тбард шел по правильному пути, все совершенствуя истину о деньгах и Федеральном резерве. Гринспен стал денежным тираном и посеял семена крупнейшего финансового пузыря в истории.
В период моих поисков ответов и увлечения австрийской школой экономики мне повстречался также Генри Хэзлитт, друг Мизеса, член правления Фонда экономического образования и хороший знакомый Леонарда Рида. Как и многие другие ищущие, я прочел его знаменитую «Экономику за один урок». Хэзлитт вскоре после подписания Бреттон-Вудского соглашения в 1944 году предсказывал, что оно окажется неработоспособным. Так и случилось, и он прожил еще долго после его разрыва в 1971 году. Как и многие другие представители австрийской школы экономики, Хэзлитт оказался долгожителем: он скончался в возрасте 98 лет в 1993 году. Все его книги, которых немало, стоят прочтения.
Хэзлитт многое сделал для того, чтобы обеспечить Мизесу место в Нью-Йоркском университете. Они дружили с тех самых пор, как Мизес приехал в Америку, бежав из Европы, объятой Второй мировой войной. Хотя его знали в основном как журналиста Newsweek, New York Times и Wall Street Journal, прежде всего он был философом и экономистом.
Он оказал мне большую честь, когда после смерти Леонарда Рида в 1983 году позвонил и предложил мне подумать о том, чтобы возглавить Фонд экономического образования. Не знаю, разделял ли эту идею кто-нибудь еще из правления фонда, но я никогда ее по-настоящему не рассматривал просто потому, что выбрал другой путь.
Еще один любопытный эпизод: Генри Хэзлитт познакомил с Айн Рэнд всех сторонников свободного рынка из научных кругов Нью-Йорка, среди которых были его близкие друзья Леонард Рид и Мизес.
В период между Великой депрессией и разрывом Бреттон-Вудского соглашения очень активную роль в интеллектуальной жизни страны играли либертарианские и «Старые правые»[36] конституционалисты, сторонники невмешательства государства в экономику. Они сокрушались о разрушении Республики, но их труды заложили основу для постепенно зарождавшегося Движения за свободу, которое набрало силу во время праймериз республиканцев в 2008 году.
Есть и другие великие умы, труды которых я читаю, чтобы поддержать республиканский дух. Некоторые делают упор на денежной политике, другие пишут о личной свободе, внешней политике, а также об экономической свободе. Книги Джона Т. Флинна[37], Изабель Паттерсон[38], Роуз Вайлдер Лейн[39], Гаре Гаррета[40], Айн Рэнд, Ричарда Вивера[41], Альберта Нока[42], Г. Л. Менкена[43] и Франка Ходоров[44] не только повлияли на меня, но и убедили в том, что философия, которая ратует за личную свободу, частную собственность и обеспеченные деньги, является единственной политической философией, которую стоит поддерживать.
Чтобы осознать необходимость обеспеченных денег и ненужность центрального банка, необходимо полностью понимать принципы свободы. И в Конгрессе в те годы были люди, которые стояли на своем и блюли букву Конституции: доктор Смит от Огайо, Ховард Баффет и Г. Р. Гросс.
Мы все в большом долгу перед этими мужчинами и женщинами, которые всей силой своего духа отстаивали свободу и доказывали несостоятельность чудовищной лжи, невежество и заносчивость тех, кто всю свою жизнь провозглашал идеи авторитаризма, государственного вмешательства и применения агрессии.
Хотя Айн Рэнд никогда с большой любовью не отзывалась о либертарианцах, а я не намеревался становиться убежденным сторонником объективизма, я читал все ее произведения и бюллетень, пока он публиковался. Она заставила меня глубоко проанализировать те свои убеждения, которые я считал не требующими доказательств, понять их и научиться их отстаивать. Признаюсь, она так и не убедила меня в своем определении альтруизма и его функций. Я не считаю, что христианские ценности можно приравнивать к идеям коммунизма. Но она укрепила мою веру в то, что свободу необходимо отстаивать. В моей библиотеке есть первое издание ее романа «Атлант расправил плечи», вышедшее в 1957 году. На обороте стоит цена – 6 долларов 95 центов. Несомненно, Айн Рэнд повлияла на многих людей разных поколений, заставила их заново пересмотреть свои идеалы и стать еще большими приверженцами свободы.
