Во дворе собирались толпы выпивающих мужиков всех возрастов. Они ежедневно сидели человек по сорок на какой-то трубе, выведенной из-под земли наружу, шумно и нервно обсуждая политические события, дороговизну и нехватку водки в магазинах. Пили они всякую дрянь, подолгу рассматривая ее на свет и споря, можно ли употребить ее внутрь или нет. Но в итоге все же выпивали. Те, кому не досталось, авторитетно предсказывали хриплыми голосами: «Печенку посадите, мужики!» Дебаты во дворе продолжались часов до двух ночи, а рано утром та же публика уже выползала к трубе опохмеляться.
Тенину было неприятно и как-то тревожно ходить мимо них, хотя он с детства наблюдал подобную публику. Видимо, расслабился за границей, оторвался от родной земли. Между собой алкаши дрались регулярно, чаще по ночам. Акустика во дворе была прекрасная, как в древнегреческом амфитеатре. Когда Тенин спал с открытой форточкой, ему казалось, что мордобой происходит прямо у его постели.
Вот уже второй месяц Кисель отсиживался на квартире подруги. Сообщения, приходившие к нему из разных источников, не радовали. Седой взялся за него всерьез. Часть Киселевой команды постреляли, другие разбежались сами. Кто-то лег на дно, а кто-то вообще уехал из Москвы. В городе остались пять-шесть верных ему людей, которые, правда, отказывались активно пахать на него, но хотя бы снабжали информацией по сотовому телефону. Сам Кисель не рисковал выходить на люди, зная, что погулять ему дадут не более получаса.
Почему так полечилось? Да он не хотел уходить из Москвы. Он приехал сюда шесть лет назад из голодного и безработного Подмосковья. Поработал и грузчиком в магазине, и поваром в рыгаловке, жил где попало, пока не вышел на нужных людей. Двоюродный братан, откинувшийся с зоны, помог ему подняться. И Кисель с остервенением взялся за серьезную работу. Он сколотил команду, сам вышел на нигерийцев, застолбил свою жилу, наладил факторию. Голова у него всегда варила. Сначала шел героинчик. На нем Кисель сделал себе две роскошные квартиры, в центре Москвы, отгрохал большой загородный дом, ну а про такую мелочь, как несколько шикарных тачек, можно и не говорить. Не обидел и дружков-товарищей, а людей работало на него очень много.
И тут африканцы предложили на продажу новое ширево. Имело оно, правда, какой-то подозрительный цвет и запах, но эффект давало чумовой. Такого до сих пор никто не видел и даже не слышал о чем-либо подобном. Научились его очищать, доводить до товарного вида. Микроскопической ширки хватало для феноменального кайфа. Его можно было и глотать, но доза требовалась чуть большая. Маленькие объемы перевозить и раскидывать легче, риска меньше, навар — в несколько раз больше. От этого товара Кисель ждал больших прибылей. Но тут появился Седой, щука шиберная. Почуял добычу. Киселя попросили посторониться за символические отступные. И это после того, как он тут все вспахал-перелопатил и щедро посыпал деньгами.
Кисель не хотел уходить из Москвы. Ему было обидно вот так все бросить. Он надеялся договориться с авторитетами и найти у них справедливость. Но его блокировали, обложили, как волка. Он сидел на этой хате, о которой не знали ни его многочисленные кенты, ни еще более многочисленные враги. В любом другом месте, включая родную Коломну, его бы уже давно надыбали. Для него это было хуже тюряги, потому что в камере хоть есть с кем поговорить. Но теперь и в тюряге он не будет в безопасности. Но ничего, он прорвется. До сих пор ему все удавалось.
Последние три дня, чтобы не поехала крыша, он начал позволять себе выходить поздно вечером во двор подышать воздухом и посмотреть на ночное небо. Вот и сейчас он накинул длинный темный плащ, поднял воротник и нахлобучил на голову картуз. Во дворе не было ни души. Где-то в доме играла музыка. Наступали осенние холода. Кисель вытащил из кармана телефон, набрал номер и собрался с мыслями для разговора.
Неожиданно откуда-то из-за гаражей прозвучали приглушенные хлопки. Прижатый к уху телефон вылетел у него из ладони, расколовшись на части. Кисель почувствовал сильные удары в левое плечо и в бок. Он тут же упал на землю и выхватил из кармана «люгер». Быстрая тень метнулась из-за железных «ракушек». Кисель выстрелил, но, кажется, не попал. Другая тень замаячила справа. Нужно куда-то спрятаться. Некуда! Кисель откатился в темный угол за входом в подъезд и замер с пистолетом в руке. Он напряженно вглядывался в полумрак перед собой, но никого не замечал.
