Петр Михайлович засмеялся своей шутке. Виктор тоже улыбнулся.
— Неужели отбор в машинисты такой строгий? — Он оглядел ладную фигуру Балышева.
— А ты думал. Это же э-ше-лон, — уважительно растягивая слова, сказал Петр Михайлович. — Один тормозной путь с версту. А авария на железке — страшная вещь. У меня множественное ранение ног было. С этим я еще бы пробился, но вдобавок тяжело контузило и что-то с головой не в порядке стало.
Виктор вопросительно посмотрел на собеседника.
— Не в смысле того. — Балышев крутнул пальцем у виска. — Приступы боли такие бывают, что свет белый меркнет. Госпиталя, что дом родной. Раза два в год ремонтируюсь. Там и жену нашел — нянечкой работала. Другая бы уж, наверное, бросила, а моя терпит, профессию с семейной жизнью совмещает, — грустно улыбнулся Петр Михайлович.
— Профессия тут ни при чем. Не бросает, значит, любит, — сказал Виктор.
— Пошутил я. — Балышев смущенно кашлянул. — Правильно рассуждаешь. Без любви такого не выдержишь. Это факт. Моя нянечка — как раз та половина счастья, что у меня осталась.
«Есть ли у меня эта половина?» — подумал Виктор.
Женился он поздно, в тридцать лет. После свадьбы его с Ириной не прошло и года, а проблем уже хоть отбавляй. Виктор вспомнил слова бабушки: «Скорее уж женился бы ты, Витя, а то гляди — провыбираешься». Вот и терзают его сомнения — по любви женился или в холостяках ходить надоело? Дня не было, чтобы не поссорились. Сегодня с утра чуть ли не ворковали, и на тебе, из-за пустяка поругались, а теперь совесть мучает. Странные у них отношения. Друг без друга скучают, а вместе и часа мирно не проживут.
Издалека, от церкви, донесся перезвон, но был он не малиновый — нежный и протяжный, а отрывистый и сухой, как будто били железкой в рельс. Били часто, и казалось, что на холме не церковь расположена, а колхозная кузня.
— Красиво, — сказал Балышев, но, увидя недовольство на лице Виктора, поправился: — Конечно, в Загорске звон богаче.
— Настоящие колокола после революции поснимали, когда очаги культа громили, — сказал Виктор. — Теперь где хороший колокол взять? Вручную не сделаешь, а какой завод поповский заказ примет. Вот и вешают черт-то что — лишь бы похоже было.
— С этой церкви тогда крупнокалиберный сыпал. И казалась она не висящей в воздухе, а врытой в землю так, что и не выковырнуть ее ничем. Стрелковым оружием не возьмешь, а артиллерия бьет как в заколдованную, и все мимо. Ох и материли мы артиллерийских разведчиков. Уже перед тем как меня стукнуло, влепили ей прямо в колокольню. Может, тогда и колокола разнесло. Сразу замолк, гад. А то головы поднять не давал.
Петр Михайлович с болью посмотрел на разлившуюся мутную воду.
— Из-за реки танки и пехота лезли. Мы хоть и вояки были зеленые, а за нами и таких уже не было. Так что эту опушку с развилкой дорог отдать не имели права.
— Удобные здесь позиции, — чтобы поддержать разговор, вставил Виктор.
— Командиры-то у нас опытные были — знали военную науку. Только мы необстрелянные, что кутята слепые. Когда танки поперли, чуть не разбежались от страху. Как первую атаку отбили, не помню. В запале стрелял. А потом обвыклись, и уже спокойнее дело пошло. — Петр Михайлович замолчал, было видно, что ему трудно вспоминать тот день. — Я так думаю, что будь мы поопытнее, то больше нас в живых бы осталось. Да и меня, может, не ранило. Хотя на войне загадывать трудно, сейчас не ранит — потом убьет.
Петр Михайлович поднял сухую былинку травы. По ней бежал муравей.
— Первого муравья вижу в этом году.
Виктор вспомнил, что раньше случалось, за все лето он ни разу не выбирался из города, и впервые пожалел об этом.
— Интересно, — задумчиво сказал Балышев, — один день всего провоевал, а теперь он кажется мне длиннее иных лет. И событий в нем столько, что на полжизни потянет.
Сквозь птичий щебет и шум деревьев Виктор услышал настойчивые сигналы автомобильного гудка.
— Кого-то потеряли, — отметил Балышев.
— Это меня зовут, — сказал Виктор.
— Злятся, поди, что задержался? — спросил Балышев.
— Если вы в Москву, то можем подвезти. Место в машине есть, — предложил Виктор.
— Спасибо. Я еще посижу да на электричку двину. Хочу в этот день по рельсам прокатиться.
— Как знаете, тогда я пошел, — поднялся Виктор.
Петр Михайлович тоже встал.
— Ты, парень, извини, что я разоткровенничался. Уж так совпало. И день особенный, и место памятное.
Балышев переминался с ноги на ногу то ли от смущения, то ли разминал затекшие ноги.
— Видишь, как получилось. Фронтовик я какой-то несерьезный, хоть и инвалидность имею. Ни однополчан у меня, ни медалей, кроме юбилейных. Вот под старость погеройствовать захотелось, да не перед кем. — Петр Михайлович улыбнулся. — Ну, бывай.
Виктор пожал крепкую ладонь машиниста, вынужденного откладывать на счетах сальдо-бульдо, и пошел в сторону автомобильных гудков.
— Парень, — услышал он голос Балышева и остановился. — Ты свою вторую половину найди обязательно. Без нее плохо.
— Спасибо, поищу, — отозвался Виктор.
