Но одного Юга недостаточно; никто не отправится в Атланту бороться за выдвижение. 1988 год может принести нам тупиковый и торгующийся съезд, первый с 1952 года, когда Айк напал из засады на Тафта.
Теперь, когда Харт и Тед Кеннеди вышли из игры, единственной серьезной фигурой остался губернатор Нью-Йорка Марио Комо, который может оказаться перспективной темной лошадкой. Комо может залечь на дно еще как минимум на полгода, потом в последний момент выскочить и выиграть Нью-Йорк, Нью-Джерси и Калифорнию одновременно, а потом получить большинство голосов на съезде.
Он — почти единственная надежда демократов победить коррумпированного обывателя Джорджа Буша — у которого до последней недели не было и тени надежды на победу.
Старая ксерокопия
Дорогой Дэвид.
Забудь про огромный огненный шар мудрости, который, как я уже рассказывал, снизошел на «Мак»… (да, старый добрый «Мак»; он с нами уже 91 неделю подряд, и я до сих пор люблю ощущение от работы на нем, люблю, как он реагирует. Это словно магия… старый добрый «Мак»…)
Ладно, отложи пока мудрость. Мы доберемся до нее на следующей неделе, если только я попаду в Вашингтон, — что может произойти не так скоро, как мы думали: секретные службы следят за мной на обоих побережьях из-за заговора с целью убить Джорджа Буша. Спецагент в Денвере сообщил по телефону, что если я только помыслю появиться в Вашингтоне, предварительно не договорившись с ним, моя жизнь может превратиться в серию кошмарных недоразумений.
Завтра я должен встретится с ним лично в «Холидей Инн». Он едет из Денвера в фургоне с клеткой позади водительского сиденья и, возможно, захочет забрать меня с собой.
Я предупреждал тебя насчет Буша. Он — зло, гораздо худшее, чем мы думали.
Джордж может войти в историю как самый мерзкий яппи всех времен и народов. Он снова лидирует в президентской гонке-88.
Билл Кейси мертв. Секорд сломлен, а Макфарлейн сошел с ума. Норт обречен, как, впрочем, и Пойндекстер, и, возможно, Датч.
Почему бы и нет? Пусть убирается прочь. Он перестал быть частью решения. Скажи этой женщине[89], чтобы забрала его обратно в Калифорнию, туда, откуда он вышел… Он мне все равно никогда не нравился.
Примерно так думает Джордж Буш, Дэвид. У него очень рациональное мышление, как у Альберта Шпеера, — и, как Шпеер, он действительно верит, что его сердце работает правильно.
В самом деле… но это другая история, и мы обсудим ее в другой раз. До полудня мне надо встретиться с агентом в «Холидей Инн».
Между тем есть одна штука, которую я хочу подкинуть тебе для размышлений. Я нашел ее на столе пресс-релизов в пресс-центре во время Уотергейтских слушаний в 1974 году. Как и все остальные документы, это ксерокопия, но ее отличает мрачная простота, почти сияющая ясность.
Это частичная расшифровка телефонного звонка между Джоном Эрлихманом, в то время курировавшим все внутренние дела в Белом доме, и вторым по могуществу политиком в Америке — калифорнийцем Гербертом Калмбахом, личным адвокатом президента. Читай и плачь.
Э: Эрлихман.
К: Калмбах.
Э: Привет, как дела?
К: Более или менее. Мне назначено на завтра на два.
Э: Где — в жюри или у федерального прокурора?
К: В жюри, мне назначено на сегодня в 5:30 у Сильвера.
Э: Вот как?
К: Да. Я просто хотел пробежаться по некоторым вопросам, как мы и договорились. Я был здесь вчера вечером, и мне звонил О’Брайен.
Э: Он сказал тебе насчет Дина?
К: Нет.
Э: Дин решил сотрудничать с Федеральным Прокурором в надежде получить неприкосновенность.
К: А подробнее?
Э: Он спустил всех собак на меня и Боба… по его версии, он был пешкой. Что касается тебя, то Дин сказал, что мои переговоры с ним, относящиеся к тебе, — единственный вопрос, по которому мне придется отвечать в этом деле. Я сказал: Джон, Господи, о чем ты говоришь? Он сказал: да, я пришел к тебе от Митчелла и сказал, что Митчеллу нужны деньги; можем ли мы позвонить Гербу Калмбаху и попросить его собрать некоторую сумму. Я сказал, и Дин тоже сказал, и ты ответил «да».
К: Знаешь, когда мы обсуждали это, Джон отдал мне распоряжение, и я пришел спросить тебя, Джон, должен ли я принять это назначение? Ты сказал: «Да, это на время, потом двигайся дальше». Тогда это было все, что мне надо, чтобы убедиться, что я не подвергаю свою семью риску… И я тогда решил, что мы с тобой полностью понимаем друг друга.
Э: Это естественно, Герб, я никогда преднамеренно не поставил бы тебя в затруднительное положение.
К: Да. И когда мы разговаривали, ты знал, что я собираюсь сделать, знаешь — пойти и достать бабки на это дело; это было по-человечески.
Э: Это был страховой фонд.
К: Боже, если бы я мог доказать, что все это предназначалось только для гуманных целей, и все!
