На вопрос, как он собирается рассчитываться, Топ-лузер отвечает своим коронным:
– Бабки будут!
По прибытию на квартиру начинается следующая часть вечера – под названием Crocodile show[17]. Дело в том, что приличные девушки торгуют телом в дневное время суток, обслуживая офисный контингент, едущий с работы или на обеденный перерыв, а для ночных утех остаются самые отчаянные и самые страшные.
Предусмотрительный Топ-лузер приберег бутылку текилы, поскольку по новым законам алкоголь ночью не продается, и «парад крокодилов» проходит под распитие этого замечательного напитка.
Первая партия прибывает через час, несмотря на обещание «через двадцать минуточек будем». Две отвратные девицы с толстыми ляжками, пахнущие потом, заходят в квартиру в сопровождении водителя. Вместо обещанных двадцати четырех – двадцати пяти лет девицы выглядят на все тридцать пять, не меньше. Естественно, они со скандалом забраковываются. А водитель требует пятёрочку за то, что зря ездил.
– А по ебальничку?! – негодующе осведомляется Топ-лузер. – Мне обещали симпатичных, а ты что привез? В каком году им было двадцать пять? До Перестройки еще?
В конце концов, водитель получает пять евро за труды, а мы звоним дальше, налегая на текилу и надеясь, что под ее воздействием очередной «крокодил» покажется нам не таким уж и крокодилом.
Но нашим мечтам сбыться не суждено – следующий завоз доставляет еще более жутких представительниц семейства крокодиловых, отряда пресмыкающихся. Они так же канцелируются[18], а текила начинает убывать ускоренными темпами. Последняя партия рептилий прибывает в полвосьмого утра. Мы, допив текилу, уже крепко спим. Топ-лузер все-таки находит силы встать и открыть дверь. Даже не глядя на девушек, он протягивает водителю десять евро и скороговоркой произносит:
– Увези этих крокодилов как можно дальше отсюда и никогда не подвози их к этому дому даже на пушечный выстрел.
В субботу к нам присоединяется еще один жаждущий «познать тему изнутри», некто Вольдемар. Это один из достойнейших членов клуба несостоявшихся мужчин, в миру работающий системным администратором. Поскольку большую часть времени он проводит либо в виртуальном пространстве, либо в одурманенном состоянии, то в реальности сисадмин выглядит неуклюжим и потерянным.
Веселье начинается с самого его появления на горизонте: Вольдемар то не знает, как к нам доехать, то не понимает, на чем. Но больше всего рассмешил тот факт, что наш друг, как выяснилось, совершенно не умеет отправлять обычные письма по почте. Вот такая вот редкая форма кретинизма. По дороге он заскочил на почту (если слово «заскочил» вообще применимо к его манере передвижения), чтобы отправить письмо куда-то за границу. Это оказалось не просто! «Зависший» сисадмин не знал, где на конверте писать адрес, как его писать, куда клеить марку и так далее. Мы его подробно инструктировали по телефону, но все равно процесс занял не один час. В конце концов, выехавший в полдень Вольдемар возник у нас на пороге лишь к восьми вечера, притом мертвецки пьяный. Когда этот почтальон успел напиться и где – загадка. Окончательно он добил нас тем, что вытащил из кармана пачку конвертов, исписанных его неровным детским почерком и снова стал выяснять правила оформления почтовой корреспонденции. Когда я увидел эту весьма увесистую пачку, друзья мои, у меня случилась истерика: это был уже перебор, я рыдал от смеха и не мог остановиться.
Затем мы предприняли новые попытки вызвать жриц любви, но к трем пьяным лузерам никто ехать не пожелал, к тому же денег у нас осталось совсем немного – все ушло на пиво. Увидев остекленевшие глаза системного администратора, я отчетливо понимал: то, что мы делаем, – это нехорошо и неправильно, но вырваться из цепких лап запоя у меня не осталось ни сил, ни средств. А одолженных Топ-лузером денег хватило и на воскресное пиво, которое было совсем уже лишним…
И вот, все эти безобразия заканчиваются с приходом самого страшного и депрессивного дня под названием понедельник. Позвольте на этом моменте остановиться подробнее.
Понедельник в офисном фольклоре – это не просто день недели вроде среды или четверга, как могло бы показаться на первый взгляд, а своего рода антипраздник, если не траурный, то очень тяжелый день. Понедельнику приписываются особо жестокие и бесчеловечные качества, отличающие его от вторников, сред и четвергов. Мучительность понедельнику придает, всего лишь, возобновление рабочей недели, а именно: необходимость просыпаться и идти на работу. Это, безусловно, отчаянный и героический шаг сродни броску на амбразуру. Выходные очень быстро заканчиваются: ты только вошел в раж, а уже снова пора становиться скромным служакой, – наступает отрезвление (если наступает, конечно), с возвращением в суровую реальность. Понедельник ставит жирную точку разгулу мнимой свободы, возвращая человека на землю и напоминая ему, кто он есть на самом деле. Это – демотиватор, один из самых тяжелых моментов эмплоймента.
