Англичанам это брожение только на руку, потому что если есть беспорядки, можно ввести больше солдат для защиты Суэцкого канала и нефтяных источников тут и там.
19.10.47
Теперь решается наша судьба в УНО, не знаем, наберутся ли необходимые для нас две трети голосов. А тем временем англичане вооружают против нас Трансиорданию и другие соседние страны. Обещанное нам «тоу вовоу»[934] уже началось. Искусственно создается беспорядок, анархия в стране. Но мы не поддаемся, не растерялись. По вечерам стреляют в дома, и говорят, что в последние три вечера арабы извели 10 тысяч пуль.
Я часто прихварываю, даже температура появилась. Поэтому много читаю: «Назареянин» Аша, который, как и Верфель в своей «Бернадетт», хочет отблагодарить христиан за спасение нескольких еврейских душ. И это не Верфель, ассимилированный европейский еврей, это наш Шолом Аш, написавший «Городок», и «Во имя святое», и «Кастильская ведьма», автор и других чисто еврейских и глубоко прочувствованных национальных книг. Что с ним стало?
5 декабря 1947
Самые большие события в нашей жизни случились за последние недели.
Я случайно, или вернее, по обыкновению, была больна гриппой. Я лежала в постели, когда ночью вернулся очень возбужденный Меир и разбудил нас: «Мазл тов! Есть Еврейское Государство. 33 против 13-ти высказались за нас. Радио из Лек-Саксес!»[935]
Уже в три ночи мы слышали шум на улицах Тель-Авива, пение. Шумная толпа, молодежь, всё мчалось в лори туда и сюда. И, по-видимому, город кипел от радости и волнения.
Утром уже были газеты и поздравления по телефону, телеграммы, и настроение поднялось на сто процентов.
Я лежала, но ко мне каждую минуту прибегала другая сестра или компаньонка или соседи, и все рассказывали новости. На улицах радуются и танцуют, братаются с английскими солдатами, которых хорошо напоили и научили кричать: «Мдина иврит, алия хофшит!» («Еврейское Государство, свободная иммиграция!»), «Халла сефер лаван!» («Долой Белую книгу!») Впрочем, эти три фразы они уже знали давно.
Англичане брали в свои военные джипы маленьких школьников, катали их по улицам, заходили в рестораны и кафе, где всех бесплатно угощали, и вино лилось как никогда в нашем еврейском [городе] <государстве>.
Вся наша молодежь, может быть в первый раз в жизни, была пьяна от вина и от счастья. Улица была украшена портретами Герцля и других вождей. Все целовались и поздравляли друг друга. Не только Меир, но и Марк прибегал домой в очень возвышенном настроении. Все жалели, что я в постели, советовали мне даже встать, несмотря на температуру, и снова убегали. Меир утверждал, что «по крайней мере со ста старыми бабами поцеловался, а папа и того больше!»
Но в Петах-Тикве уже в тот же день были столкновения с арабами и были жертвы.
А потом по всей стране пошла волна беспорядков, пожаров, убийств, арестов и масса раненых. Арабы объявили войну.
При арабско-еврейских столкновениях англичане приняли «нейтральную» позицию. Их спрашивали, как в Ирландии: «Вы за кого нейтральны?» Этой декларацией в УНО была закончена наша пятидесятилетняя борьба за восстановление еврейского государства.
У нас в клинике прибавилось пациентов, раненых, и я должна была встать, хотя я еще была очень слаба после гриппы.
14.12.1947
Я получила почту из Шанхая от доктора Вальтер, от родственников из Иоганнесбурга, из Нью-Йорка: все нас поздравляли, пишут, как в чаду, начинают паковать чемоданы и говорят: «Мы пили вино, мы плакали, целовались и паковали вещи». А Бевин нам отвечает: «Не толкайтесь в очереди, вы еще не по дороге в Палестину!»
Министров сменяют, даже королей и царей, а еврейский народ живет: «Ам Исраэль хай!»
Когда я читала книги о Франклине и о гражданине Томасе[936], и об американской Войне за освобождение[937], я была горда, что и мы, маленький народ, вступаем на тот же путь борьбы. Меир каждую ночь выходит на стражу. Погоды стоят зимние, я еще не оправилась от гриппы.
Но в хозяйстве такие трудности. Недостает газа для плит, керосина, автобусное сообщение расстроено, шин и бензина для машин не хватает. И все это затрудняет доставку запасов для больницы. «Тоу вовоу» на всем ходу. Трансиорданские легионеры перешли в оффензиву[938]. Вчера было 14 убитых и 9 раненых, среди них муж одной нашей сестры. Все это случилось по дороге в Бен-Шемен.
Были также нападения на пригород Холон, построенный на дюнах вблизи Тель-Авива, но отделенный от города арабскими районами. Пока все это называется «инцидентами». Те же «инциденты» в Пакистане, в Индии, в Индонезии.
Наши детишки гуляют с бело-голубыми флагами и венками на головках. А молодежь выезжает с песнями на каждую работу и каждую стражу. Хочется плакать от горя и радости, когда видишь все это. Война за освобождение — это как роды: мучительно, болезненно, опасно, но если кончается благополучно, то дает новую жизнь и новую радость. Поэтому нет смысла стонать и жаловаться и считать жертвы.
23.12.47
Читаю Жака Бенвилье — «Англия и Империя»[939]. И еще Бомарше, и новую книгу Фейхтвангера о Франклине и Бомарше[940].
Англия как культурная страна могла бы быть благодетельницей человечества, но в самой идее Империи есть порок: эгоистическое желание использовать чужую слабость и некультурность. Теперь даже Египет, и Судан, и Сирия, и Ирак хотят избавиться от них.
27.12.47
Убит заведующий детской иммиграцией Ханс Байт, который заменил мисс Сольд[941]. Талантливый и образованный работник. Он ехал в такси на собрание по делу детской алии.
1 января 48 года
Новый год. Завтра 28 лет нашего пребывания в Палестине. Мы в 25-летие забыли открыть бутылку «Аликанте», а теперь не до того. Мы решили переменить наши имена. Марк Натанзон превращается в Моше Натани, я — в Хаву Натани, Меир тоже получает фамилию Натани.
Я прочла символическую книгу Ульмана «Белая башня»[942] о снежных горах. Прекрасно только наше стремление ввысь, вверх, на вершину горы. Тяжел подъем, еще тяжелее спускаться. Когда мы уже наверху, мы слепнем от белизны, не видим того, к чему стремились всю жизнь. И каждый народ делает этот подъем и спуск по-своему, в связи со своим национальным характером.
Еще я перечла Гейне. Там есть много пророческого, предвидение войн и катаклизмов и агрессии со стороны средневековой Германии. Достоевский предвидел большевистскую революцию. Герцль предсказал жестокий антисемитизм и необходимость создания Еврейского Государства.
На этом обрывается дневник жены врача Хавы Натани (Евы Григорьевны Натанзон).
В начале января 1948 года доктор Натани с женой выезжали часто в соседние деревни, кварталы и окрестности Тель-Авива. Нередко они привозили с собой в своем амбулансе больных и раненых. Ева Григорьевна не позволяла мужу ездить одному в эти опасные поездки и исполняла роль сестры милосердия.
В одну из таких поездок они попали в сильный обстрел, шрапнель разорвалась возле амбуланса. Машина перевернулась, четверо людей остались под грудой железа и деревянных частей, которые начали гореть: бензин разлился и вспыхнул.
Автомобиль, который проезжал в то же почти время, несмотря на продолжавшийся обстрел, остановился. Люди, сидевшие в нем, открыли заднюю дверь амбуланса, отвязали привязанного к нарам раненого человека. С трудом они вытащили доктора и его жену. Шофер амбуланса был мертв. Хава Натани скончалась по дороге. Доктор был привезен в больницу без сознания. Раненый пострадал меньше всех и смог впоследствии сообщить кое-какие подробности этой катастрофы для прессы
Приложение IИздательские инициативы Лейба Яффе на русском языке
В этом разделе читатель найдет материалы, рассказывающие об издательской деятельности Лейба Яффе в Москве в годы Первой мировой войны и пореволюционный период. И хотя в библиографической описи публикаций Л. Яффе, составленной его сыном, мы найдем около 800 наименований на трех языках — русском, иврите и идише, среди многочисленных его статей, переводов, речей, манифестов и воспоминаний особое место занимают несколько инициированных им книг на русском языке. Это литературно-художественные сборники «Сафрут» (№ 1–3, Москва, 1917–1918 и отдельный том, по большей части избранное из трех московских книжек, — Берлин, 1922), составленный им поэтический сборник «У рек Вавилонских. Национально-еврейская лирика в мировой поэзии» (Москва, 1917, обложка художника Л. Лисицкого) и «Еврейская антология. Сборник молодой еврейской поэзии под ред. В. Ф. Ходасевича и Л. Б. Яффе. Предисловие М. О. Гершензона» (Москва, 1918; Берлин, 1922) переведенных с иврита стихотворений новейшего времени.