4. Центральные банки и война
После создания ФРС правительство стало открывать для себя другие преимущества эластичного предложения денег помимо защиты банковской системы от невыполнения ее обязательств. Тот факт, что столетие мировых войн совпало с наступлением эпохи центральных банков – вовсе не совпадение. Когда правительствам приходилось финансировать собственные войны без помощи печатного станка, они экономили ресурсы. В частности, находили дипломатические решения для предотвращения войны, а если войны все же начинались, старались завершить их как можно быстрее.
Но в конце XIX века в Европе денежные ограничения на ведение войны были сняты. Теперь, с появлением центральных банков, правительства могли печатать столько денег, сколько им необходимо, поэтому они с большей готовностью спускали курок и начинали битвы. Дипломаты оказались не в силах остановить правительства, которым не терпелось опробовать свои станки для печатания денег. Кто знает, может, и не развязалась бы первая Мировая война, не будь у Германии и Англии этих станков и последнего кредитора? История не знает сослагательного наклонения, но поразмышлять об этом все же любопытно.
Как писал Мизес в 1919 году, «без всякого преувеличения можно сказать, что инфляция является важным инструментом милитаризма. Без нее влияние войны на благосостояние осознавалось бы намного быстрее и глубже; усталость от войны намного раньше давала бы о себе знать»[45].
Вооруженные центральными банками для покрытия обязательств, европейские правительства начали войну через год после создания ФРС. В New York Tribune с ужасом писали: «Потрясенный и озадаченный мир наблюдает за тем, как Европа стремительно приближается к небывалой катастрофе… Нам столько раз говорили, что финансисты разных стран, которые давно уже стали гражданами мира в силу своих интересов, никогда не допустят, чтобы великие нации доводили себя до нищеты всеобщей войной. Стоит сжать тиски кредита, уверяли нас, как к большинству правителей вернется разум»[46].
Когда-то было именно так, но система центральных банков навсегда изменила положение дел. Правительства перестали сдерживать страх банкротства и финансового краха, ведь инфляционное финансирование как по волшебству способно удовлетворить любые их нужды.
Более того, раньше Соединенные Штаты могли бы остаться в стороне от европейского конфликта. Но с ФРС Америка вступила в войну в 1917 году и с ней же приняла самую централизованную за всю историю страны национальную программу экономического развития. Она включала в себя регулирование цен, новые налоги, правительственную национализацию железных дорог, учреждение Военно-промышленного управления[47], займы свободы, новые банкноты и огромное увеличение государственного долга, спровоцированное возможностью ФРС создавать деньги для покрытия долга.
В те времена ФРС еще не научилась создавать деньги с помощью такого инструмента, как дисконтное окно, но уже тогда она играла важную роль, будучи поручителем долгов правительства. ФРС была кредитором последней инстанции и имела достаточно возможностей для создания новых денег просто из воздуха. Денежная экспансия началась в декабре 1914 года, и Америка пережила тогда свой первый из многочисленных ложных экономических подъемов. Процентная ставка искусственно удерживались на низком уровне, хотя она должна была расти вследствие увеличения рисков.
Как писали Фридман и Шварц о ситуации во время Первой мировой войны, «денежная масса, умеренно возраставшая на протяжении 1914 г., ускорила темпы роста в начале 1915 г. и наиболее быстро, как и цены, стала увеличиваться с середины 1915 г. по середину 1917 г., а затем в конце 1918 г. возобновила свой активный рост, уже более стремительный, чем цены. На пике в июне 1920 г. объем денежной массы примерно в два раза превысил показатели сентября 1914 г., когда федеральные резервные банки начали свою деятельность»[48].
Банки начали предлагать кредиты правительству для выкупа государственных облигаций. В результате инфляции значительно увеличился уровень цен. Ложный подъем продолжался на протяжении 1918 года, пока не закончилась война. Затем страна тотчас же погрузилась в рецессию, за которой в 1920–1921 годах последовал еще один небольшой подъем. В целом, по оценкам исследователей, война лишь на 21 % субсидировалась за счет доходов от налогообложения. Все остальное предоставила ФРС путем заимствований (56 %) и непосредственного создания денег (23 %) – в сумме 33 миллиарда долларов.
Итак, мы видим, что ущерб от деятельности ФРС стал проявляться практически сразу после ее создания. По сравнению с сегодняшней ситуацией тогда ее власть была ограниченной. Но сам факт наличия кредитора в последней инстанции оказывал разрушительное воздействие на государственную политику. Он заставлял правительства мечтать о большей власти и новых проектах, он порождал все более честолюбивые замыслы. Пока у государства есть неограниченное финансирование, его ничто не сдерживает, даже когда к власти приходят люди с консервативными воззрениями в отношении финансов.