— Вы замдиректора по производству, — вновь прервал Зернова Буров. — Я не знаю, что вам создавать и что не создавать. Но я знаю, что производство срывает план третьего квартала. А это план не только завода, но и всего объединения. Вы оставляете семь тысяч людей без квартальной премии. Вот это я знаю… — Буров перевел дух и услышал, как необычно напряженно замерли все в кабинете. Ему бы на этом и остановиться. Он даже успел подумать, что надо бы, но не остановился. Его будто кто подхлестнул, и он понесся дальше. — Есть такие ситуации, — чеканил каждое слово, — когда нам кажется, что мы сделали все, а на самом деле просто не способны на большее. — Он опять сделал паузу, и ему ответила та же напряженная тишина. — Что ж, когда-то надо набраться мужества и признать свою несостоятельность. Никто не вечен. Даже машины, которые мы делаем, вырабатывают свой моторесурс…
Круглое, потное лицо Зернова замерло, а потом стало вытягиваться. Он удивленно приоткрыл рот, будто хотел что-то спросить у напрягшегося всем телом Бурова, но не спросил, а подавленно ждал, что еще скажет тот, но Буров, увидев студнем расплывающееся лицо Зернова, оборвал свою речь. Зернов несколько мгновений стоял молча, с приоткрытым ртом, его тяжелые, покрасневшие веки нервно вздрагивали за толстыми линзами очков. Наконец он обрел дар речи:
— Это вы мне?.. Мне говорите, Михаил Иванович?..
— Я говорю о деле, — не меняя напряженной позы, продолжал Буров. — О деле, которое мы все должны делать и за которое получаем зарплату. Оно здесь главное…
— Вы считаете, что я зря получаю зарплату? — овладев собою, спокойно спросил Зернов, и все в кабинете почувствовали, чего это ему стоило.
— Я считаю, что мы должны выполнять план. Его выполняют конструкторы, весь институт, а производство — срывает…
— Но есть же разница, Михаил Иванович, — сердито подал реплику секретарь парткома Тимофей Григорьевич Терновой. Он нервно пригладил на голове жидкие пряди черных, некогда вьющихся волос, проведя рукой от одного уха к другому, и, предваряя реплику Бурова, добавил: — Надо же понимать, какое материальное снабжение нужно для конструкторов и какое для производственников!
— Этим снабжением мы слишком часто начали покрывать свои собственные грехи! — отрезал Буров, но голос его уже звучал без прежнего напора: понимал, что раз вмешался сдержанный и скупой на слова Терновой, значит, он, Буров, переборщил. — Я хочу услышать объяснение начальника сборочного цеха Михеева: какое материальное снабжение помешало ему сдать в этом месяце экспортную турбину?
Николая Михеева поднимали с места на сегодняшнем директорском часе второй раз, и ему не хотелось, как он думал, опять «толочь воду в ступе». Все знают, и директор в том числе, что на этой турбине монтажники запороли распределительный вал. Случилось несчастье. Вал был неправильно застроплен, крановщик уронил его, и пришлось отправлять в цех на перерасточку.
Выяснили к тому же, что двое из монтажников в этой смене были в нетрезвом виде. Возможно, от этого и произошла авария. Случай обсуждался и в смене и в цехе…
— Мы турбину сдадим, — поднялся начальник цеха Михеев. — Бригада обязалась работать и в субботу и в воскресенье. До тридцать первого еще три дня. Цех покроет все недоделки. Мы рассчитали… — Он с минуту постоял, видно, еще что-то хотел добавить, но не решился и сел.
— Если бы в этом месяце было и тридцать второе и тридцать третье, то вы бы для закрытия плана прихватывали и их, — заметно потеплевшим голосом сказал директор.
— А лучше, если бы в каждом месяце было бы по тридцать пять дней, — отозвался на шутку Терновой. — Нам всегда как раз этих пяти дней и не хватает.
— Тимофей Григорьевич и Николай Павлович, — директор перевел взгляд с Тернового на Михеева, — если мы с вами не наведем порядок в сборочном цехе, если каленым железом не выжжем пьянство, нам не хватит и сорока дней! И нам как руководителям — грош цена.
Буров заметил, как при его последних словах вдруг испуганно вздрогнуло лицо жены, и он сначала принял этот испуг за проявление ответственности, которую она, руководитель лаборатории по испытанию машин, разделяла с начальником сборочного цеха. Правильно, ведь ее лаборатория в сборочном! Но, видя, что краска смущения все больше и больше заливает лицо Маши, вдруг понял, о чем она сейчас думает. Она думает о Димке. Да, сын стал выпивать. И выпивает он со своими дружками по бригаде.
Только сейчас в его сознании соединилось воедино страшное понятие «пьянство», с которым он борется на заводе, и его сын Димка, работавший в сборочном цехе. У транспортников и сборочников самые плохие показатели по дисциплине труда. Значит, и его сын причастен… А он только сейчас сделал для себя это открытие.