Приведу рецензию Владислава Ходасевича на книгу «У рек Вавилонских»:
Прекрасную задачу поставил себе составитель сборника. Судьба еврейского народа, его душа и его культура столетие за столетием волнует людей всех культурных наций. Воззрения эпох, народов и отдельных личностей претерпевали и претерпевают по отношению к еврейству непрерывный ряд изменений. Тот же процесс происходит и в самом еврейском народе. Национальная еврейская лирика неизбежно становится зеркалом этих изменений. Попытка собрать в одной книге ряд отражений, мелькнувших в этом зеркале, — и любопытна, и поучительна, и может представить немалую ценность как материал не только художественный, но и исторический. Но одно дело — то, как национальные еврейские мотивы отражены в мировой, не еврейской поэзии, другое — то, как они прозвучали в творчестве поэтов еврейских. Поэтому нам кажется, что составитель сборника сделал ошибку, смешав лирику еврейскую, так сказать, по крови, с лирикой не еврейской. Тут — два разных зеркала и, следовательно, — две разные книги или хотя бы два самостоятельных отдела в одной книге. Промах в методе сразу дал себя чувствовать: еврейские имена составляют целую треть в перечне поэтов, произведения которых вошли в сборник. Но в мировой поэзии евреям вовсе не принадлежит третья часть голосов. Если бы поэты-евреи были отделены составителем от поэтов иных национальностей — его прекрасный труд выиграл бы еще более[943].
Яффе гордился этими начинаниями, по праву считая их весомым вкладом в русско-еврейскую культуру. Об этом можно судить по опубликованным в 1933 году его воспоминаниям о своем первом культуртрегерском проекте — выпуске юбилейного номера редактируемой им газеты на русском языке «Еврейская жизнь». Этот двойной номер (№ 14–15) был посвящен еврейскому национальному поэту Хаиму Нахману Бялику. Претворить задуманное Яффе в жизнь было бы невозможно, если бы не успех вышедшей в 1911 году и не раз переизданной книги переводов Владимира Жаботинского: «Х. Н. Бялик. Песни и поэмы». Именно эта книга познакомила с творчеством Бялика обширную читательскую публику как среди евреев, так и среди русской интеллигенции, и ее популярность, а также нужда русских поэтов в средствах в ту трудную пору создали предпосылки для успешного осуществления издательских планов Яффе. Публикуемые ниже материалы позволяют заглянуть «за кулисы» его редакторской и издательской работы, что особенно интересно, поскольку в нее были вовлечены некоторые значительные русские поэты.
Юбилейный, посвященный творчеству Бялика выпуск «Еврейской жизни» интересен прежде всего тем, что там впервые стихи ивритского поэта были даны в переводах выдающихся русских поэтов. Письма Лейба Яффе участникам бяликовского юбилейного номера газеты «Еврейская жизнь» и их письма к нему, а также фрагменты последующей переписки Яффе с деятелями русской культуры в ходе подготовки «Еврейской антологии» и других проектов издательства «Сафрут», которое Яффе возглавлял, частями и в разное время публиковали по архивным разысканиям Брайан Горовиц (США), Александр Лавров (Россия), Владимир Хазан и Э. Мазовецкая и мы с Романом Тименчиком (Израиль). Желающих подробнее ознакомиться с контекстом этих писем отсылаю к первым публикациям[944]. Мне показалось полезным свести воедино рассеянные по научным журналам и томам фрагменты переписки, поскольку мемуары Фриды Яффе поощряют к публикации возможно полного собрания документов, проливающих свет на судьбу и деятельность семьи Яффе. Это особенно насущно еще и потому, что дав главному герою Марку Натанзону профессию врача, Фрида была вынуждена вовсе не касаться литературно-издательской деятельности его прототипа.
Да не пеняют мне на то, что переписываю уже изданное. Принято считать, что слово «культура» восходит к трактату о земледелии «De agri cultura» Марка Порция Катона Старшего (234–149 гг. до н. э.). Катон дает земледельцу совет: покупая земельный участок, нужно обойти его несколько раз; если участок хорош, чем чаще его осматривать, тем больше он будет нравиться, тем лучше будет твой за ним уход, который, согласно Катону, и есть культура.
Лейб ЯффеПервый юбилей Бялика[945]
Дело было накануне Песаха 1916 года. Шел третий год мировой войны — год массовых выселений евреев, преследований и страданий еврейских беженцев. В ту пору вышел указ военного командования в России закрыть все еврейские газеты[946]. Даже частная переписка на иврите и идише была запрещена. В альманахе «Еврейская старина» под редакцией Дубнова были вымараны все еврейские буквы.
В те дни в Москву приехал Бялик[947]. Он выступал с лекцией на тему «Галаха и Агада»[948] и был вынужден читать ее по-русски. Воистину странно было видеть Бялика на сцене переполненного зала Политехнического музея, обращающегося к своим многочисленным слушателям на русском языке.
А я тогда вместе с Александром Гольдштейном[949] был редактором газеты «Еврейская жизнь», которая выходила в Москве вместо закрытого в Петрограде «Рассвета». И когда Хаим Гринберг[950] сказал мне при встрече: «Скоро исполнится 25 лет литературной деятельности Бялика», мне тут же пришло в голову посвятить этому юбилею Бялика особый выпуск «Еврейской жизни». Странная это была идея — в годину бедствий праздновать юбилей ивритского поэта. Но и обойти молчанием такое событие казалось невозможным. И не исключено, что не последнюю роль тут сыграло желание поступить наперекор, воплотить эту идею вопреки всем трудностям и препонам[951].
Мы приступили к необходимым приготовлениям. Я обратился ко всем знавшим русский язык ивритским и идишским писателям, а также к известным русским прозаикам и поэтам, знакомым с творчеством Бялика по переводам Жаботинского и других. Прежде всего, я отправил телеграмму Ахад Гааму, находившемуся тогда в Лондоне. Но его по-русски написанный ответ (от 13 марта 1916 г.) подействовал на нас, как ушат холодной воды. Он спрашивал: разве до праздников ныне? Свое первое стихотворение Бялик опубликовал в сборнике «Пардес» в 1892 году, и с 25-летним юбилеем его литературной деятельности вполне можно подождать до следующего года. И возраст Бялика тоже казался Ахад Гааму не подходящим для юбилейных торжеств. Он писал: «Если не ошибаюсь, Бялику теперь 43 года, подобное число лет не вяжется с юбилеем». И продолжал: «Помимо этих формальных причин, не скрою, вся эта задумка видится мне полным абсурдом, и уж совсем нелепо праздновать юбилей нашего национального поэта в пору, когда наш национальный язык, язык этого самого поэта, находится в состоянии вынужденного паралича. На наши уста наложили печать, чтобы мы не могли выразить на нем своих чувствований. Представьте себе, что в Судный день выйдет указ закрыть все синагоги и молитвенные дома. Что сделают в таком случае евреи? Уж верно каждый сын Израилев будет изливать душу перед Всевышним в собственном доме, а не побежит с молитвенником в церковь или в мечеть, чтобы там прочесть „Кол нидрей“. Закрыты „Ѓа-Шилоах“ и „Ѓа-Олам“, у нас нет на иврите ни одного повременного издания, где мы могли бы поздравить своего поэта на национальном языке, а ведь именно ему он посвятил дело всей жизни, ему отдал свой мощный талант. Или вы и вправду не понимаете, какую обиду и унижение испытает наш поэт, когда мы преподнесем ему в качестве подарка юбилейный номер на чужом языке? Я считаю, что нашему поэту более приличествует удовольствоваться статьей, где вы выскажете все эти соображения, а именно: что в отсутствие газет и журналов на иврите, лучшим поздравлением ивритскому поэту будет многозначительное молчание…
Последуете вы моему совету или нет, я надеюсь, что вы не найдете в этом письме ничего, что могло бы вас задеть».
Нет, задеты мы не были. Проще было бы сказать, что это письмо не прибавило нам энтузиазма, но и сидеть сложа руки мы не могли.
В редакционной статье, опубликованной в «Еврейской жизни» в те дни, я выразил всю горечь по поводу жестокости правительственных мер, однако также подчеркнул душевную потребность подготовить юбилейный выпуск.
Первым откликнулся Менделе Мойхер-Сфорим, ответивший нам письмом, написанным старинным русским стилем на бумаге со штампом одесской еврейской школы, где служил «Дедушка» нашей литературы. Он болел, и дни его были сочтены[952]. Он писал: «Вне всякого сомнения, этот юбилей нашего юного талантливейшего поэта Хаима Бялика станет великим праздником новой ивритской поэзии. И я, старейший поклонник и верный друг виновника торжества, был бы счастлив принять участие в этом празднестве, но к моему великому сожалению, болезнь не позволяет мне написать что-либо достойное такого события».
