– Ладно… – нерешительно говорит она, и голограмма становится ярче. Вокруг ее фигуры появляются какие-то таблицы, строки кода, которые через мгновение сменяются бесконечным перечнем видеофайлов; затем все исчезает, и перед Электо остается только одна голограммная плоскость, на которой в ускоренной перемотке отображается запись с камеры наблюдения в зале посещений на уровне Справедливости… и как только она ее нашла? – Все равно ничего не понимаю, – озабоченно добавляет она, когда запись исчезает.
– Ты… ты слышала наш разговор? – обмерев от страха, спрашиваю я.
– Не бойся. – Электо успокаивающе улыбается. – Кроме меня, его больше никто не услышит. Вам удалось подключиться лишь к видеоряду системы наблюдения.
– Помоги мне, – шепчу я, умоляя. – Пожалуйста, Электо… Ты ведь только что смогла достать запись из системы наблюдения – может, и с хранилищем файлов зала Ускорения получится сделать то же самое?
Я должна увидеть это своими глазами, может, тогда я смогу хоть что-то понять…
Но Электо качает головой, вновь говоря, что вне системы зал Ускорения для нее недоступен, и я вновь утыкаюсь лбом в руки, сложенные на коленях. Как мне теперь быть, как жить дальше после того, что я узнала о себе? Для начала как мне набраться сил, чтобы выйти отсюда и вернуться на уровень Корпуса, к своему отряду?
Кто я, если не Арника?
– Не думаю, что Берт тебя предал, – вновь заговаривает Электо. – Кажется, он предает кого-то другого, но точно не тебя.
– Предал, – бормочу я. – Он предал нашу дружбу. Это… вопрос доверия. – Я поднимаю голову. – Он не пришел ко мне, не спросил напрямую… Вместо этого он провел целое расследование – и явился ко мне лишь для того, чтобы озвучить результаты и обвинить во лжи.
– Такое чувство, будто вместо его слов ты слышала что-то совсем другое, – так же тихо бормочет Электо, и я взрываюсь:
– Он думал, что я лгунья! Берт был дорог мне настолько, что я рисковала собой, лишь бы он был в безопасности, – а он подумал, что я враг, который лишь притворялся другом! И он не просто допустил мысль о том, что я могу быть врагом, – нет, он уже успел принять эту мысль и сжиться с нею! Как он мог? После всего, через что мы прошли вместе, как он мог поверить не мне, а каким-то проклятым файлам?!
– Но он сообщил о них тебе, а не своей матери, – невозмутимо замечает Электо. – И он сказал, что любит тебя, – а ты даже и не услышала.
Я качаю головой.
– Я бы ни за что не позволила себе сомневаться в нем. – Я заставляю свой голос звучать твердо. – Никогда. Какими бы вескими ни были доказательства против Берта – я бы начала с разговора.
– Ты и меня не слышишь, – с печальным вздохом заключает девушка.
– Не думаю, что ты можешь понять, – сухо говорю я. – Ты не поймешь, насколько это больно.
– Потому что я – всего лишь машина, верно? – На лице Электо проступает язвительная усмешка, которая заставляет осознать, как прозвучали мои слова. – Вот что меня всегда удивляло в людях – это то, какими эгоистами вас делает боль. Тебе больно, и ты замыкаешься в себе, отказывая в праве на боль всем остальным; ты думаешь, что только твоя боль уникальна и непостижима. Действительно, что я могу знать о боли? – Она пожимает плечами. – Я заботилась о тысячах, миллионах жизней, сопровождая их на каждом шагу, проходя вместе с ними через каждое мгновение существования, от рождения до смерти – и ты спрашиваешь себя, что я могу знать о человеческой боли?! – Она срывается на крик. – Я знаю о ней все!
Электо резко выдыхает, явно собираясь сказать что-то еще, но внезапно застывает с приоткрытым ртом, и на какое-то мгновение мне даже кажется, что ее голограф завис.
– Не может быть… – шепчет она, попятившись. – Я ведь… я делаю то же самое. – Девушка поднимает на меня растерянный взгляд. – То же самое, в чем обвиняю тебя – позволяю себе считать, что никакая боль не сравнится с той, что испытала я в момент гибели Терраполиса, – говорит она с расстановкой. – Прости меня, – Электо выпрямляется, а на ее лицо возвращается спокойное выражение, – я не должна была так говорить.
Я уже открываю рот, чтобы тоже извиниться, но Электо не позволяет мне этого сделать.
– Послезавтра, – решительно выпаливает она, – я сделаю все, чтобы помочь тебе найти правду, которую ты ищешь. – Электо печально улыбается. – Но боюсь, что я не смогу сделать это в одиночку. Там, куда я отправлюсь, мне понадобится друг.
В оранжерее «поздняя осень» – почти все деревья уже избавились от листвы, обратившись ветвистыми скелетами, и лишь в самом дальнем уголке виднеется небольшой рядок карликовых вечнозеленых.
Оказавшись на берегу искусственного озера, я разуваюсь и сажусь, протягивая ноги вперед, погружая их в воду. Вода прохладная, но не ледяная – озеро подогревается вне зависимости от сезона.
– Потому что оно создавалось с расчетом на то, что в нем будут плавать декоративные рыбки, – говорит сидящий рядом со мной Гаспар.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, всматриваясь в водную гладь.
Гаспар хмыкает.
