– Могу ли я узнать ваше имя? Хочу сделать в вашу честь добродетель.
– Это лишь моя работа. – Он улыбнулся уголком губ. – Мое имя Уважаемый третий Сунь Ян.
– Спасибо. – Чживэй склонила было голову в поклоне, однако вместо того, чтобы закончить знак уважения, приблизилась к нему и горячо зашептала: – Возможно, это лишь слухи, но я слышала о готовящемся восстании среди темных. Могу ли я вам пересказать где-то, где потише?
Миловидный светлый окинул «мальчишку» оценивающим взглядом и кивнул.
Отошли они недалеко, буквально за угол ближайшего дома, где сразу же оказались вдвоем.
Чживэй медлить не стала – она замахнулась припасенным ранее камнем.
Ударить не успела. Ее сковало обжигающей атакой светлого. Воздух в лёгких вспыхнул, словно запал фейерверка. От невыносимой боли Чживэй скрутило… и все вдруг прошло.
Светлый же закричал, согнулся, падая на землю.
Вдыхая свежий воздух, Чживэй с удовольствием отметила, что его одежды запачкались. Он скрючился, открывал и закрывал рот, не в силах издать даже звука.
С площади раздались испуганные вскрики: кто-то из темных выбрался из ямы.
И теория была подтверждена. Кто-то или что-то не даст ее в обиду.
Чживэй склонилась над светлым и прошептала:
– Возмездие уже близко.
Она увидела лишь испуганный взгляд и, довольно насвистывая, отправилась прочь. Остановилась лишь ненадолго у листовки на стене и хмыкнула: Мэйцзюнь проделала отличную работу.
Глава VО двоедушие, великих бед творец!Начав свой путь в неискреннем смиренье, ты добиваешься богатства, поклоненья…
Стихотворение У Чэнъэня
– Я все устроила!
Мэйцзюнь и Ифэй ждали Чживэй в их снятой комнате. Глаза сестры горели от гордости за себя.
– Ты была превосходна, Мэйцзюнь! – тут же поддакнула Ифэй, подбадривающе улыбаясь.
Всего за день девушки неплохо спелись и сегодня уже вели себя как лучшие подруги.
– Ты выступишь в лучшее время в «Чайной башне из лунного света»! Я сделала, как ты и сказала: нарисовала и развесила листовки.
Она протянула сестре одну из них, хотя в этом не было необходимости. Чживэй уже успела увидеть их на улицах.
На листовке была изображена поющая женская фигура с подписью «Вань Эр Ли (что буквально переводилось как Изящная и Прекрасная), известная артистка из Бяньцзина». Мэйцзюнь, оказалось, обладала впечатляющими художественными навыками.
– Я всю округу чайного дома обклеила, как ты и сказала! Там и шагу не ступишь, чтобы не увидеть нашу листовку!
– Какая великолепная идея, госпожа Демоница! – воскликнула Ифэй.
– Но затем я, правда, подумала: странно будет, если девица придет решать к хозяину чайной вопросы о выступлении певички. Ушлой я не выгляжу, это я знаю о себе. – Мэйцзюнь явно получала удовольствие, рассказывая о своем приключении. – Конечно, Бяньцзин более продвинутый город, но все-таки это могло бы быть подозрительно. Тогда я нашла приличного господина и заплатила ему, чтобы он был твоим представителем. Они с хозяином чайной вмиг договорились об оплате. И вот ты уже сегодня выступаешь в лучшее время!
– Ты превосходна, – мягко отозвалась Чживэй, понимая, что от нее ожидают похвалы.
– Одно только меня тревожит, сестра! – Прелестное личико сестры в один миг нахмурилось в тревоге. – Ты не умеешь ни петь, ни танцевать… И слух у тебя… – Мэйцзюнь запнулась, словно пыталась подобрать слово поделикатнее. – Хромает.
– Об этом не переживай, – отмахнулась Чживэй.
Опера еще не развилась здесь в том виде, в котором ею владела когда-то Чживэй. А значит, она могла быть уверена, что все внимание сегодня будет обращено к ней из-за необычности выступления, даже если это горло не слишком подготовлено к долгому пению.
– Все помнят свои роли на вечер?
Девушки кивнули. И Чживэй почувствовала, что это самое подходящее время для очередной красивой фразы:
– Представление начинается, – усмехнулась она.
«Чайная башня из лунного света» мало чем отличалась от других чайных домов, разве что убранство было побогаче. Это был двухэтажный деревянный дом с элегантной черепичной крышей и входом, украшенным резными деревянными панелями с изображениями цветущих пионов и птиц.
В центре чайного зала возвышалась сцена прямоугольной формы, слегка приподнятая над уровнем пола и покрытая тонкими коврами с узорами из тигров и облаков. По бокам сцены располагались ширмы с изображениями гор и рек, которые освещались бумажными фонарями.
Вокруг сцены были расставлены низкие деревянные столы, покрытые шелковыми скатертями с изящной вышивкой. За каждым столом стояло несколько стульев с мягкими подушками, украшенными кистями. Эти столы располагались полукругом, чтобы каждый гость имел отличный обзор на происходящее на сцене. Ближе к сцене сидели самые уважаемые гости, купцы и чиновники, среди которых был и господин Чэн Бэйпань.
