Распахнулась дверь, и со струей свежего влажного воздуха в парную вошел приземистый крепкий человек с тазиком в руках. Он что-то негромко сказал. Димка не расслышал, но понял, что его о чем-то предупреждают, и кивнул в ответ. Человек размахнулся и плеснул из тазика через решетку на раскаленные камни. Они яростно зашипели, и горячая волна сухого пара чуть не сбила Димку с полка.
— Берегись! — крикнул еще раз человек и выплеснул в калорифер весь остаток воды. Поднявшаяся струя огненно-горячего пара окатила Димку. Он быстро соскочил с верхнего полка на пол. Хлебный дух обжигающе защекотал ноздри, и Димка понял, что вода была разбавлена пивом и еще чем-то. Вместе с сытным пивным духом его обволакивали тонкие запахи не то степи, не то леса, но леса не здешнего, северного, чахлого и редкого, а среднерусской полосы, где лес густой, высокий и родной.
— Ну вот, — услышал Димка над собой сиплый баритон вошедшего. — Теперь можно начинать и париться. Поднимайся. — До его плеча дотронулась твердая, еще хранившая прохладу рука. — Уже все прошло…
Димка поднялся и сразу почувствовал нестерпимый жар раскаленного воздуха. Хотел присесть на полок, но до него нельзя было и дотронуться, и Димка опустился на корточки.
— Ты Буров? — послышался с верхнего полка сиплый баритон. — Мы твоего отца ждем.
— Да, я младший, — начал говорить Димка, но почувствовал, как ему резко обожгло гортань, и он, виновато сморщив лицо, умолк. Вошли двое мужчин и с ними Пахомов. Мужчины были высокие, здоровые, каждый лет на пятнадцать моложе Степана Петровича. На головах у них были надеты старые фетровые шляпы, которые висели на деревянных колках, вбитых в стену в предбаннике. В руках у всех фанерки. Их Димка тоже видел в предбаннике.
— Ну как? — присел перед Димкой Пахомов. Но тот только покачал головой.
— Порядок.
Пахомов тут же полез с фанеркой на верхний полок.
Двое мужчин продолжали стоять. Переступая с ноги на ногу и шумно отдуваясь, они с явным наслаждением подставляли свои крепкие тела крутому, обжигающему жару парной.
Когда дверь вновь распахнулась и на пороге появился банщик Илико с двумя пакетами замороженных овощей в руках, Димка понял, что больше терпеть уже не может, и тут же пулей вылетел из парной.
Он прыгнул в бассейн и даже не ощутил холода воды, только почувствовал удивительную легкость во всем теле.
Вода в бассейне была действительно ледяная, и, когда Димка вылез из него, его сразу потянуло в парную. Он огляделся и только сейчас заметил за перегородкой в углу помещения три душевые кабины. «Эх, темнота! — мысленно обругал себя Димка. — Ведь после душа заходят в парную. — И весело улыбнулся: — Мы дикие, мы не знаем закона. Мы из «черной дыры».
Он прошел под душ и стоял долго, попеременно включая то холодную, то горячую воду, продлевая то блаженное состояние, какое он испытал, выйдя из парной и прыгнув в бассейн.
— Ну и как там у вас, в «черной дыре»? — сквозь шум воды услышал он знакомый сиплый баритон.
— Такой бани там нет! — прокричал Димка.
— Не было и здесь, а теперь есть, — отозвался мужчина. — Дай срок, будет и у вас. — Он сказал это таким уверенным тоном, каким говорят люди, обладающие немалой властью, умеющие подчинять своей воле других.
«Видно, какой-то крупный начальник, — подумал Димка. — Даже здесь не забывает, кто он есть. Так что поговорка «в бане все равны» устарела».
Димка вышел из душевой и с вызовом посмотрел на обладателя начальственного баритона.
Мужчина открыл дверцу встроенного в стену шкафчика, достал две простыни, протянул одну Димке.
— На Руси баня никогда не считалась роскошью.
— Правда, они никогда не были с бассейнами, — задиристо возразил Димка.
Мужчина, не замечая Димкиного раздражения, спокойно продолжал:
— Были пруды, речки, а это лучше бассейнов. Но не в этом дело. Другое время — другие песни. — Он неторопливо и тщательно закутался в простыню. Несмотря на почтенный возраст — на вид ему было далеко за шестьдесят, — тело его казалось крепким и мускулистым. — В Прибалтике бани — лучшее место отдыха. В субботние и воскресные дни люди семьями приходят в бани и по нескольку часов проводят там. В буфетах пьют кофе, пиво. Сауны имеют многие предприятия. Ими пользуются все. Надо строить такие бани и нам, без них на Севере не обойдешься.
— Только для всех, — смягчившись, отозвался Димка.
— Конечно, для всех, — подхватил тот. — У нас баня может быть даже клубом, где встречаются люди. Если хорошо поставить дело, то можно все организовать.
— Только нужны другие банщики, а не Илико, — заметил Димка.
— Почему? — возразил его собеседник. — Если не сковывать свободу инициативы нашего Илико, он организует все в лучшем виде. Только надо смелее решать. А то у нас Домов культуры и Дворцов всяких понастроили, а они пустуют. Люди туда не идут, потому что там какие-то кружковые и классные занятия проводят. А я не хочу в секцию и кружок. Хочу быть сам по себе. Хочу прогреть кости в парилке, выпить бутылку пива или стакан чая из самовара и сгонять партию в шахматы или в то же домино. — Собеседник посмотрел долгим и испытующим взглядом в глаза Димке, будто решая, стоит ли и дальше доказывать этому юнцу свою правоту, и продолжал: — Но только это я буду делать сам. Без чьей-то подсказки. А если мне захочется чему-то научиться всерьез, то я пойду в секцию за свои деньги и попрошу, чтобы меня учили плавать, играть в волейбол, теннис и другие игры.
