— Что ж, я рада слышать такие слова от вас, потому что всегда чувствовала: это действительно важно.
Тетя тронула ее за руку.
— Теперь, когда в гостиной разожгли огонь в камине, Эм, почему бы нам не пойти и не взглянуть на ваше чудесное яйцо, а потом мы с вашей дочерью сыграем дуэтом.
Миссис Лорн смутилась:
— Надеюсь, вы не рассердитесь. Я не хотела об этом говорить… Карл считает, что я дурочка, и к тому же вы приехали в такую даль, чтобы на него посмотреть, и еще этот дождь…
— Мы не хотим доставлять вам хлопоты, Эм, — сказала тетя.
Я увидел, как напряглись ее костяшки, и понял, что она боится, не разбилось ли яйцо; я и сам так подумал.
— Сегодня день Господень, — сказала миссис Лорн. — Я действительно хочу продать яйцо — если вы готовы отдать за него столько, сколько обещала эта милая мисс Болд, — но сегодня день Господень. Меня всегда учили, что грех покупать или продавать в день Господень, и особенно то, на чем есть Его образ, или Библия, или молитвенник. Мой отец назвал бы это симонией. Поэтому я подумала, что Господь послал дождь, лишь бы вы остались на ночь, а завтра… ну, вы понимаете. Просто чтобы моя совесть осталась чиста.
— Универмаг «Макафи» не работает по воскресеньям, — заметил мистер Макафи.
Тетя обняла миссис Лорн за плечи, и я обратил внимание, как странно смотрится кружево ее манжет рядом с изможденным лицом пасторской жены.
— Разумеется, мы не будем обсуждать цену, — сказала Оливия. — Я не посмею затевать такой разговор, зная про ваши угрызения совести, Эм. Почему бы просто не взглянуть на него сегодня — вы же показываете диковинку гостям, верно? Мы с мистером Макафи хотим посмотреть, мы любим такие штуки.
— Оно в гостиной, — пролепетала миссис Лорн, — на каминной полке.
Я знал, что это не так, но тем не менее последовал за ними в гостиную; огонь в камине потрескивал, и лампа, которую зажгла Маргарет, все еще освещала комнату. Миссис Лорн подошла к камину и взяла приземистую деревянную подставку с тремя ножками, которую я заметил там раньше.
— Ох, оно исчезло, — сказала она. — Оно стояло прямо здесь.
Тетя и мистер Макафи переглянулись.
— Оно исчезло, — повторила миссис Лорн. — А мальчик не мог…
Тетя поджала губы.
— Уверена, Ден не сделал бы ничего подобного, — заявила она. — А если бы и сделал, то только для того, чтобы сыграть с нами безобидную шутку — лишь на мгновение. Я права, Ден?
— Да, мэм.
— А ваша девочка…
— Марджи, дорогая, ты взяла его? Ты была здесь с Деном.
Маргарет покачала головой, затем подбежала к матери и, притянув ее к себе, что-то прошептала ей на ухо.
— Как он мог! — воскликнула миссис Лорн.
— Ваш муж что-то с ним сделал?
— Так говорит мое дитя — и я думаю, она права. Пошлю ее проверить, хотя не хотелось бы так поступать в подобную ночь.
— Это снаружи?
Миссис Лорн мрачно кивнула.
— Может быть… так сказала моя девочка. Марджи, пойди и посмотри, и если оно там, принеси его.
Тетя и мистер Макафи запротестовали.
— Я посылаю ее туда не ради вас, — возразила миссис Лорн. — Я бы так не поступила. Я действительно хочу проверить догадку, а дождь ей не повредит — она крепкая девочка.
— Ден, — вдруг сказала тетя, — ты пойдешь с ней.
— В этом нет необходимости, — заверила миссис Лорн.
— С ней должен быть кто-нибудь, если она собирается выйти в такую грозу, — это ведь недалеко, не так ли?
Миссис Лорн покачала головой.
— На заднем дворе. Дети, пойдемте со мной, я дам вам лампу.
За кухней находилась закрытая веранда с ржавыми, провисшими ставнями; я смутно разглядел стол, на котором были сложены помидоры — пирамидками, как пушечные ядра, — и из-под него миссис Лорн достала огромный старомодный фонарь, зажгла и отдала Марджи. Мне она сказала:
— Этого достаточно для вас обоих. Ты, Ден, — так тебя зовут? — следи, чтобы она не подожгла им курятник. Плащ тебе впору?
На мне был ее дождевик; он не был впору, но я кивнул.
— Ну, не споткнись о подол. И не наступи на него, если сможешь. И не сдвигай шляпу назад — дождь будет падать на лицо и стекать по шее; носи ее, сдвинув вперед.
Она натянула мне на глаза слишком большую зюйдвестку, и Марджи рассмеялась — ее смех был как нож в спину.
— Ступайте!
Не нужно было и сходить с крыльца, чтобы попасть под дождь; он хлестал прямо сквозь ставни. Но когда миссис Лорн (без сомнения, промокнув при этом) открыла для нас дверь, показалось, что мы ступили под водопад. Я все еще толком не понимал, куда мы направляемся, и шум дождя был теперь слишком громким, чтобы спрашивать; но девочка повелительным жестом пригласила меня следовать за ней, и мы пустились в путь через — предположительно — двор фермы.
