Поколение одиночек
Когда на протяжении всего перестроечного и постперестроечного периода многие критики и писатели говорили о кризисе литературы, а иные отмечали поминки по литературе, по советской, по русской, несомненно, была в этих утверждениях доля истины. Послевоенные сороковые, пятидесятые и шестидесятые годы оказались почвой, которая способствовала лишь рождению одиночек. Всегда, в любой год, в любой период в русской литературе можно найти одно-два талантливых творения, всегда можно найти нового талантливого автора. Но десятилетиями не было после «сорокалетних» новой поколенческой плеяды. На Руси талантов всегда было с избытком. Для киргизской литературы явление Чингиза Айтматова, для абхазской литературы явление Фазиля Искандера, для казахской – Олжаса Сулейменова – это на века, а у нас писателей такого уровня всегда с десяток-другой в запасе найдется. Ещё и не заметим, пройдем мимо, а то и растопчем…
Давно уже не было на Руси такого мощного поколенческого десанта, которое бы сразу расставило свои вехи в литературе, определило планку высоты, залило новое молодое вино в старые меха, а то и сами меха литературы, то есть формы и стилистику, каноны жанров изменило бы.
Как меня за эти минувшие десятилетия ни критиковали и слева, и справа за приверженность к так называемому «поколению сорокалетних», коим нынче уже под семьдесят, но всё больше приходит понимание того, что эти «дети 1937 года» были, может быть, самым талантливым поколением в истории русской литературы. Естественно, привязка лишь к одному году чисто условна, как всегда и бывает граница рождения поколения – это минимум пять лет. И я определяю эту границу рождения где-то с 1936 года по 1941 год – предвоенный период. В поэзии это: Николай Рубцов и Олег Чухонцев, Иосиф Бродский и Юрий Кузнецов, Белла Ахмадулина и Татьяна Глушкова, Александр Кушнер и Алексей Решетов, Тимур Зульфикаров и Владимир Высоцкий. Этот ряд можно продолжать на столь же высоком уровне и справа, и слева. От сугубых традиционалистов Владимира Фирсова или Валентина Сорокина до сугубых новаторов Виктора Сосноры или Михаила Еремина. Любое другое поколение такого мощного поэтического выброса не давало.
То же самое в прозе, в других жанрах литературы: Валентин Распутин и Андрей Битов, Виктор Лихоносов и Юрий Коваль, Александр Проханов и Владимир Маканин, Владимир Личутин и Венедикт Ерофеев, Александр Вампилов и Людмила Петрушевская, Юрий Селезнев и Валентин Курбатов…
Думаю, по художественной силе, по творческому потенциалу это поколение оказалось гораздо убедительнее тех же шестидесятников. Но то ли поистощилась земля русская, нарожав такую могучую компанию богатырей и богатырш, то ли эпоха, сопутствующая их взрослению, была уже не столь творческой (время застоя и загнивания), последующие тридцать с лишним лет я бы назвал эпохой одиночек.
