Как и другие спутницы тети Оливии, Маргарет была одета в бледно-зеленый наряд, украшенный нарциссами. Помню, как сидел на неудобной скамье в церкви и ломал голову над тем, что в ней привлекло меня. Я уже решил окончательно и, как мне казалось, бесповоротно, что все девочки — дуры. Дело не в цвете волос и глаз. У нее были каштановые кудри и карие глаза. Красивая шевелюра — помню, на свадьбе я подумал, какая она блестящая и мягкая, — но ничего необычного. Возможно, весь секрет заключался в том, как она улыбалась и держала голову, искоса поглядывая на меня; глаза Маргарет были узкими окнами в башне, и из этих окон на меня смотрела ее душа.
— Теперь взгляните на тюленя, — сказал Баттон. Тюлень балансировал на покрытом оспинами и бугорками оранжевом шаре, очень похожем на настоящий апельсин.
— Знаю одну историю… — начал я, но Баттон не слушал.
— А вот это, — провозгласил он, — вот это, ей-богу, боксирующий кенгуру!
— Теперь мы должны позволить мистеру Смарту продолжить, — заявила тетя Оливия. — Честно говоря, я умираю от желания узнать, что произошло дальше.
— Мы открылись около десяти, как я уже говорил. Клиентов было недостаточно, чтобы занять одного человека, не говоря уже о двух, поэтому я начал наводить порядок на складе. Хлама оказалось не так много, как у старого Бледсо, но все-таки кое-что нашлось, и я опустошал полки, вытирал пыль, мыл и так далее.
Около половины двенадцатого Мистер Т. заявил, не объясняя причин, что идет домой, и мы с ним увидимся через несколько часов. Что ж, меня это вполне устраивало; по правде говоря, я немного нервничал, когда он наблюдал за моей работой. Из-за него я постоянно думал о призраке и не мог не обращать внимания на то, как хозяин аптеки избегает наклоняться и поднимать что-то, лежащее низко, как поворачивается всем телом, шаркая ногами, когда другой человек мог бы просто обернуться.
Короче, с его уходом я стал доволен, как слон. Перестал приводить в порядок запасы и вместо этого просмотрел документацию аптеки, уделяя особое внимание рецептам; видите ли, я уже понял, что Мистер Т. знает о лекарствах больше, чем я когда-либо узнаю. Я как раз этим и занимался, как вдруг услышал звон колокольчика над дверью. Естественно, я поспешил к клиенту. И… вы не поверите, кто пришел.
— Женщина без рук, — сказала Элеонора Болд.
— Совершенно верно. И с ней был мужчина… мужчина, который… нет, вы не сможете представить себе, как он выглядел. Кожа у него была серая, в морщинах и свисающих складках. Настоящий амбал, и, сами понимаете, человеку с таким лицом не хочется перечить. Женщина — привыкнув к тому, что у нее нет рук, я заметил, что ей не больше двадцати, — спросила меня: «Где мистер Тилли?». И я сказал, что не знаю.
«Мы должны его найти. Он поехал домой?»
Я опять сказал ей, что не знаю, куда он пошел, — ведь это я работаю на Мистера Т., а не он на меня.
«Где он живет?» — спросила женщина, и я дал адрес, решив, что они все равно узнают его из телефонной книги. Они выбежали наружу, и, как я увидел через дверь, прыгнули в ту же машину, куда женщина без рук садилась раньше, — красивый «пирс-арроу».
Они вернулись минут через десять или около того. «Его нет дома», — сказала женщина, и я напомнил ей, что не говорил, где он. Потом она сказала, что я должен пойти с ними, и я ответил, что не могу — мистер Тилли оставил меня за главного, и кто-то должен позаботиться о клиентах.
«Это чрезвычайная ситуация», — заявила она.
«Тогда вам нужен врач», — сказал я и объяснил, где находится ближайший, предварительно поискав в адресной книге. А потом, не успел я глазом моргнуть, как мои руки прижали к бокам и подняли в воздух. Оказалось, тот парень с серой кожей встал позади меня. Ну, в физическом смысле я не гигант, но мне нравится считать себя бойцом, поэтому я ругался, пинался, изо всех сил старался его укусить (хотя потом радовался, что не сумел) и извивался, как угорь. Но он меня не отпускал. Позже я узнал, что женщина, выходя из аптеки, повернула вывеску надписью «ЗАКРЫТО» и даже нажала кнопку блокировки, чтобы дверь захлопнулась, но в то время я об этом не ведал и беспокоился о заведении, сами понимаете.
Парень с серой кожей бросил меня на заднее сиденье и сел рядом. За рулем сидел тот же самый мужчина, что привез безрукую накануне, и она заняла место справа от водителя. Как я уже сказал, машина была седаном «пирс-арроу», с просторным салоном, но серокожий пихнул меня в самый угол и опустил все шторки сзади. Пока он этим занимался, я стукнул его по носу — кровь пошла, как у простого смертного, — но он отпустил шнур от шторки и схватил меня за оба запястья с превосходящей силой. Он попытался меня боднуть — ударить по лицу своей большой головой, — но я увернулся, и тогда безрукая его остановила. Потом он просто сидел, прижимая к носу платок, и время от времени зыркал в мою сторону, показывая, что не забыл о случившемся.
Безрукая спросила: «Вы аптекарь, не так ли, док?» Выговор у нее был не южный, как у большинства местных. Скорее всего, она родилась в Огайо или Пенсильвании. Я сказал ей, что фармацевт.
