— Какая? — прищурившись, переспрашиваю я.
— Не самостоятельная, — протягивает Дан, глядя на меня.
— И когда это я стала не самостоятельной? — складывая руки на груди, спрашиваю.
Дан закрывает дверь, бросает рюкзак на пол, а сам садится на небольшой диванчик, расположенный прямо перед окошком рубки.
— А ты когда-то была самостоятельной? — совсем без юмора спрашивает он, вызывая во мне глухое раздражение.
Я даже хочу вылететь из этой рубки пробкой, показательно громко хлопнув дверью — но останавливаю сама себя. Не хочется признавать, но, кажется, он прав. Я — то под защитой Лики, то под защитой Мирона… то под защитой Кукловода. Складывается ощущение, что без чьей-то помощи, без чужой мощи за моей спиной, меня сломает первый же порыв ветра.
— Куда мне садиться? — отводя от него взгляд, тихо спрашиваю.
— Здесь есть только диван, — отзывается Дан, — но ты, конечно, можешь сесть на пол. Я не запрещаю.
— Эта реплика из арсенала Мирона, — огрызаюсь на него, — теряешь свой стиль.
— Не сравнивай нас, — холод в его голосе заставляет меня поёжиться.
Снимаю рюкзак, бросаю его на диван — строго между нами, — и сажусь так далеко, насколько это возможно.
Вот только быстро понимаю, что, оставь я его там на всю пару — и на нашей коже останутся отметины: диван был слишком узким, а мой рюкзак имел слишком острые углы с металлическими вставками.
— Убирай его, — произносит Дан, глядя в окно рубки.
Послушно убираю.
Чувствую тепло от его тела. Он слишком близко. Между нашими ногами максимум пара сантиметров.
От волнения тоже поднимаю взгляд на окно. Ученики уже почти все расселись, Евгений Павлович стоит перед экраном и вещает какую-то речь, а мы — тут, сидим вдвоём отдельно ото всех…
…
— Данил, — в рубку заглядывает учитель, оценивает картину маслом «двое на диване», а затем продолжает как ни в чем не бывало, — запускай.
Темноволосый встаёт, молча запускает файл, дожидается, когда учитель закроет за собой дверь и опускается на диван.
— Приятного просмотра, — сухо произносит.
А я только и могу, что кивнуть. Внутри всё скрутило от ожидания чего-то… вот только непонятно — чего?..
Первые пять минут фильма я только и делаю, что слежу за дыханием. Но навязчивые фантазии о том, что может происходить на этом диване, оказываются слишком смелыми для такой неискушенной в любви представительницы «Школьницы Обыкновенной», как я… так что вслед за необходимостью следить за дыханием, на первый план выползает необходимость следить за температурой тела, — а это уже вам не шутки! Потому что через пять минут на этом чертовом диване выражение «пышет жаром» очень чётко описывает то состояние, в котором я пребываю! Приходится начать думать о революции, тысячах погибших, и о том, куда бы свернула история, будь Николай Второй хоть чуточку посговорчивей…
В какой-то момент я понимаю, что не просто чувствую рядом «тепло мужского тела»: нога Дана реально меня касается!
И когда он успел так развалиться?.. Когда я сжималась в одну маленькую точку?..
Ощущать его близость становится очень сложно. В смысле… у меня сердце из груди выпрыгивает от осознания того, что мы сидим так близко, отделённые ото всех стенами этой рубки, в темноте… вдвоём…
И самое главное — я не слышу сообщений телефона. Кукловод молчит. Сейчас только наше время, а я настолько запуталась в наших отношениях, что вообще уже ничего не понимаю. Вчера мы целовались. По моей инициативе. Но сегодня Дан ведёт себя так, словно поцелуя не было.
Как мне к этому относиться? Что он обо мне подумал? Почему не оттолкнул, если ему это было неприятно? Или ему было приятно? А может, он уже настолько пресытился женским вниманием, что вообще не придал значения этому факту?.. Мол — поцеловала и ладно!..
— Расслабься уже. Раздражает, — негромко произносит Дан.
— Что — раздражает? — так же тихо спрашиваю.
— То, как ты зажата рядом со мной, — отвечает тот, не отрывая глаз от экрана. — С Мироном у тебя в этом плане проблем не возникает.
— Ты говорил не сравнивать вас, — припоминаю ему его же слова.
Некоторое время молчим.
Наверное, зря я про это сравнение ляпнула…
— Он не такой сложный, — в итоге произношу ещё тише.
— «Не такой сложный»? — с легкой иронией переспрашивает Дан. — Серьёзно? И в чём же моя сложность?
Да во всём!!!
— Он не выставляет передо мной стен, — вместо этого произношу шепотом.
— Я не выставляю стен.
— Прямо сейчас этим занимаешься.
— Хорошо, если я выставляю стены, то ты вечно мечешься из стороны в сторону.
— Ого! Да у нас почти разговор получается! — язвительно шепчу, также не глядя на него; затем припоминаю его слова, и… — Я не мечусь из стороны в сторону! У меня одна чёткая позиция!
— И какая же? — хмыкнув, уточняет Дан.
— Я… я не буду тебе её описывать. Это личное.
Боже, какой бред я несу!
— Кажется, в твоей позиции было «обходить популярных парней за километр», — замечает Дан.
