К утру шторм уже разыгрался вовсю: каждый раз, когда корабль зарывался носом в пучину, казалось, что он уже никогда не вынырнет. Обрушивающиеся волны заливали его борта. Ураган рвал паруса. Дубовая обшивка корпуса трещала и ломалась. Матросы матерились на чем свет стоит. Взрослые вели себя так, как обычно ведут те, кто думает, что вот-вот пойдут ко дну, — одни молились, другие выли и орали, третьи в истерике громко смеялись или же сидели молча, стиснув зубы. Герой, который потом признался, что никогда, за все годы службы на флоте, не видел более свирепого шторма, не покидал палубу. Кавалерша ходила по каютам с полотенцами и тазиком, помогая страдающим от морской болезни. Кавалер не оставался в своей спальной каюте, его все время подташнивало, пока не вывернуло наизнанку. Взяв фляжку, чтобы отхлебнуть немного воды, он увидел, как трясутся руки.
Слепому каждый случай представляется случайным. Напуганному любое событие кажется преждевременным.
Вот за вами заходят, чтобы вести на расстрел, или на виселицу, или чтобы сжечь на костре, посадить на электрический стул, или же бросить в газовую камеру. Вы должны встать, но не можете. Ужас охватывает вас, тело отказывается повиноваться. Хотите подняться и пройти с достоинством мимо палачей к открытой двери тюремной камеры, но нет сил тронуться с места. Поэтому вас силой волокут к выходу.
Или, допустим, над вами и всеми другими нависает смертельная опасность. Раздается тревожный набат колоколов или пронзительный вой сирены (предупреждение о воздушной тревоге, урагане, наводнении), вы бросаетесь в убежище, похожее на тюремную камеру. Здесь вроде безопасно и вам, и остальным. Но почему-то именно в безопасности вы себя и не чувствуете, скорее, ощущаете, что угодили в западню. Бежать некуда, а если бы даже и было куда, страх сковал ноги. Наваливается непривычная тяжесть, так что вы с трудом встаете с кровати, добираетесь до стула и сползаете с него на пол. Вас трясет от страха, а может, от холода, и кажется, что страшнее этого уже ничего нет. А если остаетесь спокойным, то просто притворяетесь, будто все идет, как задумано.
Кавалер не знал, что самое неприятное во время шторма. То ли эта сумеречная, тесная, скрипучая, громыхающая каютка — самая маленькая в мире каюта, где можно только съежиться. Или мокрая одежда и холод (в тот день было ужасно холодно). А может, грохот и шум, отчаянный скрип судна, когда дерево трется о дерево. Ужасный треск — должно быть, сломалась мачта; гулкий хлопок — это, видно, лопнули под напором ветра паруса-марсели[53]; пронзительное завывание ветра и какофония воплей и криков. Нет, все-таки хуже всего — это отвратительная вонища. Все иллюминаторы и люки задраены. На корабле, который был чуть пошире теннисного корта, а в длину всего вдвое больше его, находилась команда из более чем шестисот моряков и около пятидесяти пассажиров. Плюс к этому на судне было только четыре гальюна, да и те не работали. Кавалеру так хотелось вдохнуть свежего, обжигающего чистого воздуха, а вместо этого ноздри забивала тошнотворная вонь.
Выйдя на палубу, он увидел бы, как, бросая вызов шторму, корабль то вздымается на гребень волны, то зарывается носом в бездну, проваливаясь между стенами черной воды.
Лучше уж подняться наверх, на палубу, но как пройти на непослушных ногах по скользкому проходу и трапу? Он все же вышел из каюты поискать жену и побрел по узенькому, накренившемуся коридорчику, затопленному по колено холодной морской водой, в которой плавали человеческие экскременты и остатки блевотины, потом инстинктивно повернул направо. Но тут погасла свечка в фонаре, который Кавалер держал в руке, и он испугался, что может заблудиться. Появилась бы здесь Ариадна и вручила ему нить[54]. Но он не Тесей, нет, скорее, Минотавр, угодивший в лабиринт. И вовсе он не герой, а монстр.
Ведя рукой по осклизлым стенкам коридора, цепляясь за грубые направляющие канаты, Кавалер вернулся в свою тесную каюту. Только он прикрыл дверь, как судно резко качнулось, и Кавалера с силой швырнуло к стене. Он сполз на пол и, еле добравшись на четвереньках до койки, попытался ухватиться за спинку, тяжело дыша от неожиданного удара и острой боли в груди. Вся мебель в каюте была намертво привинчена к полу, его же бросало от стенки к стенке. Кавалер в изнеможении закрыл глаза.
Так что тогда говорила гадалка? Ага, вот что: дышите глубже.
Он вспомнил давний совет: если вам грустно или одиноко, призовите на помощь духов, и они составят вам компанию. Кавалер открыл глаза. У нею в каюте появилась Эфросина Пумо, она сидела, обеспокоенно покачивая головой. И Толо возник рядом с ней, стало быть, слух о том, что его сразил французский солдат при бегстве из Рима, оказался ложным. Толо ухватил его за лодыжки и прочно удерживал на месте, не давая упасть. А Эфросина легонько гладила лоб.
— Не бойтесь, милорд.
«Да я и не боюсь, — подумал Кавалер. — Просто я чувствую унижение».