Повторюсь, что на мой взгляд все сороковые, затем пятидесятые, далее шестидесятые, и вплоть до конца семидесятых, как годы рождения, не дали ни одной творческой плеяды, ни одного нового литературного движения. Рожденные в эти десятилетия или оказывались воинственными одиночками, или прислонялись к старшим поколениям, к тем же «сорокалетним». Кто-то был близок писателям-деревенщикам. К примеру, Петр Краснов или Вера Галактионова. Кто-то чувствовал себя своим среди амбивалентных писателей московской школы: Анатолий Афанасьев, Георгий Баженов, да и я сам, как критик, развивался вместе со своими старшими собратьями, гораздо меньше общался со своими сверстниками. Кто-то чувствовал себя вольно в среде андеграунда: Ольга Седакова, Олег Григорьев, Саша Соколов. Кто-то прислонился к аксеновскому «Метрополю»: Евгений Попов и Виктор Ерофеев…
Их разбрасывало и жизнью, и творчеством по разным углам литературного процесса. Но не было у поколения, рожденного в эпоху одиночек, своей «иркутской стенки», как у Распутина и Шугаева. Не было общих посиделок у Ахматовой, как у тех же «ахматовских сирот». Не случилось ни своего Вадима Кожинова, ни своей катаевской «Юности», ни своего викуловского «Нашего современника». Пробовали было смогисты: Леонид Губанов, Саша Соколов, Владимир Алейников, Юрий Кублановский, как раз из нашего первого послевоенного поколения, сплошь рожденные в 1946-47 годах, заявить о себе, как о новом литературном движении. Но были молча раздавлены и сверху партийными властями, и снизу официальной писательской общественностью, испугавшейся новых конкурентов, были замолчаны официальными левыми. Не дали Леониду Губанову стать лидером новой поэтической волны. Наступало застойное время одиночек. Юрий Кублановский уехал в эмиграцию, Юрий Галансков пошел по лагерям. Эдуард Лимонов бунтовал и в Харькове, и в Москве, и в Нью-Йорке, очевидно, готовя себя к будущей роли лидера НБП. Анатолий Афанасьев, чувствовавший себя весьма уютно в компании «сорокалетних», писавший тонкую психологическую прозу о несостоявшихся интеллигентах, с началом перестройки ушел в писание мрачных антиутопий, предчувствуя и мрак и глад в опустевшей России. Держались наособицу и провинциалы, прорывающиеся в столицу. Из Красноярска – Евгений Попов, Роман Солнцев, Олег Пащенко и целая плеяда фантастов; из Оренбурга – Петр Краснов; из Иркутска – Михаил Ворфоломеев; из Перми – Анатолий Королев, Леонид Юзефович, Алексей Иванов, Виктор Широков. Покорял Москву сухумский пассионарий Александр Потёмкин.
Рожденные позже, в пятидесятые, уже изначально чувствовали себя поодиночке. Все попытки того же несомненного природного лидера – Юрия Полякова – объединить в некую писательскую артель своих сверстников разбивались вдребезги. Вроде бы и рождены были где-то рядом: Юрий Буйда, Юрий Поляков, Юрий Козлов, Вячеслав Дёгтев, Петр Паламарчук, Игорь Тальков, и даже тот же Владимир Сорокин – 1954-55 годы. Но никто не назовет их одним поколением. Каждый из писателей творил и мучался в одиночку. Не искал соратников, не нуждался в них. У каждого был свой опыт вхождения в литературу, свои ориентиры. Вот уж кто мог повторить, как свои строчку стихов Юрия Кузнецова: «Я в поколенье друга не нашел…»
Впрочем, даже мои сверстники, рожденные как и я в 1946 году, не пытались после разгрома смогистов образовать какое-то содружество. Что, кроме года рождения, связывает питерского эпатажного, крайне независимого критика Виктора Топорова, актера и поэта, приехавшего из Ашхабада Леонида Филатова, Евгения Попова и Анатолия Королева, Александра Гаврилова и Николая Шипилова? Даже привычное разделение на почвенников и западников не давало почвы для единения. Не вижу особой близости между поэтами патриотического крыла Петром Кошелем и Николаем Шипиловым. Нет её и между либералами Евгением Поповым и Вячеславом Пьецухом. Каждый в эти десятилетия прорывался в одиночку.
