Настя отвернулись от окна и подошла к зеркалу. Ей показалась, что за эти недели она снова приблизилась к тому, как выглядела, когда вышла из метро. Глаза смотрели из темных ям, лоб прорезала едва заметная морщина. Конечно, другим это было незаметно, но она-то знала. Она замечала, что мало ест, но не могла себя заставить.
Плохо иметь развитую интуицию. Но она чувствовала, уверена была, что что-то очень нехорошее приближается. И это что-то затронет всех.
Так она стояла, не замечая времени. Может, прошло пять минут, а может и час.
Она не слышала, как скрипнула дверь, и как он прошел через сени и коридор. Почувствовала его присутствие только за секунду до того, как он подошел сзади и закрыл ей глаза руками. Он делал так всегда.
Странно, но она не вздрогнула. Не испугалась, будто сразу поняла, что это именно он. Что опасности нет, и это пришел именно тот, кто сумеет укрыть и уберечь ее от всех невзгод этого жестокого мира.
Боль от предвиденья будущего смешалась в ее душе с нахлынувшей радостью, а потом временно отступила.
— Настя, — он прижал ее к себе.
Она положила голову ему на плечо.
— Ничего не говори, — она уже целовала его, задыхаясь и чувствуя, что сердце выпрыгивает из груди. — Родной, родной, родной…
Не могло быть по-другому. Разве судьба может допустить, чтобы половинки не соединились?
За окном пошел дождь, прогрохотали еще три самосвала, на этот раз с песком и глиной, но они ничего этого не слышали.
«Наверно, я этого не заслужила, — подумала она — Совсем».
А потом соединились их руки, а затем и губы, и они закружились в танце, хотя никакой музыки, кроме тренькания сверчка, которого Настя хоть и боялась, но все же считала домашним животным — не было. Они сами не заметили, как оказались в спальне. И вслед за самыми сокровенными словами весь запас страсти и нежности, который копился все время его отсутствия, был пущен в ход.
Следующим утром они вместе отправились за город и поднялись на тот же холм, где провели такие чудесные два дня прошлым летом. Все было, как во сне, который Насте так запомнился. Только тот всегда обрывался на этом месте, и она не видела лица человека, который шел к ней через цветущее поле — только слышала его голос и знала, что он рядом.
А здесь сон продолжился. Настя боялась только одного — выпасть из него обратно в реальность. Туда, где их ждало неопределенное и страшное будущее.
Они вместе шли по зеленой траве. Иногда Антон подхватывал ее на руки и переносил через ямы и лужи. Дождя больше не было, но небо было сероватым и низким, и только сквозь прорехи с рваными краями можно было увидеть далекое солнце. Будь она одна, эта картина заставила бы ее сердце сжаться. Но теперь она видела другое — что облака расходятся, и горизонт уже чистый.
Даже если это был один из последних ясных летних дней в году, он принадлежал им.
Они поставили палатку почти на том же месте. Приготовили на газовой плитке ужин — не обычную гречневую кашу с тушенкой, а праздничный. Антон достал из рюкзака банки с консервированными фруктами, консервированную ветчину, бутылку непонятно как сохранившегося шампанского и баночку свежей икры.
— Где ты это взял?
— Секрет. Прости, что немного.
— Да что ты… Разве это главное?
Потом они смотрели через развязанный клапан палатки, как пламенеет закат.
Утром Настя, проснувшаяся чуть раньше, долго убеждала Антона, что видела в небе стаю то ли уток, то ли дикий гусей, но он смеялся и не верил.
Потом они разговаривали о какой-то приятной чепухе, рассуждали о том, какие обои будут наклеены в спальне, а какие — в будущей детской.
Еще одним свободным днем они решили воспользоваться для того, чтобы воплотить в жизнь свою давнюю мечту, высказанную когда-то Антоном в полушутливом тоне, но на самом деле вполне серьезно.
К счастью, на это время не приходилось поста. Отец Сергий, похоже, удивился их решению, но виду не подал. Еще бы, они не были частыми посетителями храма. Он сказал, что они будут первой обвенчавшейся парой, хотя желание изъявляли и другие. Может, архиепископ всея Сибири и хотел бы сделать эту процедуру обязательной, но религиозное «лобби» было слишком слабым, поэтому большинство ограничивалось росписью в книге регистрации.
Перед началом обговорили все и вся. Они согласились соблюдать каждую деталь ритуала. Почти полчаса, пока священник читал молитвы свидетели держали над головами тяжелые венцы, похожие на короны. Потом они стояли на коленях на куске ткани, произносили слова, связывающие их обещанием всю жизнь разделить на двоих.
После окончания ритуала они вернулись домой.
Засыпая, Настя нашла его руку под одеялом и покрепче сжала, словно боясь, что утром он исчезнет.
На следующий день рано утром парень с красной повязкой, курьер из комендатуры, принес конверт. Насте он сразу не понравился, хотя ничего отвратительного в его внешности не было. Просто такое значительное выражение лица бывает у тех, кто думает, что делает исторически важное дело. А ничего хорошего от исторических дел ждать не стоит.