Он не видел Эфросину уже много лет. Она должна быть очень старой, но выглядит почему-то гораздо моложе, чем в тот раз, когда он впервые пришел к ней. Кавалер не в силах был понять, как такое возможно. И Толо предстал тоже довольно молодым мускулистым малым без бороды и усов, один глаз полуприкрытый. Он был его проводником при восхождениях на вулкан в течение целых двадцати лет (хотя с возрастом постепенно утрачивал былую подвижность). Но он остался таким же учтивым, легкоранимым юношей с бельмом на глазу, каким некогда был.
— Я приближаюсь к смерти? — пробормотал Кавалер.
Гадалка отрицательно покачала головой.
— Но корабль-то вот-вот опрокинется.
— Эфросина уже говорила, когда придет ваша смерть. У вас еще целых четыре года.
Но все равно этим она его не утешила.
— Как не хочется умирать таким образом, — печально сказал он.
И тут только заметил — почему не замечал раньше? — колоду карт в руках у Эфросины.
— Позвольте уж мне показать вашу судьбу, милорд.
Кавалер едва разглядел вынутую им же карту, кто-то лишь промелькнул на ней вверх ногами. «Неужели это я? — подумал он. — Качается, мечется и падает в бездну, как наш корабль. Такое ощущение, будто сам лечу вверх ногами».
— Это и есть ваше превосходительство. Заметили отрешенный вид на лице висельника? Да, милорд, это вы.
Неужели он, Кавалер, и есть тот самый человек, болтающийся в воздухе вниз головой со связанными за спиной руками, подвешенный к виселице за правую ногу?
— Разумеется, это ваше превосходительство. Сначала вы влетели головой вперед в пустоту, но остались спокойным…
— Да не спокоен я!
— Но вы же веруете…
— Нет у меня никакой веры!
Минуту-другую она вглядывалась в карту.
— Но карта же означает, что я умру! — воскликнул Кавалер.
— Но не таким образом, — возразила гадалка, тяжело вздохнув. — Значение карты совсем не то, о чем вы думаете. Посмотрите, милорд, бесстрастным взглядом. — Она грустно рассмеялась. — Вас не только не повесят, это я обещаю наверняка, вы останетесь живы, чтобы вешать других.
Но его уже утомили россказни о собственной судьбе. Ему хотелось, чтобы Эфросина отвлекла его чем-то: превратила бы шторм в картину на стене, заставила темные стены побелеть, раздвинула горизонт, подняла вверх потолок.
Но шторм опять разбушевался, волны тяжело били о борт судна, он слышал шум и треск на палубе. Что там, еще одна мачта рухнула? Она действительно сильно наклонилась, вот-вот рухнет и накроет их, он это чувствует. Толо! Воздух наполняется влагой. Толо!
Юноша все еще здесь. Он легко растирает ему ноги.
— Никак не могу успокоиться, — пробормотал Кавалер.
— Выньте свой пистолет, милорд, и вам сразу полегчает, — послышался голос Толо.
Ну что ж, дельный совет.
— Мой пистолет, говоришь?
Толо принес ему дорожный несессер с двумя пистолетами, которые он всегда возил с собой, а Эфросина в этот момент стирала пот с его лба и надбровий. Кавалер вынул пистолеты и закрыл глаза.
— Ну а теперь как вы себя чувствуете? Безопаснее?
— Да, да, конечно.
Души Эфросины и Толо исчезли, а он остался, держа в каждой руке по пистолету и, несмотря на то, что шторм начал постепенно стихать, изо всех сил продолжал сжимать рукоятки.
Супруга Кавалера только что вышла из каюты австрийского посла князя Эстергази (того сильно укачало и тошнило, в перерывах между жестокой рвотой он молился). До нее вдруг дошло, что уже несколько часов она не видела своего мужа. По раскачивающемуся коридорчику женщина добралась до своей каюты.
Как же ей полегчало, когда, открыв дверь, она увидела, что он сидит на дорожном сундуке. Правда, заметив у него в каждой руке по пистолету, испугалась.
— Ой, да что же это такое?
— Хрр, хрр, хрр! — раздалось монотонное бульканье.
— Что? Что?
— Никак не откашляюсь от соленой воды, — прохрипел Кавалер.
— Какой воды? В горле?
— В корабле! В моей глотке! В тот момент, когда, по моему представлению, корабль пойдет ко дну, — он угрожающе замахал пистолетами, — я намеревался пустить себе пулю в лоб.
Держась за дверной косяк, она пристально смотрела на мужа, пока тот не отвел глаза и не перестал размахивать пистолетами.
— Хрр, хрр, хрр, — опять эти булькающие звуки.
Ей стало жалко его за страхи и мучения. Рот у него казался распухшим. Но она не кинулась успокаивать Кавалера, как успокаивала и утешала многих. Впервые она отшатнулась от него, впервые пожелала, чтобы он оказался другим — не хитроватым стариком, ослабленным морской болезнью, одурманенным и сбитым с толку зловонием и близким соседством большого числа людей, которые находились в скотском состоянии, лишившись всяких внешних приличий.
— Да корабль совсем даже и не тонет, — произнесла она спокойным голосом. — Потому что у руля стоит наш великий друг.
— Проходите и присядьте рядом, — попросил Кавалер.
— Я вернусь через часок. Королева…