Когда он подошел к машине, Юрка затаптывал маленький костерок, а Ирина укладывала вещи и время от времени нажимала на клаксон.
— Хватит зверей пугать! — крикнул, выходя из-за кустов, Виктор.
— Витенька, — бросилась к нему обрадованная Ирина, — я уже бояться за тебя начала. Ты заблудился?
— Нет, — улыбнулся Виктор, — я просто задержался. — Ему не хотелось сейчас говорить о встрече с Балышевым. Он обязательно расскажет о ней, но не сейчас, в суматохе сборов, а потом, когда они смогут, не отвлекаясь, выслушать его до конца. Может быть, даже сегодня вечером.
— Он напугал меня, — Ирина игриво указала на Юрку, — говорил, что тебя медведь задрал.
— Ты путаешь. Я тебе сказал, что как только твой Витечка задерет медведя, то сразу вернется, — невозмутимо возразил Юрка и поднял корзину Виктора. — Видишь, он так был занят медведем, что не до грибов ему. Ну ты, Витюша, не расстраивайся, зато мы отличились.
Юрка приподнял жиденькие весенние веточки с большой корзины, обнажая кучу бугристых грязно-коричневых грибов. Его добродушное лицо довольно светилось.
— С твоими во сковорода будет. — Юрка согнул колесом руки перед грудью. — А сейчас я тебя свежайшими угощу, с пылу с жару. — Он кинулся к костру.
— Витя, не ешь эту гадость, — запротестовала Ирина. — Он их в брошенной консервной банке варил.
— Глупая, не понимает. — Юрку искренне удивляла брезгливость Ирины. — Все, что прошло огонь, стерильно.
Он сунул Виктору веточку с нанизанным большим грибом и присыпал его крупной солью.
Виктор с интересом попробовал и оценил:
— Как устрицы.
— Я же говорил, — обрадовался Юрка.
— Можно подумать, он ел устрицы, — засмеялась Ирина. — Мальчики, если хотите спокойно ужинать в Москве, то надо ехать.
— Ирина, садись ты за руль, — предложил Виктор.
— Ты устал? — участливо спросила Ирина.
Виктор замялся:
— Нет, я немножко выпил, поэтому поведи ты.
Ирина недоуменно посмотрела на Виктора, а Юрка восхищенно развел руками.
— Ну, ты, старик, даешь! В лесу нашел. Факир! А я весь день маюсь. Ира, он кого-то ограбил.
— Ладно болтать, — смущенно сказал Виктор. — Потом расскажу, поехали.
Ирина молча вела машину. Она не знала, как отнестись к поступку мужа. Не мог же он специально пойти за водкой в деревню. А если пошел, то почему? «Может, это оттого, что мы с ним часто ругаемся?» Ирина украдкой посмотрела на мужа. Виктор сидел задумавшись. «Нет, он на меня не злится», — решила Ирина и успокоилась.
Когда выезжали на шоссе, она увидала слева, метрах в двадцати, мужчину в черном костюме и галстуке. Он шел к станции.
— Ира, посигналь.
Ирина нажала клаксон. Мужчина оглянулся и помахал рукой. «Вот и разгадка», — подумала Ирина.
— Он не в Москву?
Виктор кивнул.
— Давай возьмем. Место есть.
— Он не поедет на машине. Он очень любит поезда.
Ирина улыбнулась, почувствовав, что мужа связывает с этим человеком не просто выпивка, а что-то хорошее. Балышев шел, сутулясь и прихрамывая, но вид его не вызывал жалости. Под болезненным обликом этого человека скрывалась необыкновенная сила духа. Лишенный любимого дела, привыкший к госпиталям, как к родному дому, Балышев крепко держался за оставшуюся половину своего счастья, и то, чего он был лишен в жизни, уже не казалось невосполнимым.
Виктор подумал, что много еще будет у него с Ириной ссор и неурядиц, прежде чем он сможет назвать ее, как Балышев свою нянечку, половиной счастья. Он очень хочет, чтобы так случилось. Пусть не скоро, он подождет. Виктор посмотрел на жену.
Машину Ирина вела сосредоточенно и серьезно, как привыкла все делать в жизни. Виктору впервые понравилось, как она сидела за рулем. Раньше его раздражала эта основательность, несвойственная женщинам. Раздражало и многое другое, теперь показавшееся мелким и недостойным внимания.
1983
Сергей ПанасянБАБЬИ ДУШИ
Это было лет двенадцать назад.
Осень еще только разгоралась. Желтая сбруя берез вызванивала легкие, печальные песни. Богатые леса роскошно и небрежно сыпали в травы монеты прошедших дней. Роса висела до полудня. По заречным лугам бродили лошади, и веяло холодной тишиной.
Гибкая заросшая тропа тянула меня в дубовый лесок. Под ногами шуршало, шлепались желуди. Я здесь был впервые. Мне сказали, что идти надо через дубняк, потом через болотце, миновать старый мост, небольшой перелесок, низину, и дальше пойдет сосняк, где и есть этот самый кордон.
Я не думал о том, что осталось позади. Старался не думать. Но осенняя волна грусти снова и снова топила меня в прошлом.
На переправе паромщик сказал, что семья лесничего велика, но пожить пустят, места у них много, гостей редко приходится встречать. Он медленно и важно закурил и добавил зачем-то тихим болезненным голосом, что лесничий-то, Николой его зовут, этот лесничий больно уж тощ да мал, сморчок, а не мужик. И тут он многозначительно смолк и посмотрел на меня оценивающе, оглядел с ног до головы. «Ну и что?» — ответил я. Паромщик потоптался на месте, выпустил и