Я обратился к известному литератору и критику М. Гершензону. Тот пригласил меня к себе. Гершензон был мыслитель и считался самым знаменитым в России историком литературы. Особенно он снискал известность как историк славянофильства и декабристского движения. В работе «Грибоедовская Москва» он мастерски обрисовал дух Старой Москвы. Бялика он знал лишь по переводам его стихов с иврита на русский и по его стихам на идише и видел в нем большого поэта.
Мы долго беседовали. И Гершензон дал мне небольшое эссе «Ярмо и гений». Он также представил меня великим русским поэтам: Вячеславу Иванову, Валерию Брюсову, Федору Сологубу и другим. Мне хотелось напечатать в юбилейном выпуске образцовые переводы некоторых стихотворений Бялика. Я передал упомянутым поэтам несколько подстрочных переводов из Бялика вместе с ивритским текстом подлинников, записанным русскими буквами, чтобы они почувствовали их метр и правила рифмовки. Я получил несколько замечательных переводов. Гершензон писал о трагедии гения, наделенного мощными крыльями и неспособного воспарить. Таким ему виделся жребий Бялика: ангел в оковах, орел в цепях. Гений обязан быть свободен от всякой заботы и печали, ибо заботы умаляют масштаб его личности. Гений не может нести ярмо мрачных будней, у него лишь одно стремление — к солнцу. Оттого Гоголь, Ибсен и Глинка отправились на юг. Правда, Бялик родился среди российского еврейства, куда никогда не заглядывает солнце. Но даже если бы он родился в свободной равноправной стране, его дух и тогда не был бы свободен, поскольку еврейство отравлено долгими веками Изгнания. Оттого так бессильно падают его крылья, словно налитые свинцом. Он страдает и жалуется на порабощенность своего гения на этой земле. Если бы гений Бялика мог развиваться беспрепятственно — какие бы сокровищницы мысли и чувства, заключенные ныне в нем и не способные прорваться наружу, открылись бы глазам мира и были бы дарованы человечеству. Появление Бялика — это дивное знамение, соответственное мощи и неистощимой юности еврейского духа, оно — необъяснимое чудо в глазах народов мира: ведь при такой еврейской судьбе душа поэта осталась живой, хотя могла бы стать кровоточащей, не знающей исцеления раной. Чудо, что после таких двух тысячелетий родился в волынском местечке человек с душою Бялика. Или и вправду живет и сохраняется еврейство как негасимый уголек, тлеющий под спудом в ожидании своего часа, когда из него вдруг возгорается пламя могучего неистребимого творчества? Да, именно так: «поэзия Бялика — потрясающая повесть о противоестественности исторической судьбы еврейского народа».
И Максим Горький также прислал мне заметку[953]. Он писал: «Для меня Бялик — великий поэт, редкое и совершенное воплощение духа своего народа, он — точно Исаия, пророк наиболее любимый мною, и точно богоборец Иов». Горький писал о бяликовских стихах скорби и гнева, но тут же оговаривается: «Но это гнев любящего, великий гнев народного сердца, ибо поэт — сердце народа». Сквозь негодование пробивается, словно солнечный луч, любовь поэта к жизни, к матери и его вера в духовные силы еврейства, ведь мы — последнее поколение Изгнания и первое поколение Избавления.
Русский писатель Куприн писал: «Истинные творцы искусства протягивают навстречу друг другу руки через бездны человеческой злобы, недоверия, жадности, подлости и лжи. И в этом их заслуга…»
Поэт Бунин посвятил Бялику стихотворение, Валерий Брюсов перевел стихотворения «Где ты?» и «О резне». Последнее было переведено также Федором Сологубом, и я опубликовал оба перевода. Вячеслав Иванов перевел «Истинно, и это кара Божья…» Ведущие еврейские литераторы прислали свои характеристики и оценки многосторонней творческой личности Бялика. И Андрей Соболь, русско-еврейский писатель, столь трагически погибший[954], тоже участвовал в выпуске.
Давид Фришман распознал иного Бялика, массам не известного. Обильно цитируя стихотворение «И будет, когда продлятся дни…», он предложил свою неожиданную интерпретацию.
Посвященный Бялику выпуск «Еврейской жизни»[955] вызвал отклик во всем мире. Он был сюрпризом для стоявших в стороне евреев и для неевреев. Гершензон сказал мне: «После мук и горечи этих лет вы показали еврейство в сиянии солнечного света». Полгода спустя мы получили транзитом через Копенгаген из отделенной от нас кровавым морем Палестины сборник «В этот час», приуроченный к тому же юбилею Бялика.
20 февраля 1916 г., Л. Яффе — В. Брюсову[956]
20. II.1916
Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич.
В ближайшие недели исполняется двадцатипятилетие литературной деятельности самого яркого представителя новоеврейской поэзии Х.-Н. Бялика. Наша редакция намерена дать специальный нумер, посвященный характеристике и оценке поэта. Для нас было бы чрезвычайно важно и ценно, если б Вы нашли возможным дать хотя бы небольшую статью о Бялике.
Особенно желательно было бы, если б Вы согласились помимо статьи дать нам несколько его стихотворений в Вашем переводе.
Зная Ваш глубокий интерес к поэзии всех стран и народов, позволяем себе надеяться, что Вы не откажете нам в этой просьбе.
С глубоким уважением Л. Б. Яффе.
25 февраля 1916 г., Л. Яффе — М. Гершензону[957]
Редакция и контора
«Еврейская Жизнь»
Москва, Солянка, № 8
Телефон 5-49-54
Москва, 25/II
Глубокоуважаемый Михаил Осипович.
В ближайшие дни исполняется двадцатипятилетие литературной деятельности самого яркого представителя новоеврейской поэзии Х.-Н. Бялика.
Мы намерены дать специальный нумер, посвященный характеристике и оценке поэта.
Помимо еврейских поэтов и писателей в юбилейном нумере примут участие некоторые лучшие представители русской литературы.
Для нас было бы чрезвычайно важно и ценно, если б Вы нашли возможным принять участие в этом нумере и дать нам хотя бы небольшую статью о Бялике[958].
С глубоким волнением читал я Вашу статью «Народ, испытуемый огнем».
Может быть, Вы еще помните московского студента, который в Гейдельберге писал под Вашу диктовку и который затем посещал Вас во Франкфурте[959].
10 марта 1916 г., И. Бунин — Л. Яффе[960]
10 марта 1916 г.
Многоуважаемый Лев Борисович.
Пожалуйста, простите, я последнее время хвораю. При всем моем искреннем желании исполнить Вашу просьбу и почтить Х. Н. Бялика, коего я считаю настоящим поэтом, что так чрезвычайно редко, ничего не могу написать о нем, ибо все-таки знаю его только по переводам Жаботинского. Окажите любезность, сообщите, когда именно его юбилей и куда направить приветственную депешу.
14 марта 1916 г., Л. Яффе — В. Брюсову[961]
14. III.1916.
Многоуважаемый Валерий Яковлевич.
От души благодарю Вас за Ваш отклик. Я не ответил Вам немедленно, потому что уже несколько дней лежу больной.
Посылаю Вам три стихотворения Бялика с транскрипцией подлинника и дословным переводом.
Зная несколько Ваши переводы из армянской поэзии, я не сомневаюсь, что Вам удадутся и переводы с еврейского.
Помимо перевода мы бы очень просили Вас дать хотя бы небольшую статью в 50-100 строк о Бялике или по поводу Бялика (вроде Вашей рецензии[962]).
Для нас очень важно, чтобы к этому празднеству еврейской поэзии проявилось отношение лучших представителей русской поэзии.
«Юбилейный №» выходит несколько позже, чем мы предполагали, и последний срок для сдачи материала — 25 марта.
Я через несколько дней надеюсь подняться и тогда позволю себе позвонить Вам.
15 марта 1916 г., Л. Яффе — М. Гершензону[963]
<На бланке «Еврейской жизни»>
Москва, 15 III 1916
Дорогой и многоуважаемый Михаил Осипович.
От души благодарен Вам за Вашу прекрасную статью о Бялике[964]. Я не откликнулся и не поблагодарил Вас до сих пор, потому что я уже некоторое время болен, лежу.
Юбилейный № выйдет в последних числах марта, несколько позже, чем мы предполагали. Материал мало-помалу получается. Сегодня получил статью от М. Горького. В. Брюсов согласился дать нам перевод из Бялика. Послал ему несколько стихотворений с транскрипцией оригинала и дословным переводом. Должен был посетить 19-го Вячеслава Иванова, но тогда уже лежал. На днях поднимусь и пойду к нему.
Лев Шестов был у меня в редакции. Результат разговора: он статьи не даст. Не умеет писать на публицистические темы, к тому же еврейские темы его слишком волнуют, когда он думает о них, и он не в состоянии писать об этом.
Когда поднимусь, посещу Вас, если позволите.
Низкий поклон Вашей уважаемой супруге.
Жму Вашу руку.