Э: Да, но дело в том, что я, конечно, никогда не сообщал тебе, что я постоянно действовал на основании того, что говорил мне Дин.
К: Да. Это не было противозаконно… Но я просто не могу поверить, что ты, Боб и президент — слишком хорошие друзья, чтобы поставить меня в такое положение, когда мне придется рисковать собственной семьей.
Э: Да, и я не буду втягивать президента в это, если ты сможешь решить вопрос.
К: Ой, нет, я не смогу.
Э: Да… Ну, что касается правомерности того, чем мы занимались, думаю, мы оба полностью полагались на Дина. Я не делал независимой оценки. Думаю, Боб тоже.
К: Я тоже ее не делал, и у меня просто ощущение, Джои, что я не знаю, можно ли полагаться, вот.
Э: На кого, на Дина?
К: Нет, я имею в виду, собираются ли они сказать, ну, Герб, ты должен был знать…
Э: Я не представляю, как ты мог бы узнать. Ты не наводил никаких справок.
К: Никогда. Я спрашивал только у тебя, Джон, после разговора с Джоном Дином.
Э: И ты выяснил, что я не знал всего дьявольского расклада.
К: Ты сказал, что я должен это сделать, и что…
Э: Да. И сказал я это не на основании собственных изысканий, а на основании того, как все было мне представлено.
К: …Могу я прийти к тебе завтра перед тем, как идти к ним в два?
Э: Если хочешь. Они потом тебя спросят.
К: Точно?
Э: Обязательно.
К: Да, пожалуй, не стоит.
Э: Они спросят, с кем ты обсуждал свое заявление, и я буду благодарен тебе, если ты скажешь, что говорил со мной в Калифорнии, потому что тогда я как раз расследовал это дело для президента.
К: А не сейчас?
Э: Ну, я не хочу просить тебя врать…
Время маньяков
На прошлой неделе республиканцы устроили демарш. Джордж Буш заплатил налоги, Боб Доул заявил, что Буш — второкурсник-обыватель, а Джек Кемп отправился в Саванну гулять с людьми, которые пригодятся ему на супервторнике… и там же оказался порочный евангелист Пэт Робертсон.
«Великая старая партия» долго сидела в окопах. За грехи всех этих полубезумных продажных неонацистов — начиная с Олли Норта и Айвена Боески и кончая Джерри Фолуэллом и кошмарным выродком Джимом Беккером — ее бичевали все, кому не лень. И республиканцам стало казаться, что окружающий мир похож на мрачную пещеру летучих мышей где-нибудь в Антарктиде… Конгресс был в смятении, генералов взяли в оборот, проповедники сошли с ума, а президенту светили тюрьма, позор и импичмент.
Датч уверял, что все это ерунда, но многие умные парни думали по-другому. Дело «Иран-контрас» обернулось огромным позором; японцы печатали в Теннесси доллары; боевая машина Брэдли оказалась бесполезным вложением 55 миллиардов, и, возможно, самым плохим приобретением армии США; ВМС продемонстрировали свою беспомощность; иранские террористы ночами бродили по залам Белого дома, а кое-кто из ближайших советников президента, друзей старых добрых времен, готовился получить срок за мошенничество и воровство.
Эд Миз опять оказался под следствием — на этот раз по обвинению во взяточничестве, преступном сговоре и мошенничестве. Министерству юстиции США — которым Миз управлял, будучи генеральным прокурором, — снова пришлось собирать то, что называется «независимым советом», чтобы расследовать причастность Большого Эдда к «крупному скандалу в связи с политической коррупцией».
Ну… Доколе, Господи, доколе? В последний раз, когда Миз попадал под следствие, он работал в Белом доме главным советником президента и вроде бы продавал низшие правительственные должности любому богатому калифорнийскому республиканцу, который мог одолжить ему денег.
Миз шел к месту в Верховном суде США — как раз к должности генпрокурора — и ему целый год пришлось отмываться от этих обвинений. По крайней мере, до такого состояния, чтобы ему разрешили взять под контроль все Министерство юстиции США. Его утверждение в Сенате заставило бы сгореть от стыда даже Айвена Боески, но Миз так ничего и не заметил. Все, к чему он стремился, по его словам — рента и достаточно власти, чтобы засадить за решетку своих врагов. В конце концов Сенат утвердил его на должности генпрокурора США большинством в три голоса, и Большой Эд продолжил свой путь.
Майкл Дивер еще управлял Белым домом, и Датч не мог ошибаться… Но то время миновало вместе с Дивером, и Кейси, и Нофзигером, и большинством других больших людей.
Света в конце туннеля не видно. Все классические боги республиканцев — армия, церковь и банки — принародно всплывают пузом вверх. «Челленджер» взорвался, Терри Уэйт исчез, Джеймс Лофтон арестован за содомию, рейгономика на деле оказалась низкодоходцрй «вуду-экономикой», как назвал ее Джордж Буш еще в 1980 году, и даже секс несет с собой кошмары… Президент оказался дураком, дождь насыщен кислотой, а возлюбленная Сигма Чи больна СПИДом.
И в этой кошмарной неразберихе шествует безумный ковбой-священник Гэри Хартпенс, посидевший и в Сенате США и в Церкви Назаретян — один из самых успешных политиков последнего времени.