на «Салюте-один», кто-то есть?
Гость скосил глаза и кивнул.
– Что станция кем-то используется, так?
Кивок.
– Но ведь это очень фантастичная гипотеза. – Он усмехнулся. – Совсем не в духе вашей передовой науки. Ну, первая стыковка прошла неудачно. Потом все-таки вторая команда туда попала. Предположим, конфликтовали. Пожар. Но пожар потушили. Конечно, то, что они погибли…
– Еще музыка.
– Что?
Гость допил виски и поставил стакан у ног, на траву.
– Мы еще раз прослушали все записи. Все сеансы связи. На самой чувствительной аппаратуре. Несколько раз там начинала звучать музыка.
– Это не могли быть помехи?
– Нет. И когда они спускались, тоже звучала. И когда попали под метеоритный дождь…
Черная пустота. Слепящее солнце. Наплывает металлическая конструкция корабля. Темнота. Лица космонавтов.
Заря: Всем «Янтарям»! От расстыковки до посадки обязательно непрерывно ведите репортаж о самочувствии и о результатах наблюдений. Непрерывно – репортаж. Поняли?
Янтарь-2 (Волков): Поняли, поняли… Вижу дождь, дождь вижу! Отлично видел. Блестит.
Заря: Запишите время – ноль один, сорок семь, двадцать семь.
Янтарь-2: Пока Земли не видно, пока не видно.
Заря: Как идет ориентация?
Янтарь-2: Мы увидели Землю, увидели!
Заря: Хорошо, не торопись.
Янтарь-2: «Заря», я «Янтарь-два». Начали ориентацию. Справа висит дождь.
Янтарь-2: Здорово летит, красиво!
Янтарь-3 (Пацаев): «Заря», я – третий. У меня виден горизонт по нижнему срезу иллюминатора.
Заря: «Янтарь», еще раз напоминаю ориентацию: ноль – сто восемьдесят градусов.
Янтарь-2: Ноль – сто восемьдесят градусов.
Заря: Правильно поняли.
Янтарь-2: Горит транспарант «Спуск».
Заря: Пусть горит. Все отлично. Правильно горит. Связь заканчивается. Счастливо!
Легкий ветер приклоняет хризантемы, задирает край скатерти. Сдувает зачесанные на лоб пряди гостя. Теребит его собственные пряди. Он смотрит на желтый купол. Потом на лицо гостя, на его галстук и пуговицы на пиджаке.
– Вы помните эту музыку?
– Очень сложная.
– Но вы уверены, что это была именно музыка?
– Меня тоже уверяли, что это просто набор шумов. Но мы запросили экспертизу…
Переводит взгляд с гостя на музыкантов, о чем-то разговаривающих. Один из них чувствует, толкает остальных. Берут инструменты, вытирают салфетками рты, выстраиваются. Он показывает им пальцами: три.
Заиграли.
Лицо гостя темнеет. Рот приоткрывается, видны плохие зубы.
– Эта музыка? – Он глядит на гостя, улыбаясь.
– Она…
– Если вам неприятно, я могу сказать моим музыкантам, они исполнят другое. У них богатый репертуар. Может, вы желаете Баха?
В поле зрения появляется Сухомлинов. Притоптывает, как слон. Ну что еще, граф?
– Время высочайшей аудиенции истекло.
– Так быстро?
– Нашему гостю пора возвращаться. С Большой земли пришел сигнал.
– Жаль, – поворачивается к гостю. – Я надеялся, что вы погостите подольше. Я бы познакомил вас с цесаревичем. Вам бы показали дворец. Нашу картинную галерею, собрание антиков. По вечерам у нас тут концерты, серсо, живые картины.
Он медленно идет вдоль ограды. Рядом следует гость, растирая по лбу испарину. Ограда увита дикой розой. Музыка, стол с шевелящейся скатертью – все отдалилось, усилился запах металла.
– Что ж, всего доброго. Нет, руку целовать не надо, я не архиерей. Это вы в советских фильмах насмотрелись, про царей-мироедов. Да, просто рукопожатие. Мы очень признательны. Сведения, представленные вами, имеют значительный интерес. Гости с Большой земли у нас редки. Боюсь, обратная дорога у вас будет еще труднее. Крепитесь, голубчик. Как вы сами сказали, космос есть космос. И в следующий раз, если соберетесь к нам, постарайтесь продумать более разумный способ. Вы очень сильно рисковали, с этим снотворным. Понимаю, у вас было мало вариантов. И бросайте курить, мой дорогой.