23 марта 1916 г., И. Бунин — Л. Яффе[965]
23. III.1916.
Многоуважаемый Лев Борисович.
Посылаю Вам для юбил<ейного> № стихотворение[966]. Прикажите его переписать для печати, а оригинал будьте добры передать Х. Н. Бялику.
Ив. Бунин
Измалково, Орловск. губ.
24 марта 1916 г., Л. Яффе — Брюсову (фрагмент)[967]
…Если Вас не затруднит, я бы позволил себе просить Вас прочесть прилагаемый перевод стихотворения Бялика и высказать Ваше мнение о нем <…> Стих<отворение> дано для юбилейного №.
26 марта 1916 г., Л. Яффе — В. Брюсову (фрагмент)[968]
…Может, найдете возможным прислать мне перевод стихотворения о резне. Это стих<отворение> меня очень интересует и хотелось бы видеть его перевод[969].
29 марта 1916 г., В. Брюсов — Л. Яффе[970]
29 марта 1916
Многоуважаемый Лев Борисович!
Видя Ваше внимание к нашей, переводчиков, работе, предлагаю Вам несколько правок моего перевода: Вы лучше меня решите, какие — ввести в текст, какие — нет.
1) Чтобы избежать неудачного «путь по тверди», можно в 1-й строфе стихи 1–4 читать:
Для меня милосердий, о небо, потребуй!
Если Бог есть в тебе и к Нему — путь по небу!
(Той стези не обрел я!)
Для меня милосердий потребуй!
Или, если слово «потребуй» сразу слишком сильно, то:
Проси для меня милосердия, небо!
Если Бог есть в тебе, милосердия требуй!
(Но стези не обрел я,
Что к Богу вела бы по небу!)
Внешне последний вариант отступает от подлинника, но смысл, кажется, сохранен.
2) В той же строфе, в стихе 6, может быть, лучше:
Руки упали; надежды нет боле…
3) Так как стихом «Доколе…» мой размер уже нарушен, то лучше во 2-й строфе, в стихе 6, поставить, как было прежде:
Кровь младенцев и старцев — красные реки
(Можно, конечно, для соблюдения размера, вставить словечко: «те красные реки», но, думаю, это — излишне: пауза, тире, заменит недостающий слог, а слово «младенцев» здесь важно, «отроки» — гораздо слабее).
4) По той же причине, т. е. потому, что мы уже решились допускать вольности в размере, в последней (4-й) строфе, стих 2-й, лучше сократить и читать:
За кровь младенца — отмщений
В подлиннике только — «кровь», «убийства» — нет.
5) Мне не нравится еще, в стр<офе> 3-й, ст<их> 5-й:
В проклятии вечном все небо да канет
Но я не могу найти хорошей замены. Но, может быть, читать этой 3-й строфы стихи 1–5 так:
Если есть справедливость — пусть тотчас воспрянет!
А если… (и т. д.)
Все небо гниющим злодейством да станет.
В подлиннике есть выражение «да сгниют небеса в злодействе».
Заглавие, думаю, лучше оставить по-еврейски, или поискать другого слова, не «о резне» («об избиениях»? — я вообще не знаю смысла слова al-haschchita[971]).
Повторяю: я предоставляю все эти поправки на Ваше усмотрение и потому внес их в корректуру карандашом: что Вы найдете излишним, легко стереть, и очень прошу Вас сделать это согласно с Вашим решением.
Валерий Яковлевич Брюсов
Москва, 1-я Мещанская, 32.
29 марта 1916 г., Вяч. Иванов — Л. Яффе[972]
29 марта 1916 г.
Многоуважаемый Лев Борисович,
Изменять что-либо, хотя бы и дружеской и умелой рукой, в стихах поэта столь знаменитого, как Ф. Сологуб — дело весьма ответственное и деликатное; Федор Кузьмич бывает часто щепетилен, — пожалуй, обидится, и — прибавлю — не без основания. Да и было бы из-за чего рисковать задеть его, — когда он так отзывчиво поспешил исполнить наше желание, воспользовавшись немногими часами, которыми он располагал в Москве! Ведь смысл все же нимало не искажается при сохранении его текста. Французский поэт может обращаться к Богу с молитвой «за французов», немецкий — «за немцев»: почему же «за евреев» в стихах Бялика должно производить такое впечатление, как будто он говорит «со стороны». В Библии постоянно говорится о «Израиле», «дщери Израиля», «дщери Сиона» — вместо: «мы», «наш народ». — Конечно, стихи Сологуба ничего бы не потеряли, если бы вместо «для евреев» (1 строка) и «за евреев» (4 строка) стояло «за народ мой». И я посоветовал бы ему написать это или подобное, если бы с ним лично беседовал. Но в его отсутствие нельзя позволить себе изменить ни йоты в написанном. Это вопрос принципиальный. И я бы сам не простил ни одной редакции произвольной перемены, как бы удачна она ни была. Итак, мой совет: печатайте хорошие стихи, как есть, и не делайте осложнений, по существу дела совершенно ненужных. Изменения мои в корректуре моих стихов тщательно соблюдите.
С искренним уважением
Если я Вас не убеждаю, единственный исход телеграфировать Сологубу (Петроград, Разъезжая, 31): «можно ли поправить за народ мой вместо за евреев». Но, повторяю, этого излишне добиваться, да и времени у Вас нет. Итак, пожалуйста, печатайте стихи без перемен.
5 апреля 1916 г., Ф. Сологуб — Л. Яффе[973]
Федор Кузьмич Тетерников
(Федор Сологуб)
Петроград
Разъезжая, 31, кв. 4.
Телефон 106-44.
5 апреля 1916 г.
М<илостивый> Г<осударь>
Г<осподин> Редактор,
Очень прошу Вас выслать мне № 14 «Еврейской жизни», где напечатан мой перевод стихотворения Бялика. Мне было бы очень приятно, если бы Вы пожелали высылать мне Ваш журнал.
8 апреля 1916 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[974]
8. IV.1916.
Глубокоуважаемый Федор Кузьмич.
От души благодарю Вас за Ваше стихотворение. Юбилейный № нашего журнала выслан Вам. Мы, конечно, с величайшим удовольствием будем высылать Вам наш журнал.
С глубоким уважением
Успех посвященного Бялику фестшрифта и возникшие при его подготовке литературные связи побудили Яффе приступить к подготовке тома новой еврейской поэзии в переводах с иврита на русский. В помянутой выше работе об истории создания «Еврейской антологии» Лавров пишет:
«Проведенная организаторская и редакторская работа послужила для Яффе непосредственным стимулом к воплощению более масштабного замысла — сборника стихотворений новейших еврейских поэтов в русских переводах. Два месяца спустя после выхода в свет „бяликовского“ номера „Еврейской жизни“ он писал Гершензону уже о будущей Еврейской антологии<…>
Еврейская антология, включавшая стихотворные переводы из 15 поэтов, вышла в свет в начале июля 1918 г., за первым последовало второе издание, а в 1922 г. в Берлине появилось третье, что очевидным образом свидетельствовало об успехе книги, сумевшей вызвать живой читательский интерес даже в отнюдь не самые благополучные времена <…>
После появления Еврейской антологии издательская деятельность Яффе в Москве пошла на спад — неизбежный в условиях всеобщей разрухи и большевистского хозяйствования. Воодушевление, стимулированное февралем 1917 г., сменилось у руководителя „Сафрута“ совсем иными настроениями»[975].
В подготовке «Еврейской антологии» с лета 1917 года деятельное участие принимал Владислав Ходасевич, которого с Яффе познакомил Гершензон[976] и который занимался распределением материала между переводчиками и редактировал готовые переводы[977].
Среди переводчиков «Антологии», работавших с подстрочниками, были Ф. Сологуб, Вяч. Иванов, В. Брюсов, Ю. Балтрушайтис, Вл. Ходасевич, Ю. Верховский, К. Липскеров, Амари, а Л. Яффе, С. Маршак, Элишева (Е. Жиркова), П. Берков и О. Румер переводили непосредственно с иврита.
6 июня 1916 г. Л. Яффе — М. Гершензону[978]
Многоуважаемый и дорогой Михаил Осипович.
Я очень извиняюсь, что до сих пор не сообщил Вам о ходе работ для сборника. Состояние моего здоровья было таково, что меня насильно оторвали от работы и услали отдохнуть и полечиться. Перед отъездом успел только побывать у Валерия Брюсова. Он охотно будет переводить для сборника. К Вячеславу Иванову, к сожалению, не успел заехать. Был бы Вам очень благодарен, если б Вы мне сообщили его адрес. Пока читаю еврейских поэтов, составляю подстрочники, списываюсь с авторами. У Валерия Брюсова я видел произведения новейшей евр<ейской> поэзии, которые должны войти в хрестоматию, издаваемую М. Горьким[979]. Всего этих стих<отворений> — от Бялика и после него — около 10-ти. Из них — только одно, всего только одно, которое мне очень хотелось бы иметь в нашем сборнике, — небольшая поэма Бялика.
