Вторая катастрофа — торжественное вступление Гитлера в Прагу: это значит, что чешское еврейство обречено на судьбу немецкого.
Последнее время сами богатые арабы торопят заключать сделки по продаже земли, пока еще не вышел закон о земельных трансакциях, и мы идем строить семь новых пунктов на этой земле.
22.3.39
Сегодня я слушала радио; если Гитлер не испугается европейско-американской коалиции, войны не миновать.
Погода, как наше настроение: была холодная ночь и дождливый день. Тем не менее мы готовимся к Пасхе, мама чистит серебро, а я занята тем, что перевожу больницу на «пасхальные рельсы».
<Я пишу этот дневник «на кончике стула», записываю несколько слов и снова бегу к работе — для обработки и размышлений нет ни времени, ни терпения.>
4 апреля 39 года
У нас, как всегда, был многолюдный Сейдер; из-за общего положения в еврействе мне все это было тяжело. Рут, которая с небольшими перерывами всю зиму провела у нас, на Сейдер уехала к своей семье в кибуц.
От доктора Вальтер было письмо, писанное по дороге в Шанхай: красоты природы, Красное море, Суэцкий канал. Как-то будет там?
Марк настоял, чтобы мы пошли в «Габиму» на «Вишневый сад» и на «Мараны»[737]. Но я перестала увлекаться театром, я хожу по привычке и чтобы не портить моим близким удовольствие, которое они могут иметь от кино или театра.
Муссолини вошел в Албанию, есть оптимисты, которые говорят, что захватчики подавятся своими победами. Но немало человеческой крови прольется, и нашей еврейской в особенности, раньше, чем мы увидим их в могиле. Теперь в Европе, в ожидании войны, закрыли все границы, им нужно пушечное мясо и рабы для тяжелых земляных работ.
Эмигранты редко спасаются, чаще погибают при выезде, в дороге или даже при высадке. Министры всего мира мечутся как угорелые, пресса мечет громы и молнии, парламенты и совещания созываются и снова распускаются, обрываются в середине. Мир очумел, это видно по всему.
А евреи, как потерянные овцы среди всего этого мирового кавардака, хватаются за соломинки и тонут. Наших «штадлоним», хадатаев, уже перестали принимать, не до них.
Я видела в кино, как еврейские беженцы, которые высаживаются в Англии из аэропланов, попадают прямо в тюрьму, и делается это очень грубо. А ведь это демократическая Англия, которая всегда оказывала помощь и давала убежище иммигрантам — начиная с Французской революции, и русским, еще времен Герцена, да и теперь в Англии немало иммигрантов отовсюду.
Нелегальные пароходы качаются по сорок дней по морям, люди болеют, рожают, умирают и бросаются через борт.
21.4.39
«Ось»[738] смеется над предложением Рузвельта о международном трибунале. Называют это вильсонизмом[739], который, мол, уже давно надоел, прогорел.
Гитлер справляет свое 50-летие.
В хайфской гавани качаются 435 человек, которым закрыли ворота в страну. Сегодня на улице меня остановила какая-то женщина, говорящая по-немецки. Я думала, что она спросит адрес или о работе, но она просто попросила меня перевести ее на другой тротуар: боязнь пространства, хотя улица была тихая и не было ни одного автомобиля. Я думала, что она плохо видит, и хотела ее взять за руку, но она грубо вырвалась: «Не смейте ко мне прикасаться, я не просила вас меня трогать, я сама могу ходить!» Я с удивлением на нее посмотрела и спросила: «В чем дело?» Она спохватилась, начала извиняться, благодарить, когда наконец мы были на другом тротуаре. Такими они к нам приезжают!
И тем не менее в Палестине выздоравливают даже самые больные и несчастные, особенно молодежь быстро выпрямляется.
В один прекрасный день наша проблема станет мировой проблемой (так говорил еще Герцль), над которой все будут ломать голову, потому что, когда отчаяние доходит до последней грани, тогда нет компромиссов, нет выжидательных решений, тогда что-нибудь должно быть сделано: «Something must be done».
Все захотят избавиться от нас, и враги и друзья будут работать для создания еврейской страны, каждый из своих соображений. А сами евреи, которые не переставали откладывать свои личные решения, решатся наконец на Палестину, положение станет невыносимым. Нас пока еще 17 мильонов, это пятая часть той самой Германии, которая подняла меч на нас. Если мы, матери, не пойдем на самые большие жертвы, наши дети погибнут в концентрационных лагерях.
24.4.39
Сегодня тяжелый хамсин, очень жарко, мы держим все ставни закрытыми. Наш сад за последние дни необыкновенно расцвел: распустились бегонии и грандифлоры, зацвела лиловая сирень, а наш маленький пардес обещает в этом году хороший урожай. Но зато на яблонях и сливах из-за сильных ветров этой зимой погибли все цветы и завязи, и вряд ли будут плоды. Миндаль уже цветет, и есть завязь на винограде.