Димка удивленно посмотрел на своего собеседника, но в это время из предбанника донесся голос Пахомова:
— Сергей Семенович, Дима! Чай подан.
«Так это ж Сакулин! — догадался Димка. — Он! А я, дурень, наскакиваю на него…» Ему стало не по себе, и он, пробормотав: «Я пойду попарюсь еще немного», направился к парной.
— Ты прямо с простыней и иди, — посоветовал ему Сакулин. — Там она у тебя высохнет, и сидеть на ней удобно. Да и голову прикрой. — И он бросил Димке шляпу, в которой сам входил в парную.
Когда Димка вошел в предбанник, за столом все уже сидели. Илико хлопотал у истекающего паром самовара, разливал в большие синие чашки с золотым ободком пахучий чай. По правую руку от Илико сидел Пахомов, а слева — двое молодых мужчин, которых Димка видел в парилке. Сейчас они не казались ему столь молодыми. Тому, что сидел ближе к Илико, большому, с высокой черной шевелюрой и широким разлетом бровей было, наверное, уже лет под сорок. Его сосед выглядел чуть помоложе.
Речь шла об охоте. Чубатый сказал:
— Это был мой седьмой медведь. Я только крупного зверя считаю. Волка, кабана, изюбря, лося…
Димка сразу возненавидел чубатого. Если он убил семь медведей, сколько же этот тип перевел другого зверья? Димку даже передернуло, и он, не глядя на страшного этого человека, присел на лавку рядом с Пахомовым. Илико пододвинул ему чашку чая. На столе стояло еще чешское пиво, но все пили чай.
По дороге в баню Степан Петрович рассказал, что в этой бане существует свой ритуал. Здесь выпивают первый стакан пива после третьего захода в парилку. А до этого пьют только чай. Димка, обхватив чашку ладонями, склонился над ней и стал блаженно вдыхать аромат свежего напитка. Какая же прелесть этот чай из самовара! Мало что может сравниться с ним. Только надо уметь заваривать чай. Знать секрет. Отец шутил: «Секрет у чая один — не жалей заварки». Вряд ли все так просто. Такой чай может приготовить только знающий в этом деле толк человек.
Димка отпивал крохотными глотками из чашки, и ароматная жидкость истомой разливалась по обезвоженному жаром телу. Через четверть часа он понял из разговора, что чубатый — начальник стойтреста Максименко. Его фамилию Димка не раз слышал и на Ямале. «Максименко не дает», «Максименко срывает». Теперь этот грозный человек сидел перед ним. Другой — главный инженер треста. Димка даже не расслышал его фамилии. Он все время молчал. Говорил только Максименко.
Теперь уже обсуждали, что и как готовят из «дичины». Максименко с удовольствием рассказывал, какие роскошные кушанья можно приготовить из печени.
— Только нужна свежая, — даже застонал он. — От только что убитого…
Наклонившись над столом и словно подсмеиваясь над охотничьим пылом Максименко, Сакулин спросил:
— А тебе приходилось когда-нибудь есть кундюмы?
Тот недоуменно скривил толстые губы.
— А что это за зверь?
— Кундюмы-то? — переспросил Сакулин. — Неужели никогда не ел?
— Нет, — растерянно повел могучими плечами Максименко.
— А хвалишься! Это пельмени с грибами. Еда богов. И сибирских чалдонов.
— Пельмени должны быть с мясом, — парировал Максименко. — А все другое от лукавого. Я, если не поем плотно, то не работник. Как и всякий русский человек.
— Ишь ты! — усмехнулся Сакулин. — А знаешь ли ты, русский человек, что на Руси в разные годы от ста шестнадцати до ста девяноста двух дней в году были постными. Это больше полугода: ни мяса, ни молока православные не ели… А ты, Иван Анисимович, плотно ешь каждый день. — Сакулин покачал своей большой головой, словно стыдил ребенка за шалость.
Разговор легко перескакивал с темы на тему.
Все уже трижды сходили в парную, трижды охлаждали свои перегретые тела в ледяной воде бассейна. И теперь Илико была дана команда открыть бутылки. Максименко и главный инженер жадно выпили по бутылке пива и, расслабившись, закурили. Сакулин и Пахомов продолжали пить чай. Димке предоставили право выбора, и он последовал за строителями, пододвинул к себе чешское пиво.
Теперь разговор вел Пахомов. Он ругал сразу и нефтяников, и газовиков, и строителей за то, что они, «современные Чингисханы», губят природу.
— Извели леса, загадили реки и озера, а теперь добрались до тундры. Ладно, лес можно вырастить. Правда, через сто лет. Реки и озера очистить. Вон американцы чистят свои Великие озера. Тоже работ не меньше, чем на сто лет. А вот что вы будете делать с тундрой, которую превращаете в болота? Ее ведь и за сотни лет не восстановишь. Гусеницы машин срывают с вечной мерзлоты тонкий ковер, и сразу на его месте возникает болото. А тот ковер тысячелетия ткала природа, и неизвестно, сможет ли она когда-нибудь теперь восстановить его.