К приходу в литературу рожденных в шестидесятые годы атмосфера всеобщего отчуждения ещё более усиливалась. Это уже были годы полного распада государства, распада семьи, распада личности. Скажем, трое из шестидесятых, несомненные лидеры, несомненные таланты – Павел Крусанов, Виктор Пелевин, Дмитрий Галковский, – они даже незнакомы друг с другом, и не стремятся к знакомству. Как отвечал Галковский в моем интервью с ним: «Я себя всегда чувствовал лидером, вёл себя как лидер и, наверно, был лидером. В обществе лидерами становятся только в результате всеобщего признания и наличия большой группы единомышленников. Я никогда не видел вокруг себя своего поколения. Только отдельных людей. Думаю, что поколения моих сверстников не существует. Оно целиком ушло в отвал. Может быть, появятся молодые…» Существуют его талантливые сверстники: Виктор Пелевин, Вячеслав Дёгтев, Павел Крусанов, Александр Секацкий, Михаил Елизаров, но, увы, как отдельные люди. Нет у них своей поколенческой плеяды. Разве что попытка сплотиться «питерских фундаменталистов» заслуживает уважения.
Примерно то же самое писал о своем поколении, рожденный в 1946-ом Леонид Филатов. Как поколения детей великой Победы 1945 года не существует. Не было и уже не будет ни какой-то единой идеи, ни рожденного ими движения. О той же пустоте между поколениями говорит поэт Н. Коржавин: «Я понимаю, что Россия переживает грозные, трудные времена… Мне кажется, появилась молодежь, которой интересно прошлое. Между ними и нами было целое поколение свистунов, целое поколение тусовщиков, которые непосредственно обращались к вечности, минуя собственную жизнь. А вечность ведь в чём? Это когда в сиюминутном раскрывается вечное, но если нет сиюминутного, то ничего нет…»
Все мало-мальски признанные группировки периода перестройки от постмодернизма до нового реализма, от поэтов «Ариона» до московских концептуалистов никак не привязаны к тому или иному поколению, да и существуют скорее на бумаге, чем в жизни. Лет тридцать не было никакой дружной молодой компании бунтарей, сбрасывающих с корабля современности своих именитых коллег. Не от хорошей жизни и стал господствовать в литературе кучкизм, когда в каждой литературной подворотне собиралась своя команда, назначала своих гениев, жила своей маленькой жизнью и не замечала ни своих конкурентов, ни своих единомышленников. Литература как бы и была, но литературный процесс распался. И что бы ни говорили о его ненужности вообще, я считаю, что без него и литература обречена на удушение. Одиночки не могут держать творческую планку на мировом уровне. Одиночки неизбежно отчуждены от общества и от читателя. Эпоха одиночек – это самая трагическая эпоха в истории литературы. Время застоя с неизбежностью переросло в время изгоев, так достоверно и дотошно изображенное в романе Александра Потёмкина «Изгой».
Как писала одна из таких поэтических одиночек Мария Авакумова в стихотворении «Дар речи»:
Вы прошли такие испытанья…
Немоты удел был так велик…
Что теперь.
Когда просвет возник,
Речи говорить уж нет желанья,
Да к тому ж окостенел язык.
Нет слов – какими говорить.
Нет воздуха – в каком парить.
Мы выжили как отдельные люди и в жизни, и в литературе. А то чувство соборности, чувство общения, которое заложено в каждом русском, мы находили в поколениях своих отцов и старших братьев. Вот и литература, созданная поколениями, рожденными в сороковые-шестидесятые годы, никак не аналогична. Отдельно динамичная, сюжетная проза Юрия Полякова и отдельно метафизическая проза Юрия Козлова; отдельно христианские стихи Ольги Седаковой и отдельно христианские стихи Олеси Николаевой. Каждый писатель всегда одинок, но такого разрыва внутри одного поколения между талантливыми литераторами давно уже не наблюдалось.
И особенно это стало заметно сейчас, когда бурно пошло в рост новое молодое поколение, рожденных в восьмидесятые годы. Стала наконец-то определяться новая поколенческая плеяда и прозаиков и поэтов, а с ними стал оживать и литературный процесс. Печатаясь в новых и разных журналах и газетах левой и правой направленности, они внимательно следят друг за другом: Захар Прилепин и Аркадий Бабченко, Сергей Шаргунов и Максим Свириденков… А с ними преодоление одиночества и растерянности, беспомощности и уныния. Но это уже другая тема.