«Это хорошо», — ответила она.
Водитель бросил на нее взгляд и заметил: «Джен, тебе стоило бы рассказать ему про пацана сейчас».
Безрукая, однако, покачала головой.
«Пусть он сперва его увидит, а потом спрашивает, что захочет».
Я спросил: «Как далеко ехать?»
«К окраине соседнего города. Мы почти на месте».
«Вы меня отпустите после того, как я осмотрю ребенка? И вообще, мне, возможно, придется вернуться в аптеку за лекарствами». Последнее, конечно, я сказал не всерьез, так как понимал: если меня поймают за выписыванием лекарств, это конец карьере, и все же я хотел, чтобы меня отпустили.
Женщина спросила: «Собираетесь пойти в полицию?»
«Нет, если меня отпустят».
«Ну ладно».
«Можно поднять шторы? Звать на помощь не стану, ничего такого».
Женщина как будто призадумалась, а через минуту мужчина, который сидел за рулем, оглянулся на меня и сказал: «Если ты так поступишь, Кларенс тебя прикончит; он сейчас об этом как раз думает, и если мы дадим ему волю, из этой машины вытащат твой бездыханный труп».
«Я же сказал, что ничего такого делать не собираюсь», — ответил я и поднял шторку со своей стороны. Толку от этого не было, но я почувствовал себя немного лучше и через некоторое время даже опустил стекло, чтобы подышать свежим воздухом. В салоне автомобиля было жарко, как в печке.
Вскоре «пирс-арроу» свернул, и я увидел поле, посреди которого стояло не то восемь, не то десять шатров; некоторые были увенчаны флагами. Еще через некоторое время наш водитель остановил машину посреди них, и мы вышли. Кларенс — мужчина с серым лицом — держался рядом со мной, но больше не пытался схватить, и хорошо, так как я был готов врезать ему еще раз.
Когда водитель вышел, я испытал, наверное, самое сильное потрясение в жизни. Я увидел, как открылась дверь, как он повернулся на своем сиденье и поднял с пола две трости, и мне пришло в голову, что он, вероятно, хромает или у него артрит. Затем он схватился за изогнутые рукоятки и… мама дорогая, у него вообще не было ног! Он просто висел меж костылей, покачиваясь всем телом, штанины его были сложены спереди и приколоты к рубашке. Крупный мужчина с квадратным лицом, седоволосый, он вроде как усмехнулся при виде того, как я вытаращил глаза. Затем, непринужденно балансируя на одном костыле, он поднял другой и ткнул им в сторону одного шатра. «Вам туда. Совсем недалеко». И похлопал меня по плечу тем же костылем, которым указывал направление. Позже я узнал, что он специально переоборудовал машину, чтобы можно было управлять только руками.
Передвижной карнавал оказался маленьким. Это поразило меня в первую очередь и лучше всего запомнилось. Три аттракциона, по-моему, два небольших шоу в шатрах, а также киоск, где продавали лимонад и сахарную вату — вот и все. Как мне объяснили, хозяином карнавала был мужчина без ног. Он работал в таких странствующих шоу годами, копил деньги и, наконец, приобрел собственное.
Безрукая привела меня в маленькую палатку — не больше, чем расстояние от этого дивана до камина. Через дверь проникало много света, но мне сперва показалось, что внутри царит мрак. На раскладушке лежал мальчик лет четырех. Он не пошевелился и не издал ни звука, когда мы вошли, его рука на ощупь оказалась холодной — я уже решил, что малыш мертв, но потом приподнял его и увидел, как закатились глаза, а затем почувствовал, что он дышит.
«Это из-за волосяного препарата, — сказала безрукая. — Мы хотели сделать из него мальчика-пса».
Я спросил, не этот ли препарат она получила от Мистера Т. накануне утром, и женщина ответила, что да; я попросил показать. Она достала обычную бутылку на две унции из коричневого стекла. Заметив, что сосуд почти опустел, я спросил, сколько она дала мальчику. Безрукая объяснила, что начала вчера вечером — тогда она дала ребенку препарат в первый и последний раз, — и ограничилась ложкой, как проинструктировал Мистер Т. Я вытащил пробку, смочил палец и лизнул его. У настойки опиума есть определенный горький привкус, и я его ощутил. Полагаю, Мистер Т. добавил ее в состав, чтобы ребенка не вырвало; это хорошее успокоительное для желудка, и раньше его часто применяли для лечения колик. Тогда я спросил у матери, говорил ли Мистер Т. про чайную или столовую ложку, поскольку пропало, судя по всему, не меньше двух столовых — и в конце концов выяснилось, что безрукая была из той многочисленной категории людей, которые не считают, что хорошего должно быть понемножку. (Я знал человека, который выпил весь рецептурный препарат, как только получил его, в то время как доктор выписал лекарство на десять дней.) Я сказал безрукой, что в этом-то и проблема, и посоветовал напоить ребенка холодным кофе, хотя бы попробовать, и если его вырвет, тем лучше. Она убежала в то, что назвала «буфетом на колесах», и вернулась с кофе в картонном стаканчике, но он был горячим, и я велел подождать, пока напиток не станет прохладным, как вода для умывания, прежде чем она попытается заставить мальчика проглотить хоть капельку. Затем я прибавил, что понимаю, за этот препарат пришлось заплатить Мистеру Т. много денег, но на ее месте я бы дважды подумал, прежде чем давать ребенку то, от чего вырастут волосы по всему телу.