Буров осмотрел всех присутствующих руководителей института-завода и не увидел ни в ком из них того, что прочел на лице Маши. Им сейчас не до сварщика Димки Бурова: под угрозой срыва план третьего квартала всего предприятия, где работают семь тысяч человек… Надо спасать этот план, спасать любой ценой, любыми усилиями! А цена одна, и усилия одни: объявлять авралы, просить людей выходить на работу через смену, сделать и последнюю субботу месяца «черной», а если и так не успеть, то работать и воскресенье.
Буров уже слышал, как начальники цехов начали переговариваться с руководителями конструкторских бюро, сколько те смогут подкинуть им людей, инженеров и техников, которые завтра выйдут в цехи и станут на рабочие места станочников, слесарей, монтажников и даже грузчиков.
Да, все так… Именно так. Иначе сорвется его величество план. Завод-институт, все объединение останутся не только без премии, которую рабочие уже присчитали к своей зарплате, их еще будут нещадно склонять на собраниях и активах, они подведут район, город, главк и министерство. Им будет плохо, потому что одно отношение к предприятию, которое выполняет план, и совсем другое — к тому, которое его проваливает.
Михаил Иванович Буров оглядывал своих подчиненных, и в нем опять начинала закипать злоба, с которой он открывал это совещание. Выберутся ли они наконец из этого заколдованного круга, из ежедневной, ежемесячной и ежеквартальной карусели, или так и будут, как сказал Зернов, замаливать грехи прошлого, раскачиваться и штурмовать?
Вот уже скоро год, как он директор объединения «Гидромашина», и ему, Бурову, иногда кажется, что за этот год ничего не изменилось, кроме вывески на здании заводоуправления. Зачем же тогда городили огород? Зачем столько лет добивались создания проектно-конструкторского института со своим экспериментальным заводом, если почти все осталось по-старому? Ведь идея их предприятия — создание конструкций современных гидромашин и отработка технологии их производства. Завод при институте, а не наоборот.
Но с завода не сняли плана серийного выпуска машин, его даже увеличили. Добавилось, естественно, производство экспериментальных гидроагрегатов, и производство стало диктовать свои условия институту.
Буров поехал в Москву, в главк, и там ему показали кипу документов, из которых было ясно, что их серийных машин ждут сотни строек страны, что на их гидроагрегаты заключены контракты с зарубежными фирмами. Машин еще нет, а под них уже возводятся насосные станции, перегораживаются плотинами реки, строятся гидроузлы… Буров стал добиваться приема у министра. Он подключил к своим хлопотам земляка Владимира Ивановича Прокопенко. Тот горячо взялся помочь, но сразу же сказал, что снять план будет невозможно. Он знает мощности всех заводов страны.
— Заказ на ваши машины перебросить некуда, — сокрушенно вздохнул Владимир Иванович и развернул перед Буровым бумажную простыню — ведомость сводного плана заводов главка. — Видишь, у каждого по самые ноздри.
— Так зачем же тогда к министру? — растерянно спросил Буров.
— Э-э-э, — ободряюще протянул Прокопенко, — к министру всегда есть зачем. Тебе же надо строить административный корпус? Вот и выбивай деньги. Попроси новое оборудование. Только не зарывайся. Министр не любит…
На прием к министру Буров не попал. В Москве началась сессия Верховного Совета СССР, и тот был на ее заседаниях. Но его принял первый заместитель министра Симакин. Постарался Прокопенко!
— Мы хотим, чтобы ваш завод стал образцовым в министерстве, — сказал замминистра. — Где ж ему быть, как не при науке?
— Так никакой науки не получается, — взмолился Буров. — Производство ее заедает.
— Вы серьезно? — пристально посмотрел через большие красивые очки замминистра.
— Серьезно…
— Неужели целый институт, сотни высококвалифицированных специалистов не могут наладить нормальное современное производство? — Он сказал это с досадой, как надоевшую истину, которую он устал повторять.
— Но у института свои задачи, — заспешил Буров, — мы же должны…
— Задача одна, — резко прервал заместитель министра Симакин, и Буров почувствовал, что этот интеллигентный, обходительный человек может говорить необыкновенно жестко. — Стране нужны хорошие машины. И много машин. Вы должны стать образцовым предприятием по созданию и выпуску не только индивидуальных гидроагрегатов, но и серийных машин. — Он говорил четко, словно мастер-плотник вбивал гвозди. Удар — и гвоздь в доске. Удар! Удар! — У вас должны учиться другие заводы. Им нужны не только ваши машины, но и ваша технология. Проверенная. Отлаженная. Доведенная до совершенства.
— Тогда надо перестраивать… — Буров не знал, куда вставить свои возражения.
— Вот и перестраивайте, — заключил замминистра и, дав понять, что разговор окончен, позвонил начальнику главка: — Семен Порфирьевич, к вам зайдет Михаил Иванович Буров. Выслушайте его соображения…
Разговор в министерстве был еще зимой, а сейчас уже конец лета, и все идет почти так же, как и шло. План. План. Его схватил за глотку план, и он, Михаил Буров, не может даже в гору глянуть. Когда-нибудь это кончится? Вырвутся они наконец из-под этого пресса?
Сегодня на директорский час, кроме рук