– Я возьму эту ответственность на себя. Но что должно случиться, того не миновать.
– Что вы планируете, Верховный? – Бессмертный поднял на него полные трепета глаза.
Сюанцин не ответил сразу. Он знал, что задача перед ним стояла куда сложнее, чем война. Он должен был не только обезопасить Чживэй, но и сохранить в целости мир, доказав, что Дракон – не зло, которого стоит бояться. Но для этого ему предстояло разгадать тайну своего прошлого, а времени на раздумья оставалось все меньше.
Недостаток в этом плане имелся один: Дракон был злом, которого и правда стоило бояться. Но жертвовать им во имя некого благополучного будущего он был не готов.
Дракон больше всего на свете желал собрать артефакты Байлун, разделиться телами с Сюанцином, а дальше случатся ужасы, которые этот мир не мог вообразить. Память Сюанцина тоже заключалась в артефактах Байлун. Узнав всю историю, прикоснувшись к каждому воспоминанию, он узнает, как ему удалось выжить и какую роль Сюаньлун в этом сыграл. Но и Дракона ему больше не обуздать. Даже если предположить, что Сюанцин при помощи собственной внутренней энергии и энергии Небесного мира сможет остановить того или задержать – это не решит основную проблему.
Убить Дракона действительно было бы простым решением, но оно ощущалось уродливо неправильным.
Сюанцин верил, что Дракон однажды спас ему жизнь, когда отец собирался его убить. В открывшихся ему воспоминаниях в Сосуде Вечного Равновесия он четко видел, как Легендарный Цзиньлун собирался лишить своего сына жизни. Однако вот он здесь – все еще жив. И Дракон, его друг детства Сюаньлун, все еще был с ним рядом. Отплатить за спасение убийством было гнусно. Все равно что отравить землю, которая кормила тебя.
И не стоило забывать, что убить Дракона – нарушение равновесия в мире, такое не проходит бесследно.
Как когда-то убийство Байлун не прошло бесследно. Просто теперь люди не помнят, чем они поплатились.
«Ты с-слабак. Я бы убил тебя и Чживэй немедленно, как только представился бы шанс», – голос Дракона прозвучал в сознании, холодный и бесстрастный, как всегда.
«Ты так много говорил о том, что убьешь ее, но теперь я чувствую твои настоящие эмоции. Ты любишь ее, скучаешь. Ты ненавидишь ее. Ты ненавидишь меня. Ты любишь меня».
«Ненавижу», – с презрением выплюнул Дракон.
«И ненавидишь», – не стал спорить Сюанцин. – «Ты хочешь убить ее, чтобы сделать мне больно».
«Верно. Ты умрешь последним. Таким же жалким, каким ты был при рождении».
«Почему ты так ненавидишь меня?»
«Коснись кожи Байлун – и узнаешь».
«Если я прикоснусь к ней, останется только один предмет, прежде чем ты вырвешься наружу», – тихо произнес он.
«Верно».
Сюанцин направил все любовь и сочувствие, что у него были, на это ощущение Дракона внутри.
«Я собираюсь помириться с тобой. Не позволить убить себя, тебя или Чживэй. Что ты скажешь на это?»
Наступила тишина.
«Ты глупец», – и голос его впервые звучал без ненависти.
Тоскливо.
Это стало для Сюанцина решающим.
Он обернулся к бессмертным, все это время стоявшим в стороне.
– Окрасьте волосы в красный, к большой удаче, – Сюанцин хотел быть уверен, что отличит свое войско от вражеского. – Готовьтесь к битве. Если их армия отправится в Поднебесную, вы выступаете немедленно.
Они молча кивнули и исчезли. Как только они растворились в воздухе, за его спиной раздался голос.
– Что задумал?
Чживэй выглянула из-за угла, напоминая солнечный луч, внезапно пробившийся сквозь плотные облака. Высокий хвост ниспадал на плечо шелковистой черной волной, тонкая прядь выбилась и мягко коснулась ее щеки. На красных губах играла лукавая улыбка, но в глазах мерцала легкая настороженность.
Это могла бы быть самая простая сцена – из тех, что легко упустить в суете повседневности, – но его сердце пустилось вскачь. Он почувствовал, как уголки его губ тронула нежная улыбка, а ноги сами собой двинулись к ней.
Она была для него бескрайним небом, светом в самых темных уголках его разума. Она была живой стихией – переменчивой, непреклонной и поразительно настоящей. Чживэй жила так, будто каждое мгновение было последним, – чувствуя остро, глубоко, отдавая себя без остатка.
Он видел и ее боль. Она не говорила о ней, не признавала ее, бежала от нее. Но это не страшно, он будет рядом столько, сколько ей понадобится. Сколько бы ей ни понадобилось времени, сколько бы боли ей ни пришлось выплеснуть в ответ на этот мир, который ранил ее.
Он защитит ее тело, душу и сердце.
И будет держать ее за руку до тех пор, пока она не будет готова двинуться дальше. И он будет самым счастливым из всех существовавших смертных и бессмертных, если она выберет его спутником для продолжения пути.
– Плетешь хитроумные интриги, бессмертный?
И вот опять его захлестнуло пронзительной нежностью, и он заговорил даже раньше, чем успел принять решение заговорить.
– Я все расскажу тебе.