– Ты зачитала вслух информационную карточку об оранжерее, когда впервые привела сюда свою группу силентов.
Точно. Я уже и забыла об этом…
– Почему ты здесь? – Я поворачиваюсь к Гаспару; он пожимает плечами, с задумчивостью глядя куда-то вдаль.
– Странный вопрос. – Он переводит взгляд на меня. – Я всегда буду здесь, – тихо говорит он. – Я всегда буду частью тебя, и ты это знаешь… – он хмурится, – или же нет?
На Гаспаре надета форма Корпуса, боевая форма курсанта, точно такая же, как и у меня, – с вышитым серебристыми нитями оскалом гепарда. Это странно… и не только это.
– Почему… почему ты говоришь моим голосом? – спрашиваю я, и Гаспар широко улыбается.
– А почему ты смотришь моими глазами? – со смешком интересуется он, и я вдруг понимаю, что смотрю на себя, не на Гаспара. Моя точная копия тянется к моему лицу, касаясь ладонью щеки, – и я просыпаюсь в своей постели, все еще чувствуя холод этого прикосновения.
Снов я не видела уже очень давно.
Второй сон оказывается кошмаром; он заканчивается моим прыжком с балкона Просвета и падением с кровати в реальности.
Пропустив завтрак, с большим трудом я заставляю себя подняться с постели к обеду. Вести себя так, будто бы ничего не произошло, оказывается сложнее, чем я думала. Знание, которое нашло меня в зале посещений на уровне Справедливости, вернуло шум в моей голове, сделав его еще более едким и колючим, чем прежде.
Мне уже почти удалось привыкнуть к мысли, что я Ускоренная; пока что только привыкнуть к ее присутствию в своей голове – до полного осознания еще очень далеко. Но теперь многие вещи становятся более понятными.
Например, я начинаю понимать, почему со мной здоровались только одноклассники с последнего Школьного года, а остальные проходили мимо. Они не пытались сделать вид, будто не знают эту девушку в заношенной форме Смотрителя, – они действительно меня не знали. С ними училась настоящая Арника.
Я с трудом заставляю себя есть, с трудом выношу чужие взгляды, чужое присутствие… Мне хочется остановить время, чтобы побыть в спокойном одиночестве, чтобы никуда не идти и ни с кем не говорить. Но шум не позволяет мне остаться одной ни на мгновение. Мне хочется кричать «Оставьте меня в покое!» даже наедине с собой.
Последнее, что мне сейчас нужно, – это праздник. «Послезавтра», – сказала Электо, согласившись мне помочь, а я совсем забыла сказать ей о том, что в этот же день будет праздник Корпуса, на котором объявят итоги нашего выпуска. Все осложняется тем, что мне приходит приглашение на уровень Совета, подписанное командором Бенедиктом.
Солара говорит, что такое же приглашение пришло на имя Берта.
Кажется, ему приходится ничуть не легче. Он ходит с отрешенным, потерянным видом, будто существуя где-то в своей, туманной реальности, где нет никого, кроме него, – в столовой я несколько раз замечаю, как он в кого-то врезается и, никак не реагируя на возмущение, идет дальше. Порой он смотрит на меня, выныривая из своего тумана, но лишь тогда, когда думает, что я этого не увижу. Мне и не надо видеть – я ощущаю на себе его тяжесть, чувствую его отчаяние, боль и искреннее сожаление; и вес его чувств опускается на мои плечи, заставляя прилагать все больше усилий для того, чтобы просто передвигать ноги…
Какой тут может быть праздник?
Я пытаюсь отказаться, ссылаясь на головную боль, которая в последние дни будто сжимает мою голову в тисках, не ослабевая даже под действием обезболивающего. Зря – своими словами я лишь понапрасну встревожила Солару, и она настояла на том, чтобы я непременно зашла к доктору.
Но на праздник идти все равно придется. Приглашение стать почетным гостем на уровне Совета – слишком большая честь, от которой мне никто не позволит отказаться. Впрочем, Солара просит лишь дождаться объявления результатов, улыбнуться, пожать руку Министру, а затем Стратегу, после чего я смогу уйти.
Раз уж даже Кондор в этот вечер решил переступить через свою нелюбовь к публичным мероприятиям…
Валентина встречает меня непривычно хмурым видом. Она передвигается по мастерской с большой осторожностью, периодически замирая на месте с закрытыми глазами. Похоже, она вовсе не преувеличивала, когда говорила, что последствия от почти одновременного введения транка и стимулятора будут длиться очень долго.
Когда она вручает мне чехол с платьем для праздника, я наконец-то догадываюсь поблагодарить ее за то, что она поручилась за меня во время суда. Валентина лишь отмахивается.
– Ерунда, – тихо говорит она. – Какой же это суд? Скорее попытка показательной расправы. Звезды сошлись не в твою пользу, – поясняет она. – Капрал Бреггс, один из обвинителей, – хороший друг Фарруха, до которого все-таки дошло, что он лишился всех привилегий только для того, чтобы стать частью вашего плана для финального испытания. Фур-фур – та еще мстительная стерва, а тут такой роскошный способ насолить вашему отряду… – Валентина морщится, видимо, переживая очередной приступ головной боли. – Но ничто не сравнится с тем, как отыграюсь на тебе я. – Она ухмыляется, приоткрывая обувную коробку, которая стоит на ее столе. – Туфли на высоком каблуке, дорогуша.