енно, и было. Я нес голос умершего, голос Свена, моего друга.
Я прошел пешком два квартала до того места, где оставил машину. Садиться в трамвай, как Свен, я не стал.
Прежние мальчишки и среди них бедняга Вильям все так же играли на улице. Когда я тронулся с места, они дружелюбно помахали мне рукой.
Мне казалось, что я действовал очень ловко.
С помощью трамвайного билета я добрался до Ужа и выкурил его из его логова. Но я оказался дураком — я его недооценил.
Конечно, я должен был сообразить, что он задаст себе те же вопросы, над которыми три дня ломал голову я. Почему судовладелец Свен Холм-Свенсен пришел к нему, почему скрыл свое настоящее имя? И прежде всего и самое главное — почему его убили?
Уж наверняка захочет получить ответы на эти вопросы. Но я недооценил его не в этом отношении — я понимал, что он проявит любопытство. Я недооценил его в другом очень важном отношении.
Уж почуял крупную дичь. А на след его навел я. Я, считавший себя таким умным, ловким и смелым, что не сомневался: все мальчишки из 5-го «английского» стали бы мной восхищаться.
Свена я спасти уже не мог. Но не вмешайся в дело Уж, убийца, быть может, ограничился бы одним убийством. А теперь получилось так, что мне пришлось пережить тот же кошмар во второй раз. Во второй раз пришлось мне стоять над убитым. А под конец я и сам чудом остался в живых.
И все же в конце концов мы нашли то, что искали.
Нашли человека, охваченного одной всепоглощающей страстью. Человека, который ради своей страсти готов был лгать, обманывать, красть, убивать — словом, совершать все грехи, помянутые в десяти заповедях. Все грехи до единого. Вот почему этот преступник был так страшен, так противоестественен и так бесчеловечен.
4
Я поехал домой на Хавсфьордсгате, поставил машину в гараж, поднялся на лифте наверх и заперся в моей по-летнему опустевшей квартире. Достойная пожилая особа, которая приходит помогать мне по хозяйству, после долгого сопротивления согласилась уехать в отпуск. Она убеждена, что в ее отсутствие я умираю с голода.
Обычно этого не случается, но, если бы она могла подглядывать за мной в эти последние дни, ее опасения подтвердились бы. Я сидел на диете, состоявшей в основном из кофе и сигарет и время от времени из яичницы-глазуньи. Да еще по вечерам я выпивал пару стаканов крепкого виски — от бессонницы.
Положив свой коричневый портфель на письменный стол, я вышел на балкон и закурил сигарету.
Передо мной тянулись рельсы железной дороги, за ними набережная, а дальше открывался вид на корабли-рестораны «Конген» и «Дроннинген». Лодок на воде было немного — день был слишком жаркий, сонный и тихий. Пробило еще только двенадцать. Пожалуй, не мешало бы перекусить, я ведь утром забыл позавтракать.
Проходя через комнату в кухню, я увидел свой коричневый портфель.
Я зажег огонь на плите и заглянул в кладовку. Потом погасил конфорку и вернулся в комнату. И снова увидел коричневый портфель.
Выдвинув магнитофон из приемника, я включил его, чтобы он разогрелся. Потом закурил сигарету и выключил магнитофон. Потом растер в пепельнице сигарету, которую не выкурил и наполовину. Дело ясное: я нервничаю.
Если я и храбрился в конторе у П. М. Хорге, то теперь вся моя храбрость испарилась. Не гожусь я на роль детектива-любителя. У меня не хватало решимости извлечь из коричневого портфеля кассету и услышать голос Свена. Это было все равно что подглядывать в замочную скважину, подслушивать у дверей или читать чужие письма. Словом, невыносимо. И вообще, я не хотел заниматься этим в одиночестве.
Я позвонил Эрику.
— Эрик, это Мартин. Можешь заехать ко мне сегодня вечером? Мне надо с тобой поговорить.
— Карен привезти тоже?
— Нет-нет! Ни в коем случае! Когда ты можешь приехать?
— Сейчас у меня деловое свидание, но думаю, что к восьми смогу быть у тебя.
Я набрал номер Карла Юргена.
— Я, кажется, кое-что нашел, Карл Юрген, и просил Эрика приехать, он будет к восьми. Тебя такое время устраивает?
— Вполне. Приеду в восемь.
— Ничего веселого не обещаю, — сказал я удрученно. И вдруг мне пришла в голову мысль. — Карл Юрген, пожалуй, я позову и Кристиана.
— Ты думаешь, под крылышком старшего брата тебе будет уютнее?
— Не в том дело. Кристиан неплохо разбирается в людях. И к тому же дружил со Свеном с самого детства.
— Знаю. Ну что ж, давай зови Кристиана. Сто лет его не видел.
Я позвонил в уллеволскую больницу и попросил к телефону заведующего третьим терапевтическим отделением. Мягкий голос с серланнским акцентом ответил, что заведующий отделением сегодня выходной, но его наверняка можно застать дома. Однако я хорошо знал своего брата Кристиана и его привычки и был совершенно уверен, что дома я его в такой погожий летний день не застану.
Я закрыл балконную дверь и даже запер ее. Потом запер в ящик письменного стола школьный портфель.
Потом несколько раз подергал входную дверь, чтобы убедиться, что она надежно закрыта. И отправился на поиски Кристиана. Я знал, что найду его без труда.
