Дэн, казалось, колебался, поэтому я сказал:
— Аварийная сигнализация прямо рядом с выходом — просто нажмите красную кнопку. Но вам не придется этого делать. Дверь открывается с помощью нажимной планки; навалитесь на нее всем телом, и она обязательно сработает.
Репортер, который был уже в двадцати или тридцати футах от нас, кивнул, показывая, что понял.
Выйдя на улицу, я сказал:
— Не стоило говорить о призраке, Дэн.
— Я нарочно. Не хотите ли выпить кофе, мистер Вир? Вы сказали, что вам холодно.
Я ответил, что хочу.
— Зона отдыха как раз за офисом бригадира. Неважно выглядите, и я думаю, вам не помешает хороший горячий кофе. Насчет призрака — если это все, что он напечатает, я буду доволен.
— Хочешь сказать, он из таких репортеров?
Дэн бросал десятицентовики в кофейный автомат.
— Он пишет статью об упадке промышленности в долине, и если сосредоточится на этом, цена акций не вырастет.
— Понятно.
— Вот, выпейте, — Дэн отхлебнул из своего стаканчика и скорчил гримасу. — По крайней мере, эта порошкообразная дрянь горячая.
— Тебя когда-нибудь запирали в морозилке, Дэн?
— Меня бы сейчас здесь не было, верно?
— Знаешь, защелка на самом деле не примерзла. Это был розыгрыш. Кто-то из работавших с ним его запер. В те дни на двери был засов с ушками для висячего замка, и когда его задвигали, ее нельзя было открыть изнутри. Один из шутников остался, чтобы выпустить парня. Он был ненамного старше запертого бедолаги, и когда тот начал пытаться выбить дверь — петли и рама от ударов согнулись, — очень испугался.
Дэн кивнул, все еще потягивая кофе.
— Понимаешь, он не мог себе представить, что происходит внутри; каждые пять минут или около того на дверь морозильника обрушивались страшные удары, и он не знал, как быть. Петли деформировались, и он подумал, что сама дверь может поддаться в любой момент. Он потом говорил, что пытался сдвинуть засов, но его заклинило. А еще признался, что думал, будто запертый парень вырвется на свободу и прикончит его. Ты когда-нибудь бывал здесь ночью — поздно ночью, когда завод пустует?
— Нет.
— Поверь мне, нет места страшнее, чем безлюдная фабрика ночью. Я бывал в лесных заброшенных домах в полночь — мой отец был великим охотником и всегда брал меня с собой, — и еще много где, но ничто не сравнится с этим заводом после наступления темноты. Он настолько велик, что невозможно понять, есть ли тут кто-то еще, кроме тебя, и есть ли вообще, и тут полным-полно металлических мостиков и дверей, которые сами по себе захлопываются, а также всяких механизмов, которые запускаются автоматически, когда этого не ждешь. Стальной пол звенит от шагов, и иногда ты слышишь, как кто-то — ты не имеешь понятия кто — ходит где-то далеко, но его не видно.
— Выходит, тот человек не выпустил парня из морозильника?
— Он испугался, я же сказал. Пошел домой. Позже твердил, что был уверен, будто дверь может распахнуться в любой момент. Но, конечно, этого не произошло.
— Вы ведь тогда уже работали здесь? Что с ним сделали?
— Да, я был молодым инженером — два года как окончил университет. Ничего не сделали, все скрыли. А когда дверь починили, защелку заменили на такую, которую всегда можно открыть изнутри.
— Хотите еще кофе?
Я покачал головой.
— И как долго он там пробудет?
— Не знаю, но за десять минут не замерзнет. — Дэн скомкал пустой стаканчик и швырнул в мусорную корзину. — Вам не обязательно оставаться здесь, мистер Вир, я могу позаботиться о нем, если вы хотите вернуться в свой офис.
— Я лучше пройдусь по заводу вместе с вами. Сегодня днем мне снова нужно к врачу, и я не хочу начинать дело, которое не успею закончить до назначенного часа.
— Опять?
— Ничего серьезного.
— Вы слишком много работаете. Знаете, что мне однажды сказала ваша секретарша? Она сказала, что всегда может определить, когда вы устали, — вы начинаете подволакивать одну ногу.
— Поверь мне, Дэн, я почти не работаю. Я трудился намного усерднее, когда был инженером. Ты никогда не замечал, что многим президентам корпораций по шестьдесят и семьдесят лет?
Он кивнул.
— Это люди, которые не могут продолжать работать там, где требуется концентрация или выносливость. Уж я-то знаю — я сам один из них.
— Вы очень демократичны, мистер Вир, вы знаете об этом? С вами гораздо легче разговаривать, чем с мистером Эвериттоном или другими вице-президентами. Иногда мне приходится напоминать себе, что вы их босс.
— Иногда мне самому приходится напоминать им об этом.
— Не сомневаюсь.
— Ты мне льстишь, так что я отвечу взаимностью — у тебя приятная улыбка. Ты мне кого-то напоминаешь, но я не могу вспомнить, кого именно…
— Выражение такое: рот до ушей, хоть завязочки пришей.
— …кого-то, кто уже умер. Не помню. Пойдем, вытащим твоего репортера, пока он там не окоченел.
Один за другим начали появляться кладовщики, у которых начался перерыв. Я отправил свой стаканчик в урну, где уже упокоилась сотня его пластиковых собратьев с мертвым кофе, и вышел. Ред Харрис, управляющий морозильным складом, подбежал и спросил, все ли в порядке.
— Мы с Дэном показываем репортеру окрестности, — сказал я. — Он в твоем морозильнике.
Тот расслабился.
— И как все идет?
— Прекрасно.
— В десятом отсеке прохудился пол. Я две недели назад сделал запрос на починку.
— Проверю, не смогу ли я ускорить процесс.
— Да ладно. Я просто хотел дать вам знать, что не пренебрегал этим. Ремонтники не любят туда наведываться — ну, вы знаете, из-за чего.
— Придется опустошить отсек и прогреть его, чтобы бетон застыл?
— Можно отремонтировать с помощью эпоксидной заплатки. Чтобы она затвердела, хватит небольшой теплоизоляции и электрического нагрева.
— Понятно.
— Я могу что-нибудь для вас сделать?
— Не думаю.
— Если вам что-нибудь понадобится, мистер Вир, просто дайте знать. Я буду в кабинете.
Дэн распахнул большую дверь морозильного склада. Я сказал:
— Сомневаюсь, но крикну тебе, если что.
Внутри морозильника стало холоднее, чем раньше. Хотя интерьер был достаточно хорошо освещен для выполняемой там работы — в основном укладки поддонов с продукцией с помощью вилочных погрузчиков, — чтобы уменьшить тепло, выделяемое лампами, они все были маломощными. Помещение заливало рассеянное тускловатое сияние, какое мы иной раз видим во сне, когда нам снится, что мы бодрствуем.
Дэн крикнул:
— Фред! Фред! Эй, приятель! — Никто не ответил. — Он должен быть где-то там.
— Он мог выйти, пока мы пили кофе. И сейчас бродит по заводу.
— Он бы этого не сделал, — сказал Дэн. Не успел он заговорить, как в главном проходе появился репортер, вышедший из отсека. Дэн спросил: — Вы не замерзли?
Репортер кивнул и подбежал к нам рысцой.
— Это большое место. В какой-то момент я заблудился. — Подойдя к нам, он остановился, слегка запыхавшись и потирая руки.
Дэн спросил:
— Видели призрака?
— Нет, но кое-что слышал. Когда я был далеко сзади, то услышал грохот с этой стороны, как будто ящики с замороженными упаковками падали на дверь. Я попытался проверить, что происходит, но не смог отыскать дорогу.
Я сказал:
— Вероятно, какие-то складские рабочие разгружали конвейер.
— Их там не было, — возразил репортер. — Они прошли мимо — я спросил, куда все собрались, и они сказали, что у них перерыв.
Снаружи он пожелал взять интервью у кого-то, кто работал в этой части завода, и выбрал молодую женщину из офиса Реда Харриса. Та была среднего роста, темноволосая, привлекательная, но не красавица. Одета в шерстяные слаксы и свитер-кардиган поверх пуловера. Журналист все устроил очень ловко: усадил ее спиной к комнате, создавая психологическое ощущение уединенности, хотя мы с Дэном, сидя с противоположной стороны кабинета, слышали все до последнего слова. Он начал с того, что спросил ее имя и адрес и убедился, что она не возражает против цитирования в статье.
— Предположим, начальство вас услышит, — сказал он. — У вас будут неприятности?
Женщина оглянулась через плечо на нас с Дэном.
— Они меня не слышат, не так ли?
— Нет, если будете говорить тише. Но если я сошлюсь на вас, мне бы не хотелось спровоцировать ваше увольнение, хотя вы сможете отрицать сказанное, если захотите.
— Сомневаюсь, что могу сказать такое, что может им не понравиться. В любом случае, право на свободу слова никто не отменял.
— Ну, не совсем… если вы имеете в виду право говорить правду или то, что вы считаете правдой, или не говорить вообще. Свобода слова означает, что вы можете говорить о правительстве до тех пор, пока не выступите против него — не захотите его свергнуть. Но мне нужно, чтобы вы говорили о себе. Как давно вы живете в Кассионсвилле?
— Около пятнадцати лет. Мы приехали сюда из Хайлспорта, когда мне было двенадцать.
— Когда вы начали работать на заводе?
— Через год после того, как окончила среднюю школу.
— И вы с тех пор его не покидали?
— Нет, не покидала с тех самых пор… Ну, я возвращаюсь домой по ночам, езжу в отпуск и все такое. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Вам тут нравится?
— Думаю, да. Через некоторое время привыкаешь к людям — вы же знаете, как это бывает. Все как обычно. Ждешь, не произойдет ли что-нибудь, но оно не происходит, и ты привыкаешь. В каком-то смысле это мой дом.
— Тут скучно?
— Через некоторое время все становится скучным.
— Вас беспокоит холод?
— Не слишком. К нему привыкаешь. Для нас в офисе это не то же самое, что для мужчин, которым приходится работать на холоде постоянно. Зимой мы одеваемся почти так же, как все остальные; летом я ношу что-нибудь легкое, а затем переодеваюсь в женской раздевалке, прежде чем прийти сюда. Однажды у нас работала женщина, которая постоянно носила перчатки без пальцев, и это через некоторое время начало меня беспокоить — не нравятся мне такие. Но она ушла через два года.