– Вопрос, который вертится в твоей голове… – вновь заговаривает доктор. – Он страшит тебя настолько, что ты даже не способна его озвучить, потому что ты испугалась, лишь подумав о том, что нечто подобное возможно. Но я, так и быть, произнесу его вместо тебя. – Константин понижает голос. – Что, если кто-то нарочно ограничил функционал модулей? Кто-то из наших?
– Как… как вы можете так говорить? Как вы можете так… думать? – выдавливаю я из себя.
Константин легко пожимает плечами.
– Я могу позволить себе думать о чем угодно, ведь у меня есть законная причина избегать общества профайлеров. Но вот тебе подобная роскошь не доступна, поэтому сейчас ты мучительно пытаешься избавиться от этой мысли. – На лице доктора проступает кривая усмешка. – Но у тебя все не получается. Ты думаешь: если бы модули работали в полную силу, мы смогли бы лечить Нулевое поколение, смогли бы улучшить состояние силентов – и список причин для возвращения в Арголис стал бы ощутимо короче, а так…
– Хватит. – Мой голос дрожит.
За время, что я провела здесь, мы с доктором успели хорошо изучить друг друга… пожалуй, даже слишком хорошо. Сейчас он говорит как профайлер, – будто обрисовывая картину, подсмотренную в моем сознании.
– Да, это очень страшная мысль, – нараспев произносит Константин, будто нарочно дразня меня. – От нее очень тяжело избавиться, потому что… В этом есть своя логика. – Доктор вздыхает. – Поэтому первое, что я сделал, получив пост Главного доктора Корпуса, – втайне от Совета отдал близнецам один из модулей для детального исследования.
Константин спокоен, будто бы сейчас он не признается в своем недоверии к Совету и Министру, а перечисляет своей ассистентке список лекарств, которые необходимо принести со склада.
– Успокойся уже. – Доктор слабо улыбается. – Выдохни. Близнецы не выявили никаких признаков саботажа. Зато им удалось найти способ, позволяющий настроить модуль на лечение Несовместимого пациента, вот только… После этой настройки модуль становится персональным, настроенным на геном пациента. Кондору пришлось пролежать четверо суток в модуле, чтобы тот на него настроился, он так бесился в процессе…
– У Кондора есть свой модуль? – переспрашиваю я, думая, что ослышалась. Доктор кивает.
– Иначе бы Министр не позволил ему вас тренировать. Стратег – слишком ценный ресурс. Медицинских модулей очень мало, поэтому персональный есть только у него и у Министра, а у близнецов остался их экспериментальный образец, один на троих… Точно! – Доктор хлопает себя по лбу. – Теперь еще и у командора Бенедикта есть…
Стоп.
Близнецы?!
– Близнецы – Несовместимые? – пораженно выдыхаю я.
Удивительно, но эта новость вызывает у меня почти такой же шок, как и предположение о том, что Министр или Совет могли намеренно ограничить функционал модулей. Что-то не так с твоими приоритетами, Арника. Что-то не так.
– А ты разве не знала? – в свою очередь удивляется Константин. – Они не проходили Ускорение. Неужели Виктор тебе не рассказывал?
– А почему Виктор должен мне что-то рассказывать? – Мне приходится призвать на помощь всю свою невозмутимость, но Константин лишь ухмыляется, и его ухмылка какая-то неожиданно хитрая, неожиданно живая и совершенно ему не свойственная.
– Можешь даже не пытаться сделать вид, что между вами ничего не происходит. Судя по тому, что Виктор каждый раз, едва завидев меня, тут же начинает расспрашивать о твоем самочувствии… Он явно неравнодушен к тебе, это было заметно еще тогда, когда ты очнулась… – Константин обрывает фразу, всматриваясь в мое лицо. – О, так его чувства взаимны, это же замечательно!
Я прячу вспыхнувшее от смущения лицо в прохладных ладонях.
– Кажется, доктор, вы где-то успели потерять чувство такта, – бормочу я. – Эй, я ведь не стала обсуждать с вами ваше отношение к капралу Линкольн! – Я отнимаю руки от лица, чтобы возмущенно посмотреть на своего собеседника.
Константин застывает. Сейчас он выглядит пугающе неживым, словно его выключили – с его лица исчезли все краски, а взгляд, направленный в мою сторону, потерял выражение. Он как будто одновременно смотрит на меня и сквозь меня, как смотрит человек, запечатленный на фотографии, на своего наблюдателя.
Да что же опять не так, доктор?
– Это так заметно? – шепчет он, едва шевеля губами. – Что… что меня выдало?
– Ваши руки, – немного подумав, осторожно отвечаю я, наблюдая за реакцией на свои слова. – Не думаю, что Линкольн…
– Руки. Продолжай, – жестко перебивает меня Константин.
Я поняла это давно, еще когда он осматривал сломанную руку Линкольн. Рядом с ней его четкие, выверенные движения вдруг обрели непривычную мягкость и даже некоторую неуверенность – будто он боялся ненароком навредить ей.
– Вы иначе двигаетесь. Вы дорожите ею, и сильнее всего это выдают ваши руки. Разницу можно увидеть только со стороны, – говорю я в надежде хоть немного успокоить доктора, – и то, если долго наблюдать за тем, как вы работаете.