Заведующий третьим терапевтическим отделением в плавках лежал на спине на склоне зеленого пригорка на пляже в Ингиерстранде и загорал. Рядом с ним сидела золотисто-коричневая красавица с длинными черными волосами и смотрела на него обожающим взглядом. Она была мне незнакома, но уследить за всеми обожательницами Кристиана вообще не так просто. По мнению нашей общей матери, ему давно пора жениться.
— Кристиан, — произнес я, кашлянув. Приоткрыв один глаз, он посмотрел на меня.
— Привет, Мартин, — сказал он. — Садись и поздоровайся с Эвой.
Я сел и поздоровался с Эвой.
— Мне очень жаль, что я мешаю тебе купаться в такой чудный день, — заговорил я. — Но я пришел спросить, сможешь ли ты быть у меня сегодня в восемь вечера?
— Сегодня не могу никак, — ответил Кристиан, снова закрыв оба глаза.
Я помолчал, подыскивая нужные слова. Красавица Эва с распущенными волосами надулась.
— Придет Эрик, — сказал я. — И Карл Юрген.
Кристиан открыл оба глаза. Я не знаю никого, в чьем взгляде ленивая нега может так быстро смениться пытливым вниманием.
— Буду в восемь, — сказал он.
— Спасибо, — ответил я и стал карабкаться вверх по склону к машине.
Я ни минуты не сомневался в том, что он сумеет отделаться от золотисто-коричневой Эвы. Как уже сказано выше, я хорошо знал своего брата Кристиана. Эва пойдет домой и будет терпеливо ждать, когда он соблаговолит позвонить ей в следующий раз.
Остаток дня я просидел на балконе, пытаясь читать. Но больше смотрел на море и на лодки.
К пяти часам с берега задул ветерок, на воде все ожило. Парусники один за другим отчаливали от берега, исчезая за Бюгде.
Я продолжал сидеть на балконе. Мне не хотелось возвращаться в комнату, где в запертом ящике письменного стола лежала кассета. Я ждал, пока пробьет восемь.
Первым пришел Кристиан. Прежде чем сесть, он позвонил в больницу и сообщил, где его искать.
Окна и балконная дверь были по-прежнему открыты, и в комнату донесся гудок товарного поезда, который переводили на другой путь в Скиллебекке. А вообще вечер был по-летнему тих, потому, что ребятишки еще не вернулись после каникул.
Отметив про себя отсутствие привычного ребячьего гомона, я подумал, что вечером или завтра утром школьники вернутся, потому что послезавтра у них начинаются занятия.
— Почему бы нам не устроиться на балконе? — спросил Кристиан. — Я люблю смотреть на лодки.
Пришлось сказать, что это невозможно. Я ведь знал, что мы будем сидеть в комнате, может быть, даже при закрытых окнах, чтобы никто, кроме нас, не услышал раздобытую мной кассету.
Кристиан немного удивился, но послушно сел на стул в комнате. А вскоре пришел Эрик.
Так мы и сидели втроем — мы, соседи и друзья с тех давних пор, когда отец Свена и Эрика купил усадьбу по соседству с Бакке, купил всю целиком, с мебелью и портретами предков, чтобы у Эрика и Свена был «подходящий фон». Свен с Эриком не много смыслили в «фоне». Достигнув совершеннолетия, они устроили в холле бар, а в саду — бассейн. Моя мать с аристократическим презрением заявила, что ноги ее не будет у соседей. И, однако, ходила к ним, когда Свен или Эрик ее приглашали.
И вот мы сидели втроем и думали об одном и том же — о том, что Свена с нами нет.
Я достал бутылки и стаканы — что еще я мог сделать? И тут пришел Карл Юрген. Он поздоровался, потом они с Кристианом перекинулись парой слов о былых временах, о студенческих годах, сокрушаясь, что в последнее время совсем не видятся.
— Каждый наливает себе сам, — объявил я, откупорив бутылки.
Кристиан и Карл Юрген налили себе немного джина в большой стакан, наполненный тоником.
— В городе сейчас нет врачей, — оправдывался Кристиан. — Меня в любую минуту могут вызвать к больному.
— А меня могут вызвать когда угодно и куда угодно, — объяснил Карл Юрген.
Эрик смешал коньяк с сельтерской, а я никак не мог решить, что буду пить.
— Ты нервничаешь, — констатировал Кристиан тоном врача, ставящего диагноз. — Выпей неразбавленного виски.
Я так и сделал.
И снова мы сидели, и ясно было, что все ждут, когда я заговорю. Кристиан и Карл Юрген демонстрировали при этом присущую медикам и юристам способность ждать спокойно и невозмутимо, — ждать, если понадобится, до бесконечности. Эрик исподлобья уставился на темнокрасную жидкость в своем стакане, который он непрерывно вертел в руках.
— Помнишь трамвайный билет? — спросил я Карла Юргена. — Тот, что выпал из кармана у Свена?
— Помню, — ответил он, улыбнувшись. — Мы проверили его в главной трамвайной диспетчерской Осло. Его продали в Энербаккене вечером 8 августа. Установить это было нетрудно. Правда, человек, который дал нам справку, был слегка раздражен: он сказал, что за последние два часа уже второй человек является к нему с тем же самым билетом.
— Ты что-нибудь предпринял?