– Расскажешь, не сомневайся, – фыркнула она, постучав по рукояти меча Байлун на поясе, будто была необходимость угрожать Сюанцину. – Я хочу вина. Раздобудь.
Они устроились в уютном дворе Дворца Созданного Счастья под волшебным грушевым деревом, ветви которого раскинули густую тень. Сюанцин расставлял на каменном столе украденные с кухни вино и закуски.
– Как Мэйцзюнь? – Сюанцин не сомневался, что Чживэй уже навестила сестру.
– Я восстановила ее силы, но она все еще не очнулась. – Чживэй пожала плечами. Могло показаться, что она равнодушна, если пропустить мелкие детали: едва заметную складку между бровями и потемневший взгляд.
– Возможно, Ифэй права, – произнес Сюанцин, потянувшись к закуске из бамбука. – Иногда только близкие и любимые способны удержать нас в этом мире.
Чживэй невесело посмотрела на него, словно он предложил ей перецеловать весь Запретный город. Уязвимость и искренние чувства всегда давались ей тяжело. Ее сердце ранили столько раз, что даже сама мысль о том, чтобы впустить в душу еще одного человека, была сродни прыжку с высоты в пустоту. Она, конечно, знала, чем это могло обернуться: болью.
Сюанцин отложил палочки. Нерешительно он протянул руку, собираясь коснуться ее ладони.
Но Чживэй, заметив это намерение, едва заметно сжала пальцы на краю своей чашки и сменила тему.
– Ты, как всегда, изобретателен в своих выводах. Ну а теперь рассказывай: чем ты занимался до моего прихода?
Атмосфера смягчилась, но в глубине ее глаз осталась затравленная тревога, словно она только что увидела тень прошлого, которая пока не собиралась отпускать.
– Послушай-ка, Бессмертный.
– Сюанцин, – мягко поправил он, бесстыдно любуясь Чживэй.
Дело было не только в ее внешности, а в том, как она улыбалась, как злилась, – какой она была.
Ничуть не изменилась.
– Бессмертный. А ведь мы могли бы править Небесами! Свергнуть Владыку небес, а затем добраться и до самого Нефритового императора. Что такое Поднебесная по сравнению с такой властью?
Ее взгляд загорелся. Конечно, ей понравилась эта мысль. Ей нравились вызовы и сила.
– Могли бы, – улыбнулся он. – Ушли бы прямо сейчас, посвятили бы годы становлению тебя бессмертной, после чего Небесный мир не устоял бы перед нами. Мы бы изменили мир.
Тон Сюанцина был полушутлив. Он знал, что и Чживэй не всерьез. Всего лишь разговор «а что если».
– И кто тебя научил так гладко говорить? – она усмехнулась и отпила вина.
– Хотел бы сказать – ты, но раньше я был очень красноречив. Люди любили меня слушать.
В ее взгляде в очередной раз с их встречи промелькнуло недоверие. Она оглядела его, словно видела впервые.
– И многим девушкам ты обещал властвовать вместе?
– Одной.
– Ей нравилось?
– Она была в восторге.
– И что она думает об этом теперь?
– Думаю, злится.
Чживэй раздраженно фыркнула.
– Ты готов отдать мне Небо, сделать своей Владычицей?
– Моей? – уголки его губ невольно изогнулись в довольной улыбке. Она стремительно подняла на него взгляд, но он продолжил: – Ты будешь единовластной Владычицей, а я буду твоим Владыкой.
Чживэй приподняла бровь, изящно, но с явной иронией.
– Мне не нужен Владыка.
– Тогда твоим другом, любовником?
Чживэй, казалось, удивилась, но в ее глазах промелькнуло веселье. Игра ей явно нравилась. Она протянула руку, едва коснувшись его ладони. Сюанцин вздрогнул от знакомого ощущения ледяного пламени, идущего изнутри.
– Как же ты будешь любовником, – протянула она, глядя на него с лукавым прищуром, – если ты едва можешь выдержать одно мое прикосновение?
И вновь тысячи игл вонзились в кожу, мышцы натянулись до боли, а острые вспышки пробежались вдоль позвоночника.
Сюанцин прикрыл глаза, устремляясь к своему внутреннему «я»: юноше, сидящему в темноте, прижав колени к груди и опустив голову.
Покой. Любовь.
Сюанцин приподнялся, опираясь рукой на каменный стол, надеясь, что дрожь тела будет не такой заметной. Подался вперед, пальцами аккуратно обхватил ее подбородок, как она любила это делать с ним когда-то. Задержался, остановившись на расстоянии дыхания, давая ей возможность отстраниться. Но она не сделала этого.
Их губы встретились в поцелуе. Вихрь из мучительной агонии и трепетной нежности охватил его. Застыв в неуклюжей позе, нависая над столом, так что пальцы касались посуды, второй рукой он обхватил затылок Чживэй. Она не сопротивлялась, неистово отвечая на поцелуй, обхватив его ворот и притягивая ближе к себе. Она знала, что ему неудобно, но в этом и была Чживэй: хотела проверить, как много неудобства он готов вытерпеть ради нее.
Она даже не представляла.
Ему следовало отказаться от Чживэй, быть с ней рядом верным молчаливым стражем, выслуживаясь. Но разве мир станет лучше от того, что несчастных душ в нем станет больше? И он не мог отказать себе в этