Они беседовали в будуаре миссис Каделл. Казалось, что ей необходимо было постоянно говорить о Лео, и особенно о том, каким он был, когда они впервые встретились. С отчаянием, которое заставляло ее голос звучать все громче, женщина вспоминала десятки его добрых поступков – смелых, мудрых или милосердных – и рассказывала о его щепетильности в вопросах чести, к которым он всегда относился с предельным вниманием.
Веспасия слушала ее – и сама вспоминала подобные случаи. Было легко и приятно думать обо всем, что она любила в этом человеке, что радовало ее все эти долгие годы.
Незадолго до полуночи Теодозия вдруг обнаружила, что может плакать, и поток слез полностью истощил ее силы. После этого горничная ее крестной приготовила снотворную настойку, выпив которую вдова отправилась спать. Веспасия тоже приняла рюмку настойки и улеглась через несколько минут после своей крестницы.
Утро было еще хуже, чем предполагала леди Камминг-Гульд, и она разозлилась на себя за то, что не смогла этого предвидеть. Когда она спустилась к завтраку, в холле ей встретился Вудс. Лицо его было бледным, а глаза – красными.
– Доброе утро, ваша милость, – произнес он хриплым голосом. – Как миссис Каделл?
– Спит, – ответила Веспасия. – Я не стала ее беспокоить. Будьте любезны, принесите мне газеты.
– Газеты, ваша милость? – Брови дворецкого поползли вверх.
– Да, пожалуйста.
– Ваша милость имеет в виду все газеты, полностью? – уточнил домоправитель, все еще не двигаясь.
– Ну конечно, все газеты, Вудс. Я что, непонятно выражаюсь? Хотя лучше было бы их сразу сжечь. – Это была первая мысль старой дамы, но ей было необходимо сначала узнать, что в них пишут. Существуют вещи, которых невозможно избежать. – Я буду в столовой. Пусть мне принесут чай и тост. Больше ничего не надо.
– Да, ваша милость, – голос Вудса звучал неуверенно. – Я… Я распоряжусь, чтобы их прогладили утюгом…[41]
– Можете не беспокоиться, – леди Камминг-Гульд поняла, что со смертью хозяина некоторые рутинные вещи, связанные с подачей газет к завтраку, больше не выполнялись. – Я посмотрю их в том виде, в каком они есть. – И, не дожидаясь ответа дворецкого, она прошествовала в столовую.
Вудс принес газеты на подносе, расправленные, но не проглаженные, и Веспасия забрала их у него. Все они были ужасны, а одна из них суммировала все те гадости, которые были написаны в трех других, да еще и добавила от себя массу предположений, которые были и жестокими, и безнравственными. Статья с этими предположениями была написана Линдоном Римусом, который провел свое собственное расследование, касающееся трупа, найденного на пороге дома генерала Балантайна. Скорее всего, он следил за Питтом, так как в статье упоминались визиты полицейского к Данрайту Уайту, Зигмунду Танниферу и сэру Гаю Стэнли. В своей статье этот журналист предполагал, что Питт раскрыл какой-то заговор и должен был вот-вот арестовать Каделла.
Суперинтендант Томас Питт отказался дать свои комментарии, однако в участке на Боу-стрит не отрицали, что мистер Каделл проходил по делу, связанному с вымогательством и убийством, по которому также проходили другие известные лица из правительства, а кроме того, из финансового и военного истеблишмента.
«Поскольку мистер Каделл, который застрелился вчера утром, занимал высокий пост в Форин-офис, возникает вопрос, не связан ли этот заговор с интересами Великобритании за рубежом или даже с предательством интересов Родины, которое было предотвращено благодаря быстрым и решительным действиям полиции?» – спрашивал автор статьи.
Высказывалась надежда, что другие виновники, если таковые существуют, теперь ответят за свои преступления, как за совершенные, так и за те, которые они только планировали совершить. Ведь менее влиятельные люди, обвиненные в меньших грехах, всегда полностью расплачиваются за свои деяния.
В этом же духе автор продолжал на протяжении нескольких столбцов, и к концу статьи Веспасия была настолько взбешена, что с трудом удерживала в руках развернутую газету. Наконец она отложила ее с сторону. Линдон Римус мог начинать как честный репортер, искренне желавший бороться с коррупцией, однако его амбиции явно влияли на его выводы. Мысли о собственной славе и о той власти, которую давало ему журналистское перо, заставляли его делать ничем не оправданные предположения. И все его выводы объединяло отсутствие желания задуматься о том, какой удар они наносили по тем, кто не был виновен. Ведь правда о непричастности этих людей появлялась, как правило, слишком поздно, чтобы можно было смягчить ту боль и остракизм, которые были неразлучны с подобными спекуляциями.
– Я их прочитала, – сказала тетушка Вудсу, когда тот появился, чтобы узнать, может ли он убирать со стола. – Теперь можете бросить их в печь. Миссис Каделл совсем не нужно их видеть.
– Слушаюсь, ваша милость, – быстро ответил дворецкий. Его мнение о том, что печатают в газетах, было написано у него на лице, а его руки, когда он забирал прессу со стола, слегка дрожали.
– Как там слуги? – спросила леди Камминг-Гульд.
– Мы справляемся, ваша милость, – ответил Вудс. – К сожалению, на улице собираются люди, которые пытаются задавать вопросы… Люди из газет. Все они очень… невоспитанны. Они очень назойливы и совершенно не хотят уважать… мертвых.
