— Его так с детства все звали. Я до сих пор не представляю себе его Игнатом. В этом имени есть хоть что-то мужественное, а Иги всегда был такой изнеженный, артистичный, с тонкой натурой и болезненно восприимчивый ко всему. Собственно говоря, он и был артистом. Вместе с Милкой.
— Как это? — удивился Никита.
Галина рассмеялась.
— Только не думайте, что они снимались в кино или играли на сцене. Все было гораздо проще. Они были членами нашего драмкружка. Но вам лучше о нем расскажет Софья Михайловна, его бывшая руководительница… А вот и чайник вскипел. Не надумали чайку попить? Ведь уже столько времени прошло.
Никита снова отказался от чая, но с удовольствием съел несколько пирожков с повидлом.
— Скоро Костик придет, а за ним и мой муж. Надо с обедом поспеть.
— А разве ваш сынишка не на каникулах? — удивился Никита.
— У них практика. Сельскохозяйственная. На две недели, — ответила Галина и продолжила заниматься обедом, что не мешало ей рассказывать про Иги.
— Так вот, он был до безумия влюблен в Милку. А как еще может любить артист? Или человек, который считает себя артистом. Только до безумия.
— А как Людмила? Отвечала ему взаимностью?
— Милка-то? Уж и не знаю, что сказать. Ей, конечно, льстила его влюбленность. Тем более что на него заглядывались многие девчонки. Но потом в их отношениях произошел надлом. У них в кружке появилась новая девушка, и Иги увлекся ею. Вы же понимаете, артистическая натура требует новизны впечатлений. Его увлечение той девушкой было недолгим, но его хватило на то, чтобы Людка не простила ему этого и долго мучила его своей холодностью. Уж не знаю, всамделишной или наигранной. Хотя, наверно, он ей подходил как никто другой. Ведь Милка с характером. Даже не знаю, как лучше сказать: упорная или упертая. Она лидер от природы, а Иги… так… вагончик, которому нужен паровозик.
Галина оторвалась от плиты и задумчиво сказала:
— А ведь жизнь у Милки была не сахар. Жили они бедно, очень бедно.
— Отчего так? — спросил Никита.
Галина посмотрела на него долгим взглядом, словно прикидывая, можно ему довериться или нет.
Решила, что можно.
— Да отец у нее был запойный. Милке лет десять было, когда он помер. Ольга Владимировна осталась одна с ребенком на руках. Из сил выбивалась, чтоб только наплаву остаться. Правду сказать, и раньше, при Милкином отце, ей было не легче. А там подоспел переходный возраст. Если только вы знали, что это значит для девочек.
— Что? — с искренним любопытством спросил Никита.
Галина рассмеялась.
— Как что? Прежде всего, конечно, надо нравиться мальчишкам. А для этого надо — ко всему прочему — одеваться красиво. А разве красиво оденешься, если в доме хоть шаром покати. Вот и приходилось Милке старые платья Ольги Владимировны перешивать, перекраивать во что-то новое. Я не помню, чтоб у нее были обновы.
— Так она сама шила?
— Конечно. А кто ж за нее будет шить?
— Надо же. Какая молодец.
— Она больше, чем молодец.
— То есть? — Никита посмотрел на Галину, и та развила свою мысль:
— Таким образом у нее выковался самостоятельный характер и практическая сметка.
— Ну да… Трудности закаляют характер, — промямлил Никита, склонный плыть по течению.
— Правильно говорите. А я вот никак не могу применить это правило на практике в воспитании моего Костика, — даже не пытаясь скрыть досаду, сказала Галина и тут же рассмеялась. — Один ребенок в семье — всегда балованный ребенок.
Никита поспешил ее успокоить.
— Ну, с трудностями он уже столкнулся. Вместо того чтобы торчать на речке, он проходит сельхозпрактику в такую жару.
— Пусть проходит, — твердо сказала Галина и вернулась к обсуждению Людмилы:
— Ну и, конечно, аккуратная и бережливая она была до крайности. Правда, у этого самостоятельного характера была оборотная сторона: любила она, чтобы всё было по ее. А из Иги можно было лепить все, что угодно. Поэтому я и говорю: он ей подходил как никто другой.
— И что Иги? Я об их размолвке.
— Страшно мучился.
— Театрально?
— И это тоже было. От своей природы не уйдешь. Весь иссох. Это было по-настоящему. Под конец он решил уехать в Москву и прославиться, а потом вернуться обратно — это к нам-то из Москвы в Тихую Речку! — и бросить свою славу к ногам Милки. Господи, чего только не взбредет в голову, когда головы нет.
— Я что-то не слышал про такую знаменитость — Игнат Власов, — сказал Никита.
— И никто не слышал. В Тихую Речку он вернулся — ясное дело — ни с чем. А Милка к этому времени перебралась к вам в город. Я дала ему адрес. Это все, что я могу рассказать вам про Иги и Милку.
Галина помолчала и добавила:
— Правду сказать, я его никогда не любила. Надо быть проще и не воображать из себя бог знает что.
— А что дальше было в их отношениях?