Константин прикрывает глаза; его ресницы трепещут, пока он медленно выдыхает через нос.
– Вряд ли Линкольн могла это заметить, – продолжаю я, внимательно наблюдая за лицом доктора. – Но вас пугает даже мысль о том, что она может узнать. Почему же вы так боитесь этого?
Доктор дергается от моего вопроса, как от удара.
– Лучше… лучше так, чем никак, – с трудом выговаривает он.
– А почему вы думаете, что… это из-за капрала Фарруха? – Я почти называю его Фур-Фуром и только в последний момент вспоминаю полное имя. – Доктор, вам он явно не соперник.
– Но они вместе. – Константин хмурится. – Подожди. Откуда ты знаешь про… про них?
Я пожимаю плечами.
– Относила как-то ему ужин в изолятор Справедливости. Не самый приятный тип. И, судя по тому, как он пялился на капрала Солару… – Я хмыкаю. – Не очень-то сильно он дорожит этими отношениями.
– Но они все равно вместе, – повторяет доктор, делая упор на последнем слове. – И уже очень давно.
А я вдруг вспоминаю, с каким раздражением Линкольн говорила о Фаррухе в тот день, когда в медблок доставили профайлера.
– Но она ведь не знает…
– И не узнает, – перебивая меня, резко говорит Константин. – Сменим тему?
– Вы же сами это начали. – Я скрещиваю руки на груди. – Это вы заговорили о влюбленности и о том, как хороша взаимность.
– Влюбленность… – горько усмехнувшись, проговаривает доктор, поднимая на меня взгляд. – Вот только я не влюблен. Все гораздо хуже.
#Глава 7
Если первые недели в медблоке казались мне бесконечно тянущимися, то последние, наоборот, пролетели слишком быстро. Я поднялась на ноги, начала ходить, затем перешла к бегу – и словно само течение времени ускорилось вместе со мной.
Когда возникла необходимость увеличить нагрузку на ноги, я задумалась над тем, чтобы устраивать короткие спарринги с друзьями, когда они меня навещают. Эта идея даже пришлась по душе доктору, но все же от нее нам пришлось отказаться – на складах не осталось матов, чтобы обустроить «тренировочный зал» согласно всем требованиям техники безопасности. Впрочем, Константин все же нашел, чем меня занять.
Танцы.
О, да.
Танцы!
Я удивилась, когда доктор посоветовал заняться танцами вместо спаррингов, но куда большее удивление настигло меня, когда он выделил мне наставника – одну из своих ассистенток, Кендру.
Оказалось, что у докторской свиты за пределами медблока тоже существует своя жизнь.
Для тренировок Кендра выбрала свободное помещение недалеко от медблока, чтобы у нее была возможность быстро добраться туда, если Константину вдруг срочно понадобится ее помощь. Когда она сказала об этом, я лишь вздохнула с облегчением… мысленно, конечно же. Кендра могла предложить заниматься в уже облюбованной мною для тренировок «комнате видеонаблюдения», и тогда мне пришлось бы искать способ отговорить ее от этой идеи, не вызывая подозрений. Малодушная больше не связывалась со мной, но я не могла так рисковать. Она помогла мне, и не раз, но кто знает, что у нее на уме? Вдруг ей бы захотелось поздороваться с Кендрой или прокомментировать мой танцевальный талант?
Изначально затея с танцами показалась мне напрасной тратой времени. Как это вообще можно сравнивать с тренировками в Корпусе? Но когда доктор предложил одолжить для занятий свой музыкальный проигрыватель, я сразу же согласилась, думая лишь о том, что смогу чаще слышать музыку.
Все изменилось, когда я увидела, как танцует Кендра. Ее движения не имели ничего общего с теми неловкими перетоптываниями, которые я прежде принимала за танец. С первыми же звуками музыки невыразительная, незаметная Кендра, какой я ее знала, исчезла. Она танцевала, ведомая мелодией, но ее танец был таким… Живым, ярким, эмоциональным, завораживающим – на ум приходили только такие слова, но для описания увиденного не подходило ни одно из них, ни общая их совокупность. Слова оказались слишком бледными, и даже музыка отошла на второй план – казалось, что не она определяет движения Кендры, а, наоборот, именно танец порождает эту мелодию.
Музыка стихла, и Кендра, уже привычная Кендра, заговорила со мной. Ей пришлось окликнуть меня несколько раз, потому что я стояла, будто оглушенная, пытаясь совместить в своей голове два противоположных образа, две совершенно разных Кендры, что так быстро сменяли друг друга… «Нет», – поправила я себя. Не два разных человека, всего лишь две грани одной Кендры. Кендра не притворялась кем-то другим, не играла какую-то роль – просто прежде я смотрела лишь на одну, на самую очевидную грань, ошибочно принимая ее за целостную картину, напрочь позабыв о том, что каждый человек многогранен.
Линкольн была права. Я всего лишь умею читать лица, но не людей.
Так, глядя на Константина, я бы прежде подумала, что мы вряд ли найдем общий язык. Доктор сначала казался мне слишком отстраненным и холодным, слишком странным… Впрочем, я и сейчас считаю его странным.