— Нет. Ваш сын видит меня каждый день.
— Но сам я редко вижу сына. Работаю допоздна, а Аарон не любит сюда приходить. В Старом Свете я бы обучал его, чтобы потом он занял мое место. В этой стране все иначе. Я старею, и мне бы хотелось жить по-старому, но былое ушло, утонуло в огне и крови.
— Вы из Германии?
Мистер Голд кивнул.
— Из Бреслау. Уехал в 1928 году.
Я потянулся к одной из полок на уровне глаз и почувствовал, что невысокий книжник расслабился.
— Могу вам чем-нибудь помочь, мистер Вир?
— Увы, я просто пришел посмотреть.
— Здесь вам всегда рады. Возможно, в следующий раз вы приведете мисс Арбетнот.
— Боюсь, мы ее больше не увидим. Она уехала.
— Жаль это слышать. Она была хорошим клиентом; купила несколько моих книг для библиотеки. Теперь придется разузнать, кому я должен адресовать свои списки с предложениями.
— К сожалению, я не смогу вам в этом помочь.
— Да, разумеется, вы не сможете.
Голд удалился, бочком пробираясь по узкому проходу.
Когда книжник скрылся из виду, я прошел в заднюю часть магазина, к его кабинету. Там на столе лежало несколько томов, и я взял один. Это оказались «Чудеса науки» Морристера70, и, открыв фолиант где-то посередине, я узнал, что сведущий человек может при желании — хоть это и смертный грех — вызвать демона или ангела, «и вера для этого без надобности, ибо тот, кто поступит по наущению, испустит дух — истинно он верует или нет, все едино». И что ангелы — это, вопреки привычным изображениям, не мужчины и женщины, у которых лопатки прорастают крыльями, а скорее некие крылатые существа с детскими ликами; их крылья оканчиваются кистями рук таким образом, что в сложенном виде ладони соединяются в молитве. Что Рай (по рассказам призванных ангелов) — это край холмов и террасных садов, моря там холодные, голубые, и вода в них пресная; что он имеет форму ангела — точнее, многих ангелов, ибо (как и Ад) Рай повторяется, всегда разный и всегда один и тот же, ведь каждый ангельский Парадиз совершенен и уникален; и что различные ангельские Парадизы соприкасаются ступнями и кончиками крыльев, вследствие чего ангелы могут перемещаться из одного в другой.
Ад же, в свою очередь, край болот, испепеленных равнин, сожженных городов, недужных борделей, непролазных лесов и звериных логовищ; и нет двух демонов, схожих очертаниями и видом, у одних конечности в избытке, у других наоборот, у третьих расположены не там, где надо, или вместо человечьей головы звериная, или у них нет лиц, или лица их подобны тем, кто давно умер, а то и тем, кого они ненавидят, отчего им противно собственное отражение в зеркале. При этом все демоны считают себя красивыми и — по крайней мере, по сравнению с кем-то другим — хорошими. А если убийца и жертва были злыми, после смерти они становятся единым демоном.
— Мистер Вир. Вы хотели поговорить со мной?
— Просто листал ваши книги. Вижу, у вас тут кое-что интересное.
— Это редкие издания. Я не осмеливаюсь выставить их в витрине — боюсь, что украдут. Я продаю такое в основном по почте и показываю специальным клиентам. Листайте, не стесняйтесь.
— Хотите сказать, что не продали бы мне одну из них, если бы я захотел купить?
— Многие из них уже проданы, мистер Вир. А остальные я долго разыскивал для особых клиентов.
Я отложил «Чудеса науки» и наугад взял другую книгу. Том был большой, но довольно тонкий, переплетенный в гладкую светлую кожу, выцветшую со временем. На обложке не было оттиска, и когда я открыл книгу, то увидел, что текст — по-видимому, на французском — начинался сразу, без титульного листа или даже форзаца.
— Вот же вас угораздило, мистер Вир.
— В смысле?
— Это Cultes des Goules графа д’Эрлетта.71 — Голд развел руками. — Или, может быть, мне следует сказать, что это книга, чаще всего называемая так, и предположительно написанная графом д’Эрлеттом. На самом деле этот человек был слишком осторожен, чтобы подписаться собственным именем, и он не дал книге названия. А переплет у нее из человеческой кожи.
— Где вы ее взяли?
— У одного парижского книготорговца. Ее было легче найти, чем я думал — владельцы зачастую не готовы хранить свои экземпляры долго, — но оказалось трудно вывезти из Франции в США.
— Я имел в виду человеческую кожу. Где вы ее взяли?
— Я не переплетал книгу заново, мистер Вир. Насколько мне известно, это оригинальный переплет конца XVIII века.
— Сколько вы хотите за нее?
— Уже продано, мистер Вир. Библиотеке одного университета в Массачусетсе.72 За восемьсот пятьдесят долларов.
— За дневник Кейт Бойн вы запросили всего лишь семьдесят пять — впрочем, да, с этим томом пришлось потрудиться.
— Не буду спорить. Дневник Бойн я нашел в коробке с книгами, которую получил от местного жителя, устроившего уборку на чердаке. А ради этого фолианта я перевернул весь мир вверх тормашками.
— Мистер Голд, дневник Бойн вы написали сами.