– Вы заперли задние ворота? – поинтересовалась старая леди. – Сегодня нам можно ничего не привозить.
– Нет, ваша милость, – признался слуга. – С вашего позволения, я сделаю это немедленно.
– Сделайте это обязательно. И накажите всем, чтобы не открывали переднюю дверь, пока точно не узнают, кто пришел, и не получат разрешения или у меня, или у миссис Каделл. Это понятно?
– Конечно, ваша милость. Повар спрашивает, что бы вы хотели на обед, леди Веспасия. Как я понимаю, вы поживете у нас некоторое время?
– Обязательно, – ответила леди. – Думаю, что бы повар ни приготовил, все будет хорошо. Что-нибудь легкое. Например, омлет или фруктовый мусс…
– Конечно. Благодарю вас, ваша милость.
Затем Веспасия перешла в приемную – официальная обстановка этой комнаты хорошо подходила к ее настроению.
Теодозия спустилась туда вскоре после того, как часы пробили десять. Вдова выглядела измученной и совсем слабой. Одета она была во все черное, но голову держала высоко, а лицо ее выражало решительность.
– Мне надо сделать массу вещей, – сказала она еще до того, как крестная спросила у нее, как она себя чувствует, хотя в таком вопросе сейчас не было никакого смысла. Наверное, никогда за всю свою жизнь миссис Каделл не страдала больше, чем этим утром. – А вы, тетушка, – единственный человек, которого я могу попросить помочь мне, – закончила несчастная женщина.
– Но у Лео должен быть поверенный в делах, – ответила леди Камминг-Гульд, мрачно рассматривая Теодозию. – Тебе почти ничего не надо делать самой. А если что-то и надо, то я с удовольствием сделаю это за тебя.
– Я говорю совсем не об этом, тетушка Веспасия. – Хозяйка дома подняла брови. – Я абсолютно уверена, что мистер Астелл прекрасно справится со всеми формальностями. Хотя, конечно, я с удовольствием выслушаю ваши советы. – Она слегка улыбнулась, собираясь с мыслями. – Я абсолютно уверена, что Лео не совершал самоубийства. Никто не мог довести его до такого состояния, что бы он ни говорил и ни думал. Более того, я еще больше убеждена, что он не имеет никакого отношения к шантажу.
Теодозия стояла спиной к комнате, глядя из окна в сад, но не замечая ни распустившихся цветов, ни игру света на деревьях и кустах.
– Я не могу сказать, что знаю о своем муже абсолютно все, – продолжила она медленно, старательно подбирая слова. – Такого не бывает, да это никому и не нужно. Если б я лезла во все его дела, это выглядело бы слишком навязчиво и, кроме того, сделало бы нашу жизнь совершенно пресной. Но я уверена, что знаю Лео достаточно хорошо, чтобы он мог обмануть меня, если его планы успешно сбывались или, наоборот, проваливались так, что это могло довести его до самоубийства.
Веспасия не знала, что на это сказать. Слишком часто она думала, что хорошо знает людей, однако жизнь доказывала, что она ошибается. Правда, миссис Каделл говорила об эмоциях, а не о морали, а точность эмоций всегда зависит от точности наблюдений. Поэтому-то от них было так трудно отказаться…
– И не надо пытаться переубедить меня. – Голос Теодозии звучал чуть слышно, она все еще смотрела в окно. – Я прекрасно понимаю, как все это выглядит. Любая жена никогда не согласилась бы с тем, что ее муж – негодяй, не попытавшись доказать обратное. И я тоже не собираюсь лишь махать руками в знак протеста.
– Это будет очень непросто, – задумчиво заметила леди Камминг-Гульд. – Боюсь, что тебе придется столкнуться с серьезными препятствиями…
– Разумеется! – Теодозия даже не пошевелилась. – Если это сделал не Лео, то это сделал кто-то другой. И наверняка эти люди не обрадуются тому, что я хочу попытаться изменить то, что в противном случае выглядело бы как идеальное завершение всего дела. – Она наконец отвернулась от окна. – Вы поможете мне, тетушка Веспасия?
Старая леди посмотрела на измученное лицо крестницы, на ее напряженные плечи и полные отчаяния глаза. Скорее всего, все это бессмысленно. Это может только добавить им боли и горя. Но как она может отказать ей? Ведь это не остановит Теодозию, а только оставит ее в полном одиночестве.
– А ты уверена, что хочешь этого? – мягко спросила Веспасия. – Ведь мы можем обнаружить что-то, что тебе совсем не понравится, милочка. Иногда лучше знать поменьше правды, чем наоборот. И будь уверена, у тебя появятся враги.
– Все это я понимаю. – Миссис Каделл так и осталась стоять. – Но неужели вы думаете, что может быть что-то хуже, чем то, что случится, когда обо всем этом узнают в обществе? Уверяю вас, мистер Гордон-Камминг будет не единственным, кто не сможет жить не только в Лондоне, но и в других странах Содружества. Шантажист забрал у меня все, и теперь мне абсолютно нечего терять. Тетушка, я не жду от вас обещания сказочного конца. Я знаю, что в жизни сказок не бывает. Я просто прошу вас помочь мне вашим умом и поддержать меня вашей любовью. Ведь вы же понимаете, что я все равно буду это делать, но без вас шансов на успех у меня будет гораздо меньше.