Но это потому, что я привыкла терять: потеряла Москву, Вильну, Вену, но если Гитлер придет в Палестину, мы потеряем не Палестину, а Палестина нас — все себе заготовят яд, чтобы покончить с собой. Еврейские палестинцы не потерпят Гитлера и муфтия.
Мы узнали из Хайфы по телефону, что один наш родственник был спущен с того самого парохода нелегального, который отослали обратно в море. У него была гангрена, его взяли в больницу при Аккской тюрьме. Мы хлопочем, чтобы взять его на поруки.
Первая Белая книга была Пассфильда, вторая Макдональда[745], ровно десять лет между этими двумя черными книгами, которые систематически уничтожают все взятые на себя обязательства Англии перед еврейским народом. Нелегальные пароходы — они нелегальны только потому, что спасение не легализировано, а преследование — законно. И Гвиана, место назначения, куда посылают этих несчастных беженцев, — самое ужасное, что может себе представить человеческое воображение: нет питьевой воды, нет хлеба, преступники и проститутки спят в одной кабине с роженицами и детьми, где вши, как во время Первой войны.
Есть книги очень «гуманных» писателей, которые <в наше время> звучат как цинизм: «Искусство жить» Моруа[746], например. Нам, евреям с лодками по Дунаю, с Дахау и сломанными костями и крестцом, с Акко, куда сажают людей с гангреной, и с пароходами, которые отсылают в Гвиану, — нам не важно знать, КАК ЖИТЬ, дайте нам жить, мы уж будем сами знать — как.
16.5.39
Жизнь тянется медленно и тяжело. Мой сын Меир весь кипит, когда говорит об английской политике и «черной книге», и так вся молодежь.
19.5.39
На днях по радио наконец прочли текст макдональдовской книги. Евреи готовят протесты, митинги и забастовки: молодежь возбуждена до крайности. Раввины и женщины в Иерусалиме протестуют, там даже переломали окна в английских лавках и были нападения на полицейских. Телефонные будки, электрические часы на улицах и фонари пострадали от камней. Было до 120 раненых среди евреев и неевреев и один убитый солдат.
20.5.39
Если бы не сад и цветы все оттенков: герань — от белой, бледно-розовой, красной, пунцовой до бордовой и почти черной, и пахучая акация, лиловый и нежно пахнущий гелиатроп, расцветающие гранаты, и если бы от времени до времени не посылали нам нашего дорогого Цвикеле, который растет и развивается и лепечет на своем детском языке, было бы невыносимо жить. Уже два года мы с Марком не брали отпуска, устали до смерти. Было несколько тяжелых случаев, рак, тумор, даже у знакомых и друзей, к тому же денежные трудности, которые не могут не портить отношения между компаньонами, и всегда мне кажется, что не они, а только мы несем все трудности. Тяжело и то, что развитие дела приостановилось, не увеличивать и развивать его, а сокращать персонал, расходы и усовершенствования нужно теперь, и даже нередко я думаю, что правильнее всего было бы закрыть больницу, взять нам обоим должности в большом госпитале, в больничной кассе или «Адассе».
Марку не раз предлагали это, но он отказывался. Может, теперь был бы настоящий момент для этого.
22.5.39
10 тысяч женщин ходило в процессии протеста к Нациву (Верховный Комиссар), подали петицию. Я лично никогда не любила уличных демонстраций, как бы необходимы и важны они ни были. Для меня в каждой демонстрации есть что-то от средневековья — от портретов царей и икон угодников и знамен крестоносцев. Есть что-то театральное и вульгарное. Может быть, я недостаточно социальное животное.
Английский премьер и радио дали двойное толкование Бальфурской декларации, и нет самого Бальфура, чтобы ответить и возразить. «У счастливого недруги мрут, у несчастного друг умирает»[747]. Я даже начала сомневаться, стоит ли нашим мальчикам записываться в английскую армию в качестве добровольцев.
В Иерусалиме появились какие-то подозрительные англичане в штатской одежде, которые разъезжают в машинах и в темных углах по вечерам избивают еврейских мальчиков. Они смываются при первом приближении «Гагана». Это мослисты — так говорят.
В Данциге было много пограничных инцидентов, которые могут послужить причиной войны — казус белли[748].
23.5.39
Я старалась скрасить нашу жизнь празднованием Шовуот, праздника первинок. Вегетарианский обед, дрожжевые булочки с сыром, кофе, и все дети были за столом. Вечером были в кино и ели мороженое в кондитерской.
26.5.39
Несколько дней стоял такой хамсин, что я не выпускала Цви, который у нас гостит, на улицу, в комнатах развешивала мокрые простыни, чтобы понизить температуру, и то же самое я делала в госпитале. Электрические вентиляторы работали день и ночь.
Сегодня первый сносный день. Теперь запретили все демонстрации, наступили будни английской политики.