— Было и есть! — не отрицаю я.
— Тогда ты себе противоречишь.
— Нет!
— Ты общаешься с Мироном.
— Я всего лишь выполняю свою часть сделки!
— У вас сделка под названием «мы типа встречаемся»?
— Нет! — поворачиваюсь к нему лицом и прожигаю его взглядом. — У нас сделка «мы типа помогаем друг другу»!
— Он помогает тебе привыкнуть к присутствию ярких представителей противоположного пола в твоей жизни? — хмыкнув, предполагает Дан, также поворачиваясь ко мне.
Хочу его треснуть! Он даже хуже, чем Мирон! Напыщенный, самовлюбленный….
— У меня есть причина недолюбливать вашу породу, — прищурив глаза, сообщаю ему. — А что оправдывает тебя?
— В смысле? — чуть холоднее переспрашивает он.
— В смысле: что такого тебе сделали представительницы слабого пола, что ты так наплевательски к ним относишься? — в лицо бросаю ему.
— Наплевательски? — прищуривается и Дан.
— Ты их используешь, а потом забываешь про их существование! Ты даришь им надежду, а потом гуляешь с таким видом, будто между вами ничего не было!
— Я никому. Не дарю. Надежду, — четко и по отдельности произносит Дан, глядя мне в глаза.
— Если б не дарил, на твоём пути не появлялись бы девчонки, готовые запрыгнуть к тебе на шею посреди школьного коридора, — отбиваю ему.
— В тот раз я перебрал, — Дан отворачивается и переводит взгляд на экран, — не объяснил всех правил. Моя ошибка.
— Твоя ошибка в том, что ты не хочешь никого пускать в своё сердце! — выдаю ему, а затем резко отворачиваюсь и тоже устремляю взгляд на экран за окном рубки. — Могу предположить, что у тебя его вообще нет.
— А у тебя-то оно есть, — нисколько не оскорбляясь, спокойно протягивает Дан, — большое и всеобъемлющее; готовое вместить в себя и Мирона, и меня…
Я резко замахиваюсь, но моя рука не долетает до цели — её перехватывает ладонь черноволосого.
— Я никогда в тебя не влюблюсь! — цежу, глядя на него с такой злостью, какой и сама от себя не ожидала.
— Да? Отлично. Тогда мы подружимся, — всё также спокойно отвечает Дан, а затем резко притягивает меня за руку, второй рукой обхватывает мою талию и одним уверенным движением усаживает меня к себе на бедра.
Между нашими губами два миллиметра… Один миллиметр… Ноль…
Но поцелуй так и не начинается.
Я просто сижу на темноволосом красавце, прижатая к нему его же руками, а он медлит! То ли раздумывает — надо ли оно ему? — то ли смакует момент; понять трудно.
— Чего ты ждёшь? — одними губами спрашиваю, чувствуя, как меня потряхивает от нетерпения.
И куда подевалась вся злость? Что случилось с запалом «Ты хуже всех, гадский гад»?..
И откуда взялось столько желания?..
— Вот этого… — произносит Дан, слегка касаясь моих губ своими во время этих слов.
В следующее мгновение на экране начинаются отрывки из документальной хроники с громкими звуками, воем самолётов, взрывами — и всем тем, чем сопровождается война.
А темноволосый притягивает мою голову и затягивает меня в водоворот такого поцелуя, что я разом забываю и про фильм, и про рубку, и про учеников в зале… Чёрт, ну, почему он так хорошо целуется?.. Если бы я развлекалась тем, что подбирала бы эпитет к словосочетанию «Поцелуй Дана», то без сомнения победило бы слово «порочный»…
Да, его поцелуй был порочным. Медленным, глубоким, затрагивающим такие струны моего тела — о существовании которых я и не догадывалась…
Ну, кто бы мог подумать, что прикосновение чужого языка может вызвать дрожь от основания шеи до согнутых в коленях, ног?..
Что от него у меня оживут мурашки где-то в подкорке? — словно удовольствие получает не только мой рот, но и мой мозг…
Дан божественно целуется; он создан для того, чтобы портить хороших девочек. И, кажется, я хочу быть испорченной.
Рубашка на его теле явно лишняя, но неопытные пальцы плохо справляются с пуговицами… мой свитер задран до груди, а его рука где-то между наших тел, нащупывает пуговицу на моих джинсах.
Неожиданно звуки сражений стихают, и начинается какое-то негромкое интервью с очередным историком. Я не успеваю сориентироваться — и довольно отчётливый стон заполняет всё пространство будки, мгновенно вырываясь через окно наружу, в зал…
Вот только ни один из учеников не оборачивается и не начинает тыкать в нас пальцем.
Я не могу этого видеть, но вполне способна услышать издевательские смешки и прочие радости, сопутствующие понятию «застукали»…
Но ничего этого не происходит.
Дан первым останавливается, чуть отодвигая меня в сторону и осматривая спины учеников впереди.
— Они… не услышали? — тихо спрашиваю, мгновенно опуская задранный свитер вниз.
— Не могли не услышать, — произносит темноволосый, поднимается с дивана и выглядывает из окна рубки; затем оборачивается на меня и чётко произносит. — Они под его контролем.
Сhapter 17. Цели и средства.
Подскакиваю на ноги.