Во двор медленно въехала большая черная машина. Она навела на Киселя свет своих мощных галогеновых фар и остановилась. Сразу же раздались выстрелы, и пули застучали совсем рядом с ним. Выстрелив несколько раз в никуда, Кисель быстро пополз в подъезд. Там он вскочил на ноги, ударом ноги выбил дверь, ведущую в подвал, и, тяжело дыша, побежал вниз. В подвале было темно и душно. Кисель пошел по стене на ощупь, но тут же больно оцарапал лицо о какую-то проволоку. По щеке потекла кровь. Боль в плече и в боку становилась все сильнее. Еще через несколько шагов он споткнулся обо что-то и упал. Сзади зажглись лучи фонариков и принялись шарить по помещению. «Как крысу…» — мелькнуло у него в голове. Он попытался ползти, но луч фонаря настиг его. Кисель развернулся и начал стрелять в ненавистные огоньки. В ответ раздалась длинная автоматная очередь, разом оборвавшая для него все звуки и видения.
Тенину действительно предложили работу в Гуманитарном институте в качестве преподавателя страноведения на французском языке. Он должен был рассказывать студентам о Франции, уделяя основное внимание ее вооруженным силам. Однако Тенин сразу понял, что студентам эта тема совсем не интересна. Единственное, что их влекло на его лекции, так это иностранный язык. Они были уверены, что уж язык-то им пригодится при нынешней жизни, в отличие от сведений, каким оружием воюют французы и сколько лычек на погонах капрала. Студенты думали не о войне с такой милой страной, как Франция, а жили мыслями о хороших заработках, о путеществиях и о жизни на Западе. Правда, некоторые из них все же интересовались вооруженными силами этой страны, то и дело пытая Тенина, как поступить на службу во французский Иностранный легион.
Оськин представил Юрия одному из своих коллег — Виктору Клочкову, невысокому полненькому брюнету, преподававшему испанский и английский языки. Он тоже закончил Военный институт, только года на два позже, и теперь находился в звании майора. Оськин рассказал, что Виктор довольно успешно занимается каким-то бизнесом, часто выезжает за границу и имеет неплохие связи в деловом мире. Видимо, бизнес его приносил хороший доход, потому что Клочков ездил на вполне приличной «Ауди» и очень любил демонстративно распахивать перед коллегами набитый деньгами бумажник.
С момента своего появления в Гуманитарном институте Тенин заметил, что Клочков внимательно наблюдает за ним. Он все чаще заговаривал с Юрием на самые неожиданные темы и весело шутил, пристально сверля его при этом своими маленькими бесцветными глазками. Даже спиной Юрий чувствовал на себе его взгляд. Клочков хорошо острил, умел смешно рассказать какую-то забавную историю. Вместе с тем он обладал железной волей, способностью убеждать собеседника в чем угодно, питал огромное уважение к деньгам и к людям, умеющим их зарабатывать.
Однажды он умудрился уговорить Тенина поучаствовать в небольшой финансовой пирамиде. Требовалось внести некоторую, — не очень большую сумму, после чего вовлечь новых игроков и, в свою очередь, получить с них деньги. Юрий совершенно не интересовался такими делами, более того, был уверен, что игра не принесет лично ему ничего, кроме расходов, и все же Клочков сумел уговорить его. Он сделал это настолько мастерски, что Юрий и сам не понял, как ему это удалось. Похоже, Клочков был настоящим бизнесменом. Он не просто завидовал богатым деловым людям — он боготворил их, восхищался ими, учился у них. С ним приятно было общаться на разные темы, за ним интересно было наблюдать, и Тенин понимал, чем Клочков располагал к себе партнеров.
Преподавательская работа быстро наскучила Тенину. В свободное время он ходил стрелять в тир, располагавшийся в подвале института рядом с военной кафедрой. Начальника тира все звали Николаичем. Бывший сталинский охранник, сухой и крепкий в свои семьдесят лет, он всегда пускал к себе Тенина, давал ему малокалиберную винтовку или пистолет Марголина и несколько коробок с патронами. Юрий обожал стрелять. В раннем детстве он занимался этим ради развлечения, в Африке и в Средней Азии — по служебной необходимости, а сейчас — по привычке и для морально-психологической разгрузки.
По вечерам, когда в тире никого не было, Тенин изгалялся как мог. Получая почти эротическое наслаждение, он стрелял с двух рук по-македонски, катаясь по полу, падая с табуретки, из-за спины, из-под ноги, через зеркало. Он вспоминал свои прежние тренировки и захватывающие приключения. Наряду с увлечением литературой, музыкой, изобразительным искусством и даже математикой, в нем сидела какая-то неистребимая и неослабевающая с возрастом потребность в стрельбе из самых разных видов оружия. Однако охоту на беззащитных перед человеком зверя или птицу он мог позволить себе только ради того, чтобы выжить.
Он не нашел в себе сил отказаться от рыбалки и подводной охоты, но все же надеялся, что это ограничение — определенный шаг в его душевном развитии. Человек — венец божьего творения, рассуждал он. Животные не успели приспособиться к стремительному развитию этого большеголового двуногого существа, и пользоваться своими преимуществами ради развлечения он считал грехом. Будучи десятилетним мальчишкой, он убил из пневматического ружья трясогузку, маленькую очаровательную птичку. Просто целился в нее, мало о чем размышляя, потом так же бездумно нажал на курок, и она вдруг не запорхала грациозно в воздухе, а, сложив крылья, безжизненно упала с ветки. Маленький Юра вдруг испугался, бросил ружье и убежал. После этого он решил, что отныне будет убивать лишь тогда, когда не увидит для себя другого выхода.