— Право, не знаю, — пожала плечами Галина. — Я ведь закончила восьмилетку, пошла работать, встретила там своего будущего мужа и теперь счастлива хлопотами о нем и сынишке. Так что с пятнадцати лет у меня началась своя жизнь, у нее продолжалась своя. Мы, конечно, общались. Но с каждым годом все реже. Интересы были разные.
— А Людмила?
— Она закончила одиннадцатилетку и в старших классах особенно близка была с Софьей Михайловной. Она вам лучше про нее расскажет.
— Ваш драмкружок, наверно, находится в клубе? — спросил Никита.
— Нет у нас больше драмкружка, — рассмеялась Галина, поправляя фартук, в ее быстрых движениях съехавший набок. — Как Софья Михайловна уехала от нас, так всё и заглохло. Но клуб остался. Там теперь, как и раньше, крутят фильмы и дискотеки устраивают.
— И как мне найти Софью Михайловну?
— Так она к вам перебралась. В тамошний театр. Музыкальный, кажется. Или что-то в этом роде. Еще при Милке.
— А что Иги?
— Не знаю. Сгинул куда-то.
— Спасибо вам, Галина.
— Да не за что. Может, останетесь отобедать?
— Извините, не могу, — сказал Никита, поднимаясь со стула. — Пора ехать обратно. Но всё равно спасибо.
— Понимаю. Надо же, такое несчастье.
Как обычно, обратный путь показался короче.
Никита знал театр, о котором сказала Галина. У него был незамысловатый репертуар из водевилей и музыкальных комедий. При нем была студия на коммерческой основе с несколько претенциозным названием «Путевка в жизнь». Этой студией руководила Софья Михайловна Заславская.
Она оказалась очень приятной дамой лет шестидесяти с небольшим, с крашеными волосами пепельного цвета и восторженными интонациями.
— Ну как же! Помню, помню Людочку из Тихой Речки, — воскликнула она, всплеснув руками. — Прекрасно помню. Очень живая, подвижная девушка. Ее амплуа — субретка.
Софья Михайловна выдержала паузу. Лицо Никиты осталось непроницаемым, и она сочла нужным пояснить:
— В старинных комедиях это бойкая, находчивая служанка, посвященная в секреты госпожи.
Никита кивнул головой, и Софья Михайловна продолжила:
— Людочке действительно прекрасно удавались роли служанок. Озорных и шаловливых плутовок. Тогда в Тихой Речке она получила первые представления о театре, сцене и игре актера. Не могу сказать, что Бог наградил ее большим дарованием, но при благоприятном стечении обстоятельств, полагаю, она бы нашла себе место где-нибудь на провинциальной сцене.
Софья Михайловна задумалась. Ее прекрасные глаза цвета спелых оливок подернулись поволокой воспоминаний.
— Ах, если б вы знали, как много значит в судьбе актера благоприятное стечение обстоятельств. В молодости в Москве я вплотную подошла к большой сцене. Но… Сменилось руководство, пришли новые люди. И так совпало, что меня увлекла новая концепция драматургии, и я с будущим, а теперь уже с бывшим мужем уехала в глубинку, чтобы в тишине, вдали от суеты и администрации апробировать новации на девственной сцене.
Она замолчала и несколько театральным жестом поправила прическу.
— А что Игнат Власов? — поспешил спросить Никита, далекий от новаций и не расположенный выслушивать театральные воспоминания несостоявшейся актрисы большой сцены.
— Иги? У него была божья искра. Это бесспорно. Но с ним и с ней надо было работать, работать и еще раз работать. Но он рвался в Москву. Что было преждевременно.
— И что случилось там с его искрой? Вы не в курсе?
— Право, не знаю. Боюсь, она оказалась не в тех руках и безропотно угасла. Я слышала, что в Москве он запил. Что неудивительно при его импульсивной натуре. Это судьба многих несостоявшихся звезд. Среди мужчин, естественно.
Выйдя от Софьи Михайловны, Никита подумал об импульсивных натурах. Об Игнате Власове и муже Виктории Петровны. Кто из них был импульсивнее?
Время было позднее, и Никита, не заходя в отделение, отправился домой.
Глава 10
Утром Сергею позвонила Людмила Соколова. Ее звонок оказался весьма кстати. После поездки Никиты в Тихую Речку у него появились к ней вопросы, и он сам собирался ей позвонить. Они договорились о встрече в двенадцать часов.
— Сегодня едем к Людмиле Сергеевне, — сказал Сергей, положив трубку.
— Ты имеешь в виду Людмилу Соколову? — спросил Никита.
— Ну да.
— Так официально? По имени-отчеству?
— Так она ко мне обращается. После этого как-то неудобно называть ее просто Людмила. Тем более Милка.
— Хорошо. Пусть будет Людмила Сергеевна, — согласился Никита, лениво потягиваясь в кресле.
Время до назначенной встречи прошло незаметно: Сергей разбирался в ворохе служебных бумаг, Никита ему помогал.
— Пора, — сказал наконец Сергей, посмотрев на часы.
Людмила Сергеевна встретила их тихой улыбкой. Судя по всему, первая, острая боль прошла, и она смирилась с невозвратной потерей. Остались только ностальгия и постепенно затухающая грусть, которую со временем сведут на нет повседневные заботы и новые впечатления.
Одета она была по-домашнему: в простеньких джинсах и неброской кофте.
Они прошли в гостиную.