На втором этаже, на балконе, также были столы и стулья, откуда открывался вид на сцену сверху для тех, кто желал большего уединения.
Чживэй выглянула из-за ширмы, чтобы оценить обстановку. Гости тихо переговаривались между собой, наслаждаясь ароматными чаями и легкими закусками: рисовыми шариками и сушеными фруктами. Господин Чэн выглядел каким угодно, но не страдающим по жене-предательнице.
Для сегодняшнего выступления Чживэй выбрала образ воительницы Лун Чжу Цзюнь, легендарной женщины-полководца, согласно преданиям, жившей во времена империи Сун. Она же стала героиней одной из любимых пьес «Лун Чжу Цзюнь принимает командование».
Чживэй собиралась выступить на потеху малоприятной публике, но сделать это она собиралась на своих условиях. Конечно, костюм был значительно проще, чем в современном мире: лишь красный наряд без доспехов и флагов, головной убор с перьями без украшений, но и этого было достаточно, ведь впечатлить всех она собиралась пением. Единственное, что ей удалось воссоздать безукоризненно, – это сценический макияж. Лицо Чживэй покрыла белым гримом, губы выкрасила в ярко-красный, а глаза обвела выразительными черными стрелками, создавая общий образ верности, решительности и бесстрашия.
Хозяин чайного дома кивнул ей, что можно начинать, и Чживэй вышла грациозной походкой из-за ширмы под затихшие разговоры и изумленные взгляды.
Она же ощутила знакомый прилив энергии, который давала ей сцена: безоговорочную власть над вниманием зрителей. Чживэй была уверена, что из нее вышла отличная предводительница, потому что она уже умела управлять эмоциями людей. С помощью пения на сцене, благодаря владению голосом и интонациями, она хорошо себе представляла, как достигнуть нужного ей эффекта.
И сейчас она сосредоточилась на одном человеке: том, чье внимание сегодня должно принадлежать ей.
Господин Чэн сидел напротив, заметно заинтригованный зрелищем, которое собиралось развернуться перед ним. Чживэй представляла его старше и уродливее (под стать его душе), однако он оказался подобен нефриту, даже с обманчиво наивными чертами, идущими вразрез с его гнилой натурой. Однако теперь Чживэй видела, почему эта Мэйлинь влюбилась в него.
Для выступления Чживэй выбрала образ великой полководицы династии Сун еще и потому, что ей казалось, что их судьбы схожи.
Дождавшись полнейшей тишины, она начала читать арию:
«Лун Чжу Цзюнь, наследница героев,
Будучи женщиной, хранит высокие амбиции,
Держа в руках два меча, защищает родину.
Радость, гнев, печаль, все в сердце,
Кто знает ее внутренние страдания?»
Пение она сопровождала отточенными выразительными движениями, а голосу придавала то доблестный тон, то дрожание, чтобы передать боль и тоску героини. С первой же строчки ее захватила эйфория от уже позабытых ощущений. Империя Чжао отошла на второй план, осталась лишь Лин Юн, выступающая на сцене.
«Женщина, не уступающая мужчинам,
На поле боя храбрая, не боится смерти.
Переменчивая судьба, враги как тигры,
Моё сердце твердо, как железо, никогда не отступлю.»
Чживэй вдруг затрясло. Пения она не прервала, продолжая играть сцену, но ее охватило ощущение опасности. В голове картинки смешивались: меч, вонзенный в шею брату, трудовой лагерь, обозленные лица, обращенные к ней.
Нет, не эти воспоминания ее пугали.
Чживэй уже пела следующую арию:
«Слушай звук золотого барабана и рога,
Призови меня, пробившую небеса,
Вспомни те дни, когда я скакала на коне среди цветущих персиков,
Вражеская кровь брызгала на мой гранатовый халат.»
«Лун Чжу Цзюнь» не просто была любимой пьесой Чживэй. Эти арии она исполняла на финальном концерте, куда не пришли родители.
Непрошеное воспоминание, которое до этого хранилось в закромах памяти: после аварии она выползает на трассу, а в голове у нее бьется одна мысль: «Родители пожалеют, когда увидят меня в таком состоянии». Несмотря на нестерпимую боль, она запомнила это злорадство: теперь-то ей будут уделять больше времени.
Тогда она еще не знала, что жалеть – это привилегия выживших. Лин Юн оказалась единственной из семьи, кто пережила аварию, и теперь она навсегда осталась с одним человеком: с Лин Юн, которая думала только о себе и которая не сказала спасителям, пришедшим ей на помощь на дороге, что в овраге у обочины ее семья. На скорой увезли только Лин Юн.
Никто не говорил ей раньше, что пережить чужие ошибки намного проще, чем собственные. Другие люди могли причинять боль, но ничто не могло сравниться с раной, когда твоя ошибка стоила жизни твоей семье.
Где та Чживэй, что наслаждалась своими триумфом и победами? Почему призраки Лин Юн вернулись за ней, когда она сбежала от них так далеко?
Чживэй тем временем запела арию «Легенда о Белом Драконе». История о Гуйчжи и Белом Драконе, полюбивших друг друга и жестоко разлученных.