Мы обогнули что-то похожее на дровяной сарай и, шлепая по лужам выше голенищ наших ботинок, обошли обломки старого фургона для перевозки сена. Мгновение спустя я увидел, как Марджи дергает низкую, кривую дверь в здание чуть выше моей головы, и я взял у нее фонарь. Дверь открылась, и я услышал сонные, приглушенные шумом дождя протесты потревоженной птицы.
— Тут они несутся, — объяснила Марджи, как только мы вошли.
Смысл этого места ускользнул от меня, и, боюсь, я глупо таращился в ответ.
— Когда какая-нибудь курица не хочет нестись, папа кладет под нее фарфоровое яйцо — иногда это настраивает на правильный лад. Только оно разбилось; это случилось на прошлой неделе. Он обмолвился о том, чтобы использовать яйцо с каминной полки, пока не купит другое в магазине; но дело в том, что папа ничего не покупает, если находит подходящую замену. Я подумала, он шутит — как это, взять и положить нечто с изображением Иисуса под курицу? А потом яйцо исчезло, и я сказала маме. Он не хочет, чтобы она его продавала.
— Твой папа?
Девочка кивнула. У нее были огромные глаза, большие и серьезные; они, казалось, светились в свете лампы.
— Он иногда ведет себя странно. Неужели он положил бы яйцо с Иисусом под обычную курицу? Вдруг из него что-то вылупится?
Я сказал:
— Это же ненастоящее яйцо, правда?
— Ну, вроде того. Было бы кощунством класть его под обычную курицу. Из него может вылупиться что-нибудь маленькое и извивающееся, с сотней зубов, острых как иглы, — а потом оно вырастет и станет одной из тех тварей, которые живут в лесу и ночью, в такой дождь, выходят убивать коров и овец, и даже людей, если те подходят слишком близко.
Я пожал плечами, старательно демонстрируя, что мне все равно, вылупилось из китайского яйца подобное существо или нет.
— Так что нам лучше вытащить его, — продолжила девочка, — пока не случилось беды. Просунь руку под курицу и пощупай, есть ли там яйца — китайское больше, чем другие. Ты начнешь с той стороны, а я с этой, и мы встретимся посередине.
Я подчинился с нервозностью, к которой примешивался страх городского мальчишки перед курами и неприятной фантазией, которую девочка только что заронила в моем сознании, — к тому же она забрала фонарь, так что я трудился почти в темноте, и на стене из некрашеных досок подпрыгивала моя огромная тень. Я нашел два яйца — обычных, грязных, снесенных курами.
Когда мы встретились (она осмотрела в два раза больше гнезд), Маржи спросила:
— Не нашел?
Я покачал головой.
— Дай посмотрю, — сказала она и быстро перепроверила гнезда, которые я уже обыскал. — Его здесь нет.
Я с готовностью согласился, и, не сказав больше ни слова, Марджи распахнула дверь и снова вышла под дождь. Я закрыл курятник, рванулся следом — боялся, что она сильно опередит меня и я останусь в полной темноте, для чего в дождь хватило бы расстояния в несколько ярдов, — и оказался в похожем на пещеру здании, наполненном запахами скота и коровьего навоза. Я спросил, не собираемся ли мы вернуться в дом.
— Это скотный двор. Я подумала, ты захочешь взглянуть на животных.
— Я видел множество коров.
— У нас есть несколько очень славных. Видишь вон ту рыжую? Это Белль, она джерсейская, а та, что рядом с ней — Бесси, — наполовину джерсейская.
Я проявил мужество, очень нежно погладив Бесси по носу.
— Некоторые могут забодать. Бесси забодает кого угодно, а в одном стойле — козел.
— В котором?
— В этом. — Марджи подошла к явно пустому стойлу и заглянула внутрь. — Сейчас он лежит.
— Можно посмотреть?
Я последовал за ней, но она угрожающе положила руку на щеколду.
— Что я сделаю, — медленно произнесла она, — так просто открою дверцу и потяну на себя, спрячусь за ней — тогда козел не сможет до меня добраться. Он вылетает прямой наводкой, как пуля, и бросается на все, что движется. Потом, пока он будет занят, я побегу вон к той лестнице и заберусь на сеновал.
Я попятился от стойла.
— По-моему, там вообще нет козла.
Тут я зацепился каблуком за рукоять граблей и, пытаясь не упасть, взмахнул рукой, которая по чистой случайности угодила в ящик для корма на двери пустого стойла. Под затхлым сеном лежало что-то гладкое, округлое и прохладное.
Должно быть, выражение моего лица подсказало Марджи, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Козел (так или иначе, воображаемый) был забыт, и она бросилась посмотреть, что я нашел; штуковина была слишком большая, чтобы надежно ухватить одной рукой, и я порылся в ящике обеими. Когда я наконец вытащил находку, мне показалось — и это первое впечатление еще не до конца развеялось, — что это жемчужина.
Оно было кремово-белым, блестящим и как будто поглощало свет фонаря. Я воображал, что китайское яйцо окажется почти сферическим, с одним чуть сужающимся (лишь самую малость) концом, как куриные яйца, которые мне доводилось видеть. На самом деле по длине оно было в два с лишним раза больше, чем в диаметре, так что напоминало — по крайней мере, формой — яйца некоторых диких птиц. Как я уже говорил, оно было белым, и его поверхность украшали рисунки, выполненные в коричневом цвете — настолько темном, что в тот момент, при свете фонаря, я принял его за черный.