В этом году виноград красиво вьется вокруг новых пергола, беседок, которые мы поставили прошлой осенью. Каждый вечер я сама поливаю цветы на грядках и на огородах, и это очень успокаивает мои нервы.
Вчера наконец я получила первое письмо от Нины из Нью-Йорка. От поражений, которые он получил в Дахау, ее муж лечится в общественном госпитале. Ему так переломали руки и ноги, что она боится, что он никогда не сможет работать и ходить, как прежде. Даже одеваться и есть он еще не может без ее помощи. Слизистая оболочка его рта обожжена чем-то ядовитым, и он получил тяжелую желудочную болезнь. Эти звери с хакенкрейцером его так топтали сапогами, что переломали крестец, кости таза, и в свои 45 лет он инвалид. Три недели в Париже она не отходила от его постели, и то же самое на пароходе. Его сняли на носилках прямо в амбуланс.
Ее дочь, к счастью, имеет работу, также родные ей помогают. После этого письма я себя чувствую, как после тяжелой болезни.
Все последние дни мы живем под знаком той трагедии, которая происходит с 700 эмигрантами, которых не спускают на берег в Хайфе. Часть, половину, отправили обратно: сцены, которые происходят на борту парохода, не поддаются описанию, как в дантовском Аду. Люди сходили с ума, выливали питьевую воду, бросали туда же в море свое платье, пытались покончить с собой. Родственники многих иммигрантов не могли ничем помочь.
Здесь есть много семей, где жена осталась в Германии, муж здесь, а дети еще где-нибудь в нейтральных странах или в монастырях.
Иногда трагедия бывает на почве старой матери, или отца, или в смешанных браках, христианская половина не могла и не хотела последовать за евреем или еврейкой.
Германский народ, как давно говорил Гейне, еще в состоянии средневековья.
Я читаю последнюю книгу Фрейда — «Моисей и Единобожие»[740] — и думаю, что и великий Фрейд не имел достаточно исторических первоисточников для того, чтобы утверждать, что Моисей египетского происхождения. Даже неевреи этого никогда не утверждали. Даже если Моисей был ассимилированный египетский еврей, он был патриот своего народа, первый сионист, законодатель. Он запрещал все нееврейские религиозные культы и дал то законодательство, которое народ хранит много тысячелетий и которое держит этот народ. Нельзя жертвовать исторической правдой ради психоанализа, как бы ценен он ни был.
Для меня никогда не были убедительны библейско-исторические книги или, вернее, романизированная история, как Верфель, например, Фейхтвангер, Арнольд Цвейг и даже Томас Манн. Библия дает слишком мало настоящего исторического материала — скорее мифология, приходится пользоваться египетскими, вавилонскими и прочими источниками, которые с Библией [имеют мало общего] <не всегда согласуются>. Невольно приходится вносить больше фантазии, чем исторической правды. Даже сам язык модернизированный звучит неправдоподобно. «Рабби» — не герр доктор, Иосеф Прекрасный — не «фуд контроллер»[741], но, как у нас говорили: «ведь знаешь, что врет, а слушать забавно».
Даже Иозефус Флавиус[742] не считается строгим историком, слишком субъективен. Но профессор Фрейд как медик и психоаналитик должен был бы держаться своей чисто научной области и не вторгаться в историю. Тем более что опасно развенчивать народные идеалы.
Теперь я снова читаю Талмуд в переводе Переферковича на русский язык[743].
* * *
Мы были вчера с Марком и Цви в Зоологическом саду, дедушка, кажется имел не меньшее удовольствие, чем внук, от всех этих обезьянок, львов и птиц разноцветных. Тяжелая работа и тревога за его мать сильно извели Марка в последнее время.
1-ое мая.
Половина персонала сегодня свято исполняет праздник, и у меня масса работы, так как больница не может оставаться без рабочих рук.
Материальное положение всех, и наше в частности, очень тяжело. Не только в банках, но и у частных лиц не достанешь кредита, предвоенная паника! Лавочники вообще больше ничего не дают в кредит, я в первый раз не заплатила страховки.
Англичане устали терять своих людей из-за каких-то обещаний евреям, они готовы пойти на любое соглашение с арабами, и со дня на день ждут новой Белой Книги. Для нас она будет «черная».
Войну ждут после жатвы, когда снимут хлеб с полей.
Я снова несколько раз взяла маму в кино: «Катя», развесистая клюква, но из русской истории, «Мария Антуанет» и «Парнель»[744]. Во всех трех фильмах хороши были первые роли: Даниэль Дарье, Кларк Гебл и Норма Ширер.
Под нашей виноградной беседкой можно уже лежать, есть тень. Мы посадили в этом году лиловые анемоны, дикие тюльпаны, которые мы привезли с собой из Западной Галилеи. Странно, когда я так спокойно сижу в саду и радуюсь красоте сада, у меня тяжелое предчувствие, что скоро как-то все это исчезнет и останется одно воспоминание — как сон. Сон изгнанных Адама и Эвы из рая. И мое имя Эва.