Где проведете это лето?
Низко кланяюсь Вашей супруге.
С сердечным приветом и глубоким уважением
Л. Б. Яффе
6. VI.1916
Мой адрес до 15 июня: ст. Подсолнечная Никол, ж. д. № 9 Санаторий.
8 августа 1916 г., Л. Яффе — М. Гершензону (фрагмент)[980]
<На бланке газеты «Еврейская Жизнь»>
Москва, 8.VIII. 1916.
…По Вашему совету послал Вяч<еславу> Иванову телеграмму с уплоченным ответом, но ответа не получил. Очень огорчает меня это невнимание, тем более что неполучение от него ответа задерживает всю мою дальнейшую работу. Низкий поклон Вашей супруге…
8 августа 1916 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[981]
Москва, 8.VIII.1916.
Глубокоуважаемый Федор Кузьмич.
Позволяю себе обратиться к Вам с нижеследующей просьбой. Мы в ближайшем времени намерены приступить к изданию сборника стих<отворений> лучших еврейских поэтов в русском переводе. Предполагается в виде первого опыта дать стих<отворения> новейших евр<ейских> поэтов, начиная с Х. Н. Бялика. Сборник выйдет с предисловием М. О. Гершензона. К участию в нем мы приглашаем лучших представителей русской поэзии. Считая особенно важным и ценным Ваше участие в этом сборнике, просим Вас не отказать взять на себя некоторые переводы из Бялика и др<угих> евр<ейских> поэтов.
По получении от Вас ответа, вышлю Вам транскрипцию и подстрочный перевод некоторых стихотворений. Может, Вы бы нашли возможным указать, какого рода стих<отворения> Вам было бы желательно получить для перевода.
Позволяю себе надеяться, что и на этот раз мы встретим с Вашей стороны такое же отзывчивое отношение, как при первом обращении к Вам.
В ожидании Вашего ответа
с глубоким уважением Л. Б. Яффе.
2 сентября 1916 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[982]
2. IX.1916.
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
Я хворал несколько недель, поэтому не ответил сейчас же на Ваше письмо, за которое я Вам искренно благодарен.
Посылаю Вам два стихотворения Х. Н. Бялика с транскрипцией оригинала и подстрочным переводом. В ближайшие дни пришлю Вам небольшую поэму Бялика и несколько стих<отворений> других поэтов.
Я забыл написать в предыдущем письме, что мы можем предложить гонорар 50 коп. со строчки. Если разрешите воспользоваться некоторыми переводами для нашего журнала до их появления в сборнике, мы сможем предложить еще по 25 коп. со строки.
Если Вас не затруднит, я бы просил Вас подтвердить получение письма и стихотворений.
С глубоким уважением Л. Б. Яффе
22 сентября 1916 г., И. Бунин — Л. Яффе[983]
Многоуважаемый Лев Борисович.
При всем моем желании исполнить Вашу просьбу, не думаю, чтобы мне удалось это сделать: переводить, не зная языка, нельзя, я однажды уступил настояниям переложить в рус<ские> стихи 2 или 3 стих<отворения> армянских поэтов — и до сих пор чувствую себя неловко, хотя дело было уже давно. Пришлите мне несколько подстрочников, — тогда мне виднее будет, хотя, повторяю, очень мало шансов на то, чтобы вышло из этого что-нибудь путное. О гонораре не беспокойтесь — я по полтиннику получал лет 25 тому назад, теперь таких цен не беру, и посему, если выйдет что, дам уж лучше бесплатно.
22. IX.1916.
Измалково, Орловск. губ.
1 октября 1916 г., Л. Яффе — М. Гершензону[984]
<На бланке газеты «Еврейская Жизнь»>
Москва, 1.Х.1916.
Дорогой Михаил Осипович.
Лежу уже седьмой день в лечебнице д-ра Герценберга. Так плохо себя чувствовал, что меня ночью в карете скорой помощи пришлось отправить в лечебницу. Поправляюсь, но еще придется полежать.
Фрида Вениаминовна принята на курсы Полторацкой, хотела зайти к Вам, сообщить об этом и поблагодарить Вас, но в тот же день она узнала о смерти отца.
Сердечно жму Вашу руку. Привет Вашей супруге.
Ваш Л. Яффе
5 октября 1916 г. Л. Яффе — В. Брюсову (фрагмент)[985]
…Я Вас очень прошу не отказать мне дать хотя бы несколько переводов для сборника новоеврейской поэзии. Не могу себе представить, чтобы сборник мог быть выпущен без Вашего участия…
9 октября 1916 г., В. Брюсов — Л. Яффе[986]
9 окт<ября> 1916.
Многоуважаемый Лев Борисович!
Душевно жалею о Вашем нездоровьи, и сочувствие мое тем более живо, что и я лишь недавно вышел из стен лечебницы и на своем опыте изведал все тягости долгой болезни. Что до Вашего желания, то я очень рад был бы его выполнить — если тому откроется возможность. После двух с половиною месяцев вынужденного, болезнью, «безделья», я теперь едва возвращаюсь к своим работам. Количество срочного дела, которое я обещал выполнить уже без малейшего медления, — прямо неимоверно. В сущности мне следовало бы сейчас работать беспрерывно, день и ночь, чтобы хоть сколько-нибудь исправить все, мною упущенное. Чувствую, однако, что я не имею нравственного права отнимать для какой-либо иной работы время, которое должен посвятить исполнению обещаний, ранее данных издателям и редакциям и, как мне известно, для них важным. Достаточно сказать, что моя болезнь на те же 2 1/2 мес<яца> задержала выход двух изданий «Паруса»[987], и т. под. Но все, что могу, я постараюсь для Вас сделать. Если Вы можете еще некоторое время не торопить меня, я через 3–4 недели, вероятно, смогу освободить себе столько досуга, чтобы перевести желаемые Вами стихи. Прошу извинить мне такой долгий срок, но сейчас, переводя ежедневно стихи финских поэтов, я прямо не в силах «настроить свою душу» так чтобы взяться еще за перевод еврейских. Вы — тоже поэт, Вы тоже пишете стихи и поймете это мое объяснение.
Сердечно желаю Вам здоровья,
преданный Вам Валерий Брюсов.
12 октября 1916 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[988]
12. Х.1916.
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
Очень извиняюсь, что не писал Вам и не послал стихов. Объясняется это тем, что я в последнее время часто и подолгу хвораю.
Как только оправлюсь, пришлю Вам другие стихотворения.
Если переводы из Бялика уже готовы, я бы очень просил Вас прислать их мне.
6 июня 1917 г., Л. Яффе — М. Гершензону[989]
<На бланке газеты «Еврейская Жизнь»>
Москва, 6.VI.1917
Дорогой Михаил Осипович.
Шлю сердечный привет Вам, Марье Борисовне и детям. Как живется Вам в Крыму? Отдохнули ли?
Я в ближайшие дни освобождаюсь от «Еврейской жизни», приступил к издательскому делу[990].
Очень прошу Вас, Михаил Осипович, прислать обещанную статью для первого сборника нашего издательства[991]. Дадим ее, если понадобится, с примечанием, которое раньше Вам, конечно, будет предъявлено, как мы условились. В этих сборниках, которые скорее всего будут книжками ежемесячника, будет меньше всего политики. Основная цель — углубление в сущность еврейства, в его проблемы. В первом сборнике идет также «Галаха и Агада» Бялика. Был бы Вам очень благодарен, если бы Вы могли мне прислать статью к 10–15 июля. К концу августа хотим выпустить сборник.
Мы живем на даче в окрестностях Москвы. В городе этим летом совсем невыносимо. Моя жена Вам очень кланяется. Жму сердечно Вашу руку.
Преданный Вам Л. Яффе.
6 июня 1917 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[992]
6-го июня 1917 г.
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
По причинам личного и общественного характера мне пришлось отложить издание «Еврейской антологии». Теперь снова приступаю к этой работе.
Позволяю себе просить Вас прислать переводы стих<отворений> Бялика, посланных Вам в прошлом году Прошу также разрешить мне прислать Вам еще несколько стих<отворений> для перевода.
30 июня 1917 г., С. Маршак — Л. Яффе[993]
Льву Борисовичу Яффе
Бывш<ая> редакция «Еврейской жизни»
Москва Солянка, № 8.
Отпр<авитель>
С. Я. Маршак. Петроград,
Шестая Рота, 3, кв. 32.
30. VI.17.
Дорогой Лев Борисович!
До сих пор я еще ничего не успел подготовить для Вашего сборника. Надеюсь кое-что сделать в течение остающихся в моем распоряжении трех недель. Я рассчитываю дать не всю поэму Шнеура «בהרים» [ «В горах»] (слишком мало времени для этого), а только «Вступление»; кроме того, одно или два стихотворения.
Сообщите, милый Л. Б., в каких сборниках Вы предполагаете поместить «Вечный Жид» Вордсвота, а также «Палестину» и, кажется, «Schir-Zion»? Не забудьте прислать мне обещанную корректуру двух последних вещей.