В этот день все диджеи на радио даже бравируют своим плохим самочувствием, выражая солидарность с основной массой рабочего и офисного люда. В понедельник рекордное количество людей «травится шпротами» и по этой причине не выходит на работу. На самом деле, они, пили всю ночь с воскресенья на понедельник, надеясь, что понедельник не наступит, но тот наступил, а они не в состоянии плестись в родную контору. Думаю, именно по этой причине в России одно время были запрещены прибалтийские шпроты – в отсутствие фантазии люди оправдывались шпротным отравлением и на службу не шли. В определенный момент, это стало угрожать экономике России и «стратегические» шпроты запретили. И не надо искать здесь политическую подоплеку.
Те же, кто на самом деле заболел в понедельник, чувствуют себя крайне неуютно, понимая, что им не поверят и заподозрят в неумеренном пьянстве.
И подозрения эти зачастую не беспочвенные…
Например, меня понедельник застал спящим в обнимку с такими же лузерами на другом конце города и все еще пьяным. Звонок будильника звучал как расстрельный приговор. Сказать, что мне было «плохо» – это не сказать ничего.
– Когда же все это кончится?! – в полный голос взмолился я.
Но мои собутыльники даже не пошевелились, – они еще долго будут дрыхнуть, в отличие от меня, которому необходимо возвращаться в суровую реальность.
И зачем я с ними связался?!
Топ-лузер – единственный сотрудник своего офиса и вполне может не появляться в нем вовсе, сочиняя для немцев сказки про важные встречи с клиентами. Вольдемар сегодня трудится во вторую смену, ему тоже нет резона торопиться. Но лично мне в восемь утра нужно предстать перед Беременным тюленем в приемлемом виде. А вид у меня абсолютно неприемлемый, поэтому уже в шесть утра я поливаю себя контрастным душем, соображая, как отсюда добираться до работы. Организм одеревенел от трехдневного пьянства и не чувствует ни холодной, ни горячей воды; двух часов, оставшихся для окончательного отрезвления, явно недостаточно. Вспоминаю я и то, что спал этой ночью часа три, не более. Грядет ужасный день, суровый и беспощадный, – настоящий понедельник, с большой буквы «П».
Добравшись наконец до Поля гнева, я с удивлением не обнаружил знакомой бродячей собаки. Что случилось? Может быть, у нее тоже похмелье и она где-нибудь отлеживается? Собакам, в отличие от людей, не надо появляться на работе по понедельникам.
В офисе я жадно глотаю кофе чашку за чашкой, стараясь не дышать и не смотреть на Беременного тюленя. Тот носится мимо, проявляя чудеса бодрости и невероятной активности; мое же состояние близко к обморочному. Слава богу, большинство судьбоносных совещаний по проблемам прессованной стружки меня сегодня не касаются. Остальные сотрудники проявляют трудовое рвение, подчиняясь заданному Беременым тюленем ритму.
За этой суетой я слышу, как мой коллега, сидящий рядом, ведет переговоры по телефону с местной управой. В суть я не вникаю, но становится понятно, что его отфутболивают в разные отделы, поскольку диалоги проходят на все более повышенных тонах. В паузе между звонками, перехватив мои удивленные взгляды, он поясняет:
– Колю собака покусала, прикинь?
– Где? Какая собака?
– Да здесь, на поле. Он шел сегодня на работу, а она подкралась сзади и укусила. Какая-то бродячая собака.
– Сильно?
– Неслабо, до крови.
Я понимаю, что огородное пугало, изначально имевшее виды на меня, выбрало себе Николая в качестве жертвы. Может быть ее напугали бессмертные строки Маяковского, а может я сам источал такую злость, которая способна отпугнуть даже голодного зверя. Коля же – человек флегматичный, можно даже сказать – пришибленный. Перекладывает бумажки для конкурсов, но почему-то числится дизайнером. Никто толком не знает, чем на самом деле занимается наш Коля. Похоже, не понимает этого и он сам.
– Ну и что теперь? – спрашиваю я.
В ответ коллега осыпает нелицеприятными эпитетами местные власти, которые не желают работать и увиливают от необходимости разобраться с наглой собакой. А Коля в больнице, на уколах от бешенства.
– А что с такими собаками делают? – интересуюсь я: если чудовище действительно взбесилось, то в следующий раз оно набросится на меня, и никакой Маяковский не поможет.
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – раздраженно отвечает коллега. – Либо их отстреливают, либо забирают в питомник, не знаю. Они говорят, надо искать хозяина, а где его найдешь?!
Известие о нападении собаки не улучшило мое и без того понедельничное настроение. Ведь мне еще долго ходить по этому полю…
Прекрасная перспектива! Я поежился, представив схватку с огромной собакой в темноте, на безлюдном поле. Все может кончиться гораздо хуже, чем уколы.
Идите вы в жопу со своей честной жизнью! Вопрос мотивации снят с повестки дня – я никогда не смогу полюбить офисную работу. Точка. Знаете ли, я не подписывал бумагу… Чувствую, что приближаюсь к черте, за которой взорвусь и снова пущусь во все тяжкие. Пусть и с плачевным финалом, но так, чтобы хоть на один день почувствовать себя человеком.