Настя только услышала фразу «сборный пункт», как ей стало нехорошо.
— Но как же так? То ты же только приехал! Недели не прошло.
Антон не мог ничего сказать утешительного. С ее интуицией Настя должна была понять, что это не обычный поход.
Она и поняла. И как только вестник от Колесникова был выпровожен за дверь, единственная слезинка выкатилась из Настиного левого глаза и оставила на щеке блестящий след.
Закрыв дверь, Антон рухнул в кресло. В другое время налил бы себе стакан водки или закурил. Но сейчас было нельзя, поэтому он вынужден был бороться со стрессом, используя внутренние резервы организма.
— Любимая, не волнуйся.
Даже в мыслях он не называл ее женой, хотя ей это нравилось. Но в самом слове «жена» было что-то настолько приземленное, что он никак не мог употреблять его по отношению к такому деликатному существу как она.
Вечная картина. «На позицию девушка провожала бойца». Пока существуют люди, никуда им от этого не уйти.
Они стояли обнявшись.
— Отправляйся с ними, как только скажут, — Караваев указал за окно на уже начинавшую выстраиваться очередь женщин и детей, явно собранных для подготовки к эвакуации. — Там, по крайней мере, будет безопасно.
— Но ты ведь вернешься? — Настя вздрогнула, и непонятно, сквозняк ли был причиной. — Совсем скоро? Это же не может занять много времени.
Ну что он мог ответить ей на этот вечный женский вопрос.
«Постараюсь»? Не катит. «Непременно?» Слишком фальшиво. Он и сам не был уверен, так как не знал деталей.
— Если они доберутся до меня… у меня есть вот это, — она показала ему шило.
Антон взвесил его на ладони. Потрогал пальцем. Острое.
— Ты что, собираешься отбиваться этим? — с тревогой спросил он. — Ты не перегрелась?
— По крайней мере, они не возьмут меня живой.
— Да кто «они»? Откуда тебе знать, родная? Ты меня пугаешь. Лучше выбрось эту фигню. Я смогу тебя защитить.
— Пока ты рядом. Но если тебя не будет здесь, когда они придут?
— Куда я денусь…
Она не ответила. В ее глазах, снова ставших огромными, был древний страх слабой женщины. Караваеву было ее бесконечно жаль, хотя в глубине души этот страх льстил ему, показывал, насколько он нужен.
— А что мне делать, если ты не вернешься?.. — тихо, почти шепотом проговорила она. — Совсем не вернешься?
В глазах ее было столько отчаяния, что сердце у него екнуло. На секунду он почувствовал злость на весь мир. Антон помедлил с ответом.
— Я знаю, что я сделаю, — сказала Анастасия, не дожидаясь, и достала из кармана еще один предмет. Бритвенное лезвие «Gillette». — Сначала хотя бы одного урода, потом себя…
Да сколько же у нее было при себе колюще-режущего? Достать такие станки теперь можно было только в городах, и несмотря на внушительные запасы их берегли. Они, как и все невосполнимые вещи ежедневного пользования, быстро тратились. Можно было, конечно, пользоваться опасной бритвой, а мыться хозяйственным мылом. Но шампуня для умеренно-жирной кожи точно никто не произведет. И прочие жизненно важные вещи, которые он для нее часто находил.
Антон похолодел, но не подал вида.
— Оставь это мне для бритья.
Он чувствовал, что она не умеет шутить такими вещами, и все равно был на нее не в обиде. Дай бог любому сохранить хоть половину от ее уравновешенности, пройдя через то, что испытала она.
«Черт бы побрал вас всех с вашими войнами. Сукины дети».
Вместо этого он обнял ее и привлек к себе. И держал до тех пор, пока снова пришедший за ним посыльный не стала проявлять нетерпения и покашливать, намекая, что ему пора, что ему влетит, если он не приведет его во время. Как будто Антон, да и любой из них, мог дезертировать.
И не находя больше никаких слов, годящихся для утешения, Антон поцеловал жену в последний раз и вышел за порог.
Глава 4. Dies irae[10]
Во время ночных стоянок они в основном спали как убитые. Разговоры стихали мгновенно, а слоняться по лагерю хоть и не запрещалось, но не приветствовалось.
«Отлил, погадил — лег на место», — говорил Ключарев. Да и все они так уставали во время перехода, что на посторонние дела не было сил.
Лежа под звездным небом в спальном мешке, Данилов заметил слабое свечение там, где развалился под деревом рядом со своим рюкзаком Фомин.
Приглядевшись, Александр увидел в руках у бывшего системного администратора планшет с диагональю пятнадцать сантиметров. Еще лучше присмотревшись, он понял, что на экране не текст, а изображение. Девушка. Из таких, которые привлекают не красотой, а открытостью.
Данилов знал, что Степан восстанавливает компьютерную технику, и мог бы обеспечить каждого из горожан хоть двумя ноутбуками. На практике город обходился гораздо меньшим фондом, а большинство и вовсе от компов отвыкли.