Я ожидал, что книжник будет это отрицать, но он не стал. Пока мы разговаривали, он сидел на краю стола и молчал, сложив на коленях маленькие умелые руки. Я чувствовал себя нелепо, как будто притворялся Хамфри Богартом или Чарли Чаном. Никогда ни над кем не имел власти, а теперь обрел ее над этим нелепым коротышкой — и она была нежеланной.
— Это вы написали, — повторил я. Я сказал это довольно твердо, в основном чтобы убедить самого себя. — Я думаю, что вы нашли этот дневник — пустой — в купленной партии книг, как и сказали. Вы слышали о Кейт Бойн и просмотрели записи в здании суда. Дата женитьбы Джона Милла на его второй жене подсказала вам дату, когда Кейт приехала сюда, а запись о ее собственном браке — что она все еще жила на ферме Миллов. Большинство ваших редких книг, — я взял «Культы упырей» и поднес к его лицу, — включая «Любвеобильного легиста», изготовлены вами целиком. Вы их пишете, печатаете и переплетаете.
Я ждал, что Голд начнет защищаться, но он молчал. Я обернулся, чтобы посмотреть, нет ли в магазине покупателей, но там оказалось пусто.
— Вам не следовало упоминать клад Квантрилла…
— Старые монеты, — сказал мистер Голд, заговорив впервые с тех пор, как я начал его обвинять, — иногда находят в речном песке.
— Это правда. Я сам нашел одну во время пикника, когда был намного моложе. Но по крайней мере три парохода затонули на Канакесси выше по течению от города, и монеты не все золотые — мне попался серебряный доллар. Большинство датируются семидесятыми и восьмидесятыми годами.
Я ждал чего-нибудь еще, но Голд опять молчал.
— Вы слишком ясно указали, — продолжил я, — где должно быть сокровище. По вашим словам, стоя во дворе фермы возле курятника, Кейт видела фонари спутников Квантрилла; затем они вернулись и оставили грязные отпечатки на ее ковре; когда они ушли на следующий день, она прошла по их следам, но не смогла найти место, где зарыли деньги. Сдается мне, вы просто пытались напустить тумана — однако, когда мы с мисс Арбетнот отправились туда, сразу стало ясно, что если все это действительно произошло, то объяснение может быть одно-единственное: Квантрилл и его отряд закопали золото в русле Сахарного ручья, а со двора фермы виден очень короткий участок.
— Полковник Квантрилл мог вернуться и забрать клад, — тихо сказал Голд. — Или его могло смыть.
— Квантрилла убили в 1865 году, но кто-то из его людей действительно мог вернуться; или кто-нибудь наткнулся на дневник Кейт Бойн много лет назад и выкопал сокровище; или, как вы говорите, его смыло. Но во время поисков у нас с мисс Арбетнот возникли разногласия, которые заставили меня призадуматься. Она прочитала мне часть дневника Кейт, чтобы я помог ей, и там говорилось, что на момент появления Квантрилла Мод Милл, ее дочь Мэри и ее падчерица Ханна находились далеко от фермы: Мод увезла их в Бостон, чтобы повидаться со своей матерью. Мистер Голд, Ханна Милл работала у нас кухаркой, когда я был еще ребенком. В 1863 году она была подростком, и случись ей побывать так далеко от Кассионсвилла, в самом Бостоне, она бы рассказывала об этой поездке всю оставшуюся жизнь. Но она никогда не упоминала о ней.
Я оставил его сидеть на краешке стола и вернулся в свою квартиру. Снова была суббота; Лоис исчезла из моей жизни (точнее, она покинула мое будущее — я не мог вычеркнуть ее из прошлого, как бы сильно ни старался), и мне предстояло пережить остаток дня, а также воскресенье. Мне было интересно, что скажет Аарон в понедельник, упомянет ли его отец о случившемся. Обуреваемый такими эмоциями, я время от времени звонил Маргарет Лорн; иногда отвечал ее муж или кто-то из детей; иногда она сама. Я не издавал ни звука, но если трубку снимала Маргарет, она пыталась разговорить меня, спрашивая, как меня зовут и почему я ей звоню; иной раз сердилась, чаще уговаривала. Полагаю, эти звонки на самом деле ей нравились — ей нравилось знать о существовании тайного поклонника. Однажды я послал ей цветы без открытки. Встречаясь на улице — что происходило реже, чем возможно в маленьком городке, — мы были вежливы и официальны.
Что пошло не так? Вот в чем вопрос, а не «Быть или не быть», при всем уважении к Шекспиру. Когда я вспоминаю детство и забываю (всякое бывает) прочее, становится совершенно ясно, какую жизнь мне полагалось прожить. Я был умен и трудолюбив; мы с Маргарет глубоко любили друг друга. Я должен был на ней жениться и удостоиться карьеры, если не блестящей, то, по крайней мере, примечательной по местным меркам. В возрасте от двадцати до тридцати лет я бы унаследовал отцовское поместье, что не сделало бы меня по-настоящему богатым, но, в дополнение к собственным заработкам, предоставило бы нам с Маргарет комфортные условия.
Ничего подобного не произошло, я оказался бедным человеком в сорок лет и очень богатым в пятьдесят, а Маргарет так и не отыскал. Серебряный доллар, подобранный мной, когда был с ней на пикнике, — доллар, кажется, 1872 года, на лицевой стороне которого была изображена сидящая фигура Свободы в профиль, — я носил в кармане в течение многих лет; возможно, он принес мне несчастье. Где монета сейчас, понятия не имею, хотя представляю, как она лежит в одном из верхних ящиков моего старого бюро в доме