Не думаете ли Вы побывать в Петрограде в близком будущем?
Сердечный привет Вашей жене и дочкам.
2 августа 1917 г., Л. Яффе — М. Гершензону, телеграмма[994]
От 2-го 8 месяц<а> 1917 г.
Очень прошу обещанную статью к двадцатому августа Приступили к печатанию первой книги Без вашей статьи не выпустить.
3 августа 1917 г., Л. Яффе — М. Гершензону[995]
Книгоиздательство
«Сафрут»
Москва, Солянка 8.1.
3. VIII.1917
Дорогой Михаил Осипович.
Отправил Вам вчера телеграмму с просьбой ускорить высылку Вашей статьи. Не хотелось Вас беспокоить и нарушать Ваш летний отдых, но нужда заставила. Мы, несмотря на все трудности, приступили к печатанию нескольких книг. В ближайшие дни недели мы, по условию, должны сдать в типографии первую книгу нашего журнала, который на первых порах будет носить характер периодических сборников. В первую книгу войдут кроме Вашей статьи — статьи Бялика, Бруцкуса, Марголина, Эфроса, литературные статьи Баал-Махшовеса и Брюлловой-Шаскольской, рассказы Ан-ского, Андрея Соболя и т. д. Объединяет весь этот материал серьезное и вдумчивое отношение к проблемам еврейской жизни и мысли. Я Вас очень, очень прошу, Михаил Осипович, дать мне Вашу статью для сборника. Без нее не выпущу сборника.
Невероятно трудно теперь печатать книги, но мы решились пойти на это. Нашли две типографии, купили вагон бумаги. Мы спешим, потому что чем дальше, тем труднее будет. Уже несколько лет нет серьезных книг в еврейской журналистике на русском языке. Постараемся хоть несколько восполнить этот пробел. Печатаются уже книги «Основные течения в евр<ейской> истории» М. М. Марголина, «Судьбы еврейского народа» Д. С. Пасманика, сборник национально-евр<ейских> мотивов в мировой поэзии. Готовим к печатанию в первую очередь первую книгу наших сборников, затем рассказы Бялика, том избранных статей Ахад-Гаама, плач Иеремии Эфроса[996] и т. д.
Мы живем на даче. Здесь хорошо, но, полагаю, не так, как у Вас. Лучшее, что у нас есть, это собственный огород, в котором все возимся. Есть собственные огурцы, свекла, капуста, морковь. В городе все это теперь предметы роскоши. Здесь вообще легче жить. В городе становится с каждым днем труднее во всех отношениях. Впереди тяжелая осень и зима. Томительно жду конца войны, как набожный еврей пришествия Мессии. Жду, дорогой Михаил Осипович, Вашего отклика и статьи. Вы ею придадите блеск и значение всему первому сборнику. Очень прошу прислать ее к 20-му августа.
Сердечный привет Марье Борисовне и детям.
Фрида Вениаминовна кланяется.
7 августа 1917 г., М. Гершензон — Л. Яффе[997]
…Ваша телеграмма путешествовала со 2-го по 6-ое число. Она меня огорчила: я невольно, оказывается, причиняю Вам неудобства. Я писал Вам, что здесь, я знаю, сочинять невозможно, что написать статью я смогу только в Москве. — Зачем же Вы ждете меня, хотите задержать первую книжку? Не все ли равно, пустить меня в 1-й или во 2-й? Мне это безразлично, хотел бы я, чтобы и для Вас это было так же. Заказать себе статью к сроку я не умею; вопрос надо решить так: когда статья будет написана, я Вам ее отдам; я помню о ней, и все дело в том, чтобы, встав утром, я сознал, что во мне сама собою возникла мысль: «сегодня буду писать ту статью, о назначении еврейства». Так я всегда берусь за перо — когда внутри созревает охота к данному писанию. А теперь, повторяю, и вообще не пишется. Итак, выпускайте же спокойно 1-ую книжку, а я, когда приду, приду[998].
7 августа 1917 г., С. Маршак — Л. Яффе[999]
Ст<анция> Лоунатиоки, Финляндия
7 августа 1917 г.
Дорогой Лев Борисович!
Посылаю Вам мой перевод, а также «Иерусалим»[1000] (первоначально я предполагал дать Вам цикл стихотворений под этим названием, но не успел его закончить и потому решил ограничиться одним небольшим стихотворением).
Получили ли Вы мою открытку? Перед отъездом из Петрограда я чувствовал себя так плохо, что не мог приняться за окончательную отделку стихов, но три дня в Финляндии несколько освежили меня, и я оказался в состоянии закончить работу. Надеюсь, что стихи придут не слишком поздно. Из стихотворения памяти Герцля я хотел бы исправить и дать Вам «20 тамуза», но нигде не могу найти книжки «Еврейской жизни», где эта вещь была напечатана.
Был бы очень рад весточке от Вас. Пишите мне по Петроградскому адресу (6 Рота, 3, кв. 32).
Целую Вас и шлю привет Вашей жене и девочкам.
? августа 1917 г., Вл. Ходасевич — Ф. Сологубу[1001]
Глубокоуважаемый Федор Кузьмич, еще прошлой осенью Вы дали Л. Б. Яффе любезное свое согласие перевести несколько стихотворений для «Еврейской антологии». В настоящее время Л. Б. Яффе решил с изданием поторопиться. Редакция переводов поручена мне, — и Вы, конечно, понимаете, в какой степени Ваше активное участие в Сборнике было бы мне радостно. Так вот, если посланные Вам 2 стихотворения Бялика уже переведены, — то не будете ли добры прислать их мне. Не согласитесь ли также перевести еще что-нибудь? Если да, то я немедленно вышлю Вам подстрочные переводы.
Если стихи еще не переведены, то, быть может, Вы бы не отказались перевести их в ближайшем будущем.
Так как почтовые операции там, где Вы живете[1002], кажется, не совсем просты, то не сообщите ли, каким образом, получив стихи, я должен Вам переслать гонорар. (Он, кстати, повышен до 75 коп. за строчку.)
Мой адрес: Москва, Плющиха, 7-й Ростовский пер., д. 11, кв. 24, Владиславу Фелициановичу Ходасевичу.
11 октября 1917 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[1003]
11. Х.1917.
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
Выражаю Вам искреннюю благодарность за присланные Вами переводы. На днях вышлем Вам несколько новых подстрочников. Сборник сдается уже в набор и к началу весны он будет готов[1004].
Выслал Вам в счет Вашего гонорара сто рублей в костромское отд<еление> Волжско-Камского Коммерческого банка, текущий счет № 452.
С глубоким уважением Л. Б. Яффе
Новинский бульвар, Проточный пер., д. 10, кв. 19[1005].
11 ноября 1917 г., Вяч. Иванов — Л. Яффе[1006]
11. XI.1917.
Многоуважаемый Лев Борисович,
Сердечно тронут, благодарю, винюсь и памятую… К величайшему моему сожалению, на митинг[1007] попасть не удосужился. Едва поспел на назначенное в тот же день, на 3 часа пополудни, заседание комитета Общ<ества> Сближения с Англией.
27 ноября 1917 г., В. Брюсов — Л. Яффе[1008]
27 ноября 1917.
Гражданину
Льву Борисовичу
Яффе
От В. Я. Брюсова
Многоуважаемый Лев Борисович!
Очень благодарю Вас за присылку гонорара, который (восемьдесят четыре рубля) получил. С удовольствием готов продолжить свои переводы, если могу быть Вам полезен. В наши дни переводить хорошие стихи — наслаждение, а не работа.
29 ноября 1917 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[1009]
29. XI.1917.
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
Посылаю Вам еще два стихотворения. По-еврейски они красивы и музыкальны. Уверен, что Вы им придадите ту же музыкальность и по-русски.
Не откажите разрешить мне воспользоваться одним из Ваших переводов стих<отворений> Бялика для литературно-художественного сборника, который будет выпущен нашим издательством до выхода в свет антологии.
За ответ Вам заранее благодарен,
искренно уважающий Вас Л. Б. Яффе
Около месяца т<ому> н<азад> послал Вам в Кострому сто руб. Не знаю, получены ли Вами эти деньги.
11 декабря 1917 г., Ф. Сологуб — Л. Яффе[1010]
11 декабря 1917 г.
Федор Кузьмич Тетерников
(Федор Сологуб)
Петроград
В<асильевский> О<стров>, 9 линия, 44, кв. 19.
Многоуважаемый Лев Борисович,
Два стихотворения Каценельсона[1011] я получил, одно из них перевел и посылаю Вам. Другое еще не смог одолеть. Оно очаровательно, и я буду рад, если мне удастся его перевести.
Я уехал из Костромы 12 октября, как раз в то время, когда Вы перевели мне 100 р. в местное отделение Волжско-Камского банка. Не имею основания сомневаться в том, что банк своевременно записал эти деньги на мой текущий счет, но на всякий случай послал банку запрос. Ответа пока еще не получил.
Я ничего не имею против того, чтобы Вы воспользовались одним из моих переводов из Бялика для литературно-художественного сборника, который Вы предполагаете выпустить в свет до выхода антологии.
16 декабря 1917 г., Вл. Ходасевич — Л. Яффе[1012]
Е<го> в<ысокородию>
Льву Борисовичу Яффе.
Проточный, 19, кв. 19.
Настоящим изъявляю согласие передать издательству «Сафрут» первое издание переведенной мною книги идиллий С. Черниховского на следующих условиях:
1) Издательство «Сафрут» за пять идиллий[1013], содержащих всего … строк, уплачивает мне … рублей, из коих триста (300) рублей я имею получить при заключении настоящего условия, а остальную сумму равными частями, по … рублей, в два срока: по сдаче мною рукописи всей книги и тотчас по отпечатании книги.
2) Если книга будет мною снабжена предисловием, я получаю от издательства «Сафрут» еще сто (100) рублей, уплачиваемых при сдаче рукописи издательству.
3) Издательство «Сафрут» имеет право отпечатать книгу в количестве пяти тысяч экземпляров.
16 декабря 1917 года
10 bis, rue des 4 Cheminées,
Boulogne a/Seine, France.
Дорогой Саул Гутманович,
Пишу к Вам экстренно вот по какому делу. Мне предлагают издать отдельной книжкой переводы какой-нибудь поэмы, не вошедшей в мою книгу «Из еврейских поэтов». У меня есть «Свадьба Эльки» и «Так будет в грядущие дни» <3алмана> Шнеура. Естественно, что я предпочитаю «Свадьбу Эльки». Издание будет выпущено в самом ограниченном количестве экземпляров: 200–250. Издатели предлагают уплатить Вам пятьсот франков за авторизацию — больше никак невозможно. Мне было бы очень приятно, если бы Вы согласились, т. к., повторяю, «Свадьба Эльки» сердцу моему любезнее, чем поэма Шнеура (и чем одна поэма Мицкевича, о которой тоже идет речь на тот случай, если Вы не согласитесь). Словом, жду ответа — и как можно скорее, т. е. я должен сдать рукопись незамедлительно.
Крепко жму руку,
Ваш Владислав Ходасевич.
23 апреля 1930.
P. S. В прошлом году я однажды получил приглашение на обед в Вашу честь. Но оно было послано в «Последние новости», где я не сотрудничал — и я получил его через неделю после обеда. Очень жалко, что не удалось с Вами повидаться.
Жена Вам кланяется.
* * *
15 апр<еля><1>931.
Дорогой Саул Гутманович,
Очень буду рад Вас видеть, но Н<ина> Н<иколаевна Берберова> в деревне, в доме беспорядок и холода (не топят) — поэтому давайте встретимся по-еврейски — в кафэ. В пятницу, 17 числа, в 3 часа дня, я буду в кафэ La Royale, на rue Royale.
Крепко жму руку, Ваш В. Ходасевич
Если в этот час не можете, назначьте другой, но тотчас известите меня пневматичкой.
Укажите, пожалуйста, Ваш постоянный адрес, по которому можно переписываться с Вами и посылать Вам материалы.
14 января 1918 г., С. Маршак — Л. Яффе[1014]
Петроград, 6 Рота, 3, кв. 32
14/I 1918.
Мой дорогой Лев Борисович!
Очень рад был получить весточку от Вас. Давно хотел написать Вам, но очень тяжело было на душе. Недавно умерла моя мать, и я — и до того разбитый и утомленный — еще больше обессилел физически и духовно. Был в Екатеринодаре у родных, потом попытался жить и работать в Петрограде, а теперь решил поехать на 2–3 месяца в санаторию в Финляндию, где мой друг доктор обещает поправить меня. Поеду завтра.
Видел я содержание 1-го сборника «Сафрут». Мне кажется, эти сборники будут иметь большой успех. Что еще собираетесь Вы издавать помимо сборников и антологии? Хотелось бы мне в будущем поработать вместе с Вами в этом издательстве.
Последнее Ваше задание пришлось мне очень по вкусу. «Сфинксы» — прекрасная вещь[1015]. Я тотчас же набросал несколько строф перевода — идет легко. Перевожу я начало анапестом (трехстопным), рифмуя первый стих с третьим, второй с четвертым. Но, милый Лев Борисович, уж очень короткий срок Вы дали мне для перевода стихов. Я получил Ваше письмо 13-го. Вещи нужны к 26-му. Помимо того, что для стихов всегда хорошо иметь побольше времени, чтобы не слишком насиловать себя, когда нет соответствующего настроения — у меня сейчас имеется много другой работы — журнальной и по книжке Блэка[1016], которую я готовлю к печати. Все же я постараюсь подготовить перевод для Вас в возможно кратчайший срок, если только 26-ое не последний срок. Ко всему еще из Финляндии письмо идет дольше: я пришлю его в Петроград и поручу кому-нибудь послать Вам артелью.
Почему нет Ваших стихов в 1-ом сборнике?
«Поцелуй»[1017] я успел перевести и посылаю Вам его (с вариантами). Размер я слегка изменил в переводе. Я пробовал переводить размером подлинника — выходило хуже.
Пожалуйста, милый Лев Борисович, мой старый друг, мой милый поэт, черкните мне как-нибудь в Финляндию — не только о делах, но и о себе, о своей жизни.
Сейчас меня занимает один проект. Доктор, к которому я иду, предлагает основать в Финляндии весной детскую колонию (летнюю) английского типа. Он хотел бы иметь там меня. Я очень люблю детей, знаю их — и был бы счастлив заниматься наряду с писанием этим делом. Будут привлечены идейные люди. Если все хорошо пойдет, доктор думает предложить нескольким педагогическим обществам, в том числе и еврейским, устроить в той же местности свою колонию и работать, помогая друг другу. Местность прекрасная. Не знаю, буду ли я там ближайшим летом, но участие в организации дела приму, а в будущем, может быть, и буду работать там, готовясь к той же деятельности в Палестине.
Жена моя с ребенком и все родные — в Екатеринодаре. К сожалению, им сейчас невозможно приехать сюда.
Передайте мой сердечный привет жене и дочкам. Крепко целую Вас.
Не могли бы Вы прислать мне 2 экземпляра сборника «Сафрут» в Финляндию заказной бандеролью и удержать стоимость их из гонорара.
Мой адрес: Финляндия — Suomi, Станция Сайрала, Карельской жел. дор., Санатория Кирву, С. Я. Маршаку.
Если у меня будут поправки к посылаемому сейчас переводу — ведь я успею послать Вам их?
17 января 1918 г., С. Маршак — Л. Яффе[1018]
Выборг, 17 января [1918]
Дорогой Лев Борисович!
Неожиданно для себя самого я так быстро закончил перевод «Сфинксов» — в 2 ночи. Хотелось бы отделать еще некоторые детали, но сейчас нет правильных почтовых сношений между Финляндией и Россией и потому я спешу воспользоваться представившимся мне случаем и посылаю переводы сегодня. Я послал Вам раньше «Сон»[1019]. Этот перевод мало удовлетворяет меня. Но на всякий случай посылаю его Вам в несколько измененном виде. С чистой совестью можете его вовсе не помещать. «Сфинксы» вышли значительно лучше, на мой взгляд.
Милый Лев Борисович, деньги и книги (я просил 2 сборника Сафрут) вышлите по следующему адресу: Петроград, Гороховая 32, Типография Левенштейна, С. М. Мильвидскому. Отсюда еду в санаторию.
Получили ли Вы, голубчик, мое письмо, посланное на днях. Когда будет возможность, напишу Вам еще.
Привет Вашей жене и малюткам.
Ст. Сайрала, Карельской ж. д.
Санатория Кирву
Финляндия.
Если в 1-ой строке «Сфинксов» необходимо упоминание слова «белая» (ночь), — хотя это явствует из последующего, — то можно изменить эту строку так:
Это — белая ночь волшебства…
Мрамор зданий сияньем облит…[1020]
и т. д.
23 января 1918 г., Л. Яффе — Ф. Сологубу[1021]
Многоуважаемый Федор Кузьмич.
Если перевод стихотворения Каценельсона Вами еще не выслан, очень просил бы его выслать возможно скорее, т<ак> к<ак> сборник заканчивается печатанием и мы сдали уже весь материал.
В ожидании Вашего ответа
23 марта <1918 г.>. Вл. Ходасевич — Л. Яффе[1022]
Суббота 23 марта
Дорогой Лев Борисович, я Вам пишу, можно сказать, с того берега[1023]. Новая моя служба — каторжная[1024]. Я буду занят сегодня до 4-х ч., но в ч. 5 у меня заседание у Толстого[1025], очень важное. Вечером буду болен. В воскресенье до 4-х ч. я на службе, а вечером читаю в концерте. В понедельник я на службе с 11 до 4 и с 7 до 11 вечера. Итого приду к Вам во вторник, под вечер. Ах, если бы к тому времени была у нас вся корректура, и мы могли бы заняться версткой! Не сердитесь, если все это задержит нас на 2–3 дня. У меня плохо на душе, я устаю и нервничаю. Да что же делать! Большой литер<атурной> работы у меня сейчас нет, мелочами не проживешь. Рус<кие> Вед<омости> — и те меня выгнали, а «Власть Народа», из-за которой выгнали — дрянь, на нее рассчитывать нельзя. Вот и все. Нюра[1026] мне говорила, как Вы приняли близко к сердцу мои маленькие печали. Большое, большое спасибо, — а Нюре досталось за то, что она Вас тревожит. Я не хотел Вам ничего говорить, а ее не предупредил, чтобы она молчала. Присланные стихи еще не смотрел, ибо голова ничего не варит. Пожалуйста, если у Вас есть ч<то>-н<ибудь> сообщить мне, черкните и перешлите с подательницей этого письма. Но денег, которые оставил у Вас для меня Соболь, ей не давайте, ибо она их обязательно потеряет. Когда я вырасту большой-большой, как дом, — я буду устраивать свои дела лучше.
Пожалуйста, выздоравливайте. Соболь говорит, что Вам лучше. Правда это? Обязательно напишите о себе.
Привет Фриде Беньяминовне.
P. S. Хуже всего в моей службе то, что я в ней ровно ничем не интересуюсь, а она все время требует умственного напряжения. Ну, представьте, что Вас заставили бы целый день стоять у окна и складывать номера проезжающих извозчиков: 1427 + 3218 + 10508… А извозчиков много, а цифры путаются, а голова думает совсем о другом.
<без даты?>. Вл. Ходасевич — Л. Яффе[1027]
Дорогой Лев Борисович, вчера я видел Балтрушайтиса, он дал мне перевод[1028]:
1) Перец. «Молитва».
2) Бялик. «Ты от меня уходишь».
У нас есть: «Ветка склонилась» Бялика (он дал мне исправл<енный> текст) и «Посвящение». Завтра, в пятницу, он мне даст (я его увижу) еще «Не вопрошай о Боге».
«Мою страну» он перевести не может, завтра вернет оригинал. Он просит (и это необходимо), чтобы я завтра заплатил ему за все, включая и «Не вопрошай о Боге». Я сосчитал, выходит 155 строк. («Не вопрошай», — 35, все уже сданное — 120). Почем мы ему платим — не помню. Кажется, по 75. В этом случае дайте, пожалуйста, моей жене 116 р. 25 к. Это если у Вас есть деньги «Сафрута». Если же нет — то пришлите их мне не позже, как к 6 часам завтрашнего дня.
Жму руку.
P. S. Румер переводит хорошо.
21(8) марта 1918 г., Вяч. Иванов — Л. Яффе[1029]
21/8.III.1918.
Многоуважаемый Лев Борисович,
Благодарю Вас за любезную присылку остального гонорара.
Прилагаю расписку в получении 221 рубля сегодняшнего числа. Не имею возможности проверить немедленно Ваш подсчет строк, но, мне кажется, его нужно исправить, потому что Вы, по всей вероятности, сочли 36 (если не ошибаюсь) длинных стихов первого стихотворения «Да будет удел ваш безмолвный…») за 72, потому что я разделил каждый, для удобства чтения, на две строки (колона). Если мое предположение справедливо, я должен Вам, следовательно, 36 руб., за коими и прошу Вас прислать ко мне, если не вздумаете сами меня посетить.
Корректуры жду, излишне говорить, что прочесть ее для меня всячески необходимо. Кстати, о корректурной поправке в первом стихотворении. Я поставил:
И Дáрдо слово, u Халкола.
Я думал в ту минуту, что необходимо ударение Дáрдо. Между тем в словах этого типа, по-видимому, классическое (испанское) ударение падает на конец: Дардо. Если так и если есть еще время, то исправьте так:
Вещанья Дардо u Халкола[1030].
Это чтение и поэтически привлекательнее.
Прошу у Вас от всей души извинения за промедление в доставке переводов и возникшие отсюда для Вас серьозные неудобства.
P. S. Сейчас только обратил внимание на путаницу. Мальчик принес в конверте не 221 руб., а 210 рублей, как и сам признает. Мы с ним были затруднены, хотели телефонить в издательство, но № телефона нет. Итак, выдаю расписку в получении только 210 рублей. Значит, буду Вам должен не 36, а 25 рублей, если изложенное предположение мое оправдается; в противном случае Вы мне должны 11 рублей.
<без даты?> В. К. Иванова — Л. Яффе[1031]
Многоуважаемый Лев Борисович
Вячеслав Иванович очень извиняется, что не может сейчас ничего передать посланному. У него находятся в неотредактированном виде две большие поэмы, которые им переводятся одновременно, но они сейчас в черновиках и не подписаны, так что он, к своему большому сожалению, не может их отдать в данную минуту.
9 мая 1918 г., Вяч. Иванов — Л. Яффе[1032]
9 мая / 26 апреля 1918.
Многоуважаемый Лев Борисович,
Благодарю Вас за присылку последней корректуры, прочесть ее, как видите, было не бесполезно.
Я был бы Вам чрезвычайно признателен, если бы Вы нашли возможным доставить мне несколько отдельных оттисков моих переводов, — хотя бы два, три, — на какой угодно бумаге и, разумеется, не сброшюрованными: хотелось бы иметь под рукой их текст.
18 мая 1918 г., Вяч. Иванов — Л. Яффе[1033]
18/5. V. '18
Многоуважаемый Лев Борисович,
Приношу глубокую благодарность за присылку почетных билетов на завтрашнее собрание Сионистской Организации и прошу извинить меня, если мне невозможно будет на нем присутствовать: завтра вечером я должен читать (в Доме Своб<одного> Иск<усства>) большую публичную лекцию (О всенародном искусстве), и потому необходимо в течение дня к ней подготовиться и собрать силы, а я еще к тому со вчерашнего дня немного расхворался.
С истинным уважением,
<без даты?> Вл. Ходасевич — Л. Яффе[1034]
Дорогой Лев Борисович, прилагаемую книгу и письмо умоляю переслать Брюсову вместе с деньгами как можно скорее. Этим Вы мне облегчите весьма неприятную задачу: вернуть Брюсову непереведенного Верхарна. А не перевел я его (и подвел Бр<юсо>ва, как Шервинский меня) — ей Богу, ради Шнеура[1035] и проч. Но это — секрет.
P. S. Звоните, приходите. Что Вяч<еслав> Ив<анов>?
17 марта 1919 г. Л. Яффе — В. Брюсову[1036]
17. III.1919.
Вильна. 1-ая Песчаная, д. 7, кв. 6.
Многоуважаемый Валерий Яковлевич.
Позволю себе обратиться к Вам с нижеследующей просьбой. Издательством «Сафрут», редактором которого я являюсь, предпринято издание избранных статей еврейского писателя Ахад-Гаама[1037]. Книга печатается в Петрограде. Цена книги была утверждена Вами как членом коллегии Книжной Палаты в 18 руб. Теперь мы получили сообщение из Петрограда, что типографские расходы повышены, согласно постановлению комиссариата труда в Петрограде, на 20 %. Нам приходится увеличить цену книги на 2 руб. Это повышение составит чистое повышение типографских расходов. Книга издана не с коммерческими целями.
Обращаюсь лично к Вам, потому что крайне необходимо ускорить утверждение новой цены книги. Каждое замедление в издании книги наносит нам большой ущерб.
Заранее искренно благодарен Вам за исполнение моей просьбы.
Я с семьей живем уже около полугода в Вильне. Попали сюда еще в полосу немецкой оккупации. Мечтали отдохнуть от московской жизни, но здесь теперь стало значительно тяжелее, чем было в Москве ко времени нашего отъезда.
Распорядился, чтобы Вам послали сборник «Сафрут», в котором помещено Ваше стихотворение «Библия»[1038].
Был бы Вам очень благодарен, если бы Вы откликнулись на мое письмо. Буду в Москве, позволю себе посетить Вас.
Низкий поклон Иоганне Матвеевне[1039].
? сентября 1922 г., Вл. Ходасевич — А. Яффе (фрагмент)[1040]
…Все эти годы я вспоминал о Вас куда чаще, чем Вы, вероятно, вспоминали меня. Знаете ли, что Вы — одно из немногих самых светлых моих воспоминаний, когда я думаю о тяжелых временах московской жизни в 1917–1918 гг.? И знаете ли, что Вы навсегда останетесь одним из самых любимых моих людей? И знаете ли, как бесконечно радовала и утешала меня мысль, что наконец-то для Вас осуществилась самая дорогая Ваша мечта и что Вы можете жить в своей Палестине и делать свое заветное, любимое дело?..