Я читаю Гольдина — «Еврейская проблема», и Гейдина — «Один человек против всей Европы» (Гитлер), Лорана — «Я был в гитлеровском заключении». Хочется осмыслить происходящее, но это трудно. <Время — понятие относительное.> Иногда я думаю, что самые сильные события в нашей жизни продолжаются минуты. Менее важные — дни, недели, месяцы. Два года — колоссальный период, если это горе, и минута, если это счастье.
Десятилетия безысходных будней. Можно учиться на больных: операция и послеоперационный период — всегда праздники в болезни, всё вертится вокруг больного. Когда же он с костылями или без одной руки и без одного глаза выходит из больницы, начинается самый тяжелый период его жизни.
Рут занята экзаменами и письменными зачетами, мы с Цви ходим к морю. Он купается в прибрежной воде, возится в песке, и мы строим башни. Я научила его делать грешники (не от слова грех, а от слов гречневая мука. Здесь это называется фалафия), и он «торгует фалафией». Мы с ним оба загорели, как цыгане.
Нашего родственника выпустили наконец из Акко, его гангрена руки прошла, и мы ждем его сюда в гости.
30.5.39
После того как было нападение на арабское кино «Рекс» в Иерусалиме[749], в наказание закрыли все еврейские кино и кафе. Никто не доказал, что бомба в кино «Рекс» была брошена не немцами, итальянцами или даже англичанами.
Мадам Табуи пророчит и нам, и палестинцам нападение со стороны «Оси». Политика Америки очень неопределенна. Здесь, в среде так называемых «гитлеровских беженцев», тоже не все «слава Богу», как говорила наша нянька. Они были бы более рады поехать в Америку или Англию, у них нет сионистского понимания наших стремлений, они все критикуют, они забывают, что 20 лет тому назад эта «колония» вообще еще не существовала, что мы до Первой войны начали несколькими «бароновскими колониями», что здесь еще недавно не было ни дорог, ни воды, ни электричества, ни городов, ни порядочной школы для детей, ни больницы, ни театра или концерта, ни музеев.
Квартиры были примитивны, варили на угольях. Есть дамы, которые утверждают, что в Штудтгарте или Штетине было лучше: была горячая текучая вода, бифштексы из филе приносили готовыми по первому телефонному звонку, и Марихен работала с утра до ночи, даже не требуя воскресного отдыха. Как будто вообще для нас есть Штудтгарт или Штетин?
Женщины из Германии в этом смысле тяжелее приспособляются к новым условиям. Они не любят физической работы, не изучают иврита, будируют. Мужчины имеют другие претензии: что организации наши не на высоте, что ост-юден все захватили в свои руки и не дают новоприезжим, которые «kennen was» (знают больше и умеют лучше), взять администрацию в свои руки. Где они все были двадцать и тридцать лет тому назад?
Я не уверена, что через несколько лет все это изменится, что они все научатся языку, привыкнут к нашим методам работы или введут свои новые: но их дети будут настоящими сабрами, будут трудиться и жить, как наши дети. Часто читаешь, как негостеприимно Америка и Париж принимают немецко-еврейских беженцев. Сколько из них кончает самоубийством! Мне пишет Нина: наци с гиканием и криками тащили ее по улицам Вены, и если бы не ее самообладание, гордость или, вернее, красота, как выразился один СА: «Ире кониглих кайзерлихе ершайнунг»[750] — Ваш королевский и императорский вид, — ее бы тоже избили до полусмерти. «Но теперь мы вырвались из ада для того, чтобы умереть в раю! Антисемитизм и невозможность устроиться и получить работу мучительны!»
Цви долго сидел на ковре возле меня и играл в кубики, но теперь ему хочется писать на машинке, и на этой почве у нас с ним недоразумения, я иду с ним в сад, так как ему подарили лопату и грабли.
1 июня 1939
Я снова бегала по сертификатным делам. И на этот раз — для моей старой знакомой из Бонна Марты, ее родственники хотят ее выписать, и я старалась помочь им.
У арабов единственный клич: евреев сбросить в море!
Англия жестоко проводит законы Белой книги и наказывает всякого рода запретами: керфью, запрет движения и проч. Чемберлен провалился вторым Мюнхеном, и Англии не удалось подписать пакт с СССР.
16.6.39
Дети должны были уехать в кибуц, но из-за керфью по дорогам, застряли у нас.
Теперь все сертификаты уже <не из Германии, а> из Польши. Но из-за Белой книги это стало почти невозможно. Промедление в приезде моей свекрови делает нас всех очень нервными, Марк готов был бы поехать за ней сам. Один мой родственник написал мне с парохода по дороге в Южную Африку — он собирается там устроиться и выписать семью. По-видимому, в Польше начался «исход».
1.7.39
Доктор Вальтер в Китае хорошо устроилась, получила работу и квартиру при университете. Я жалею, что столько сил и времени потратила на ее сертификат, который теперь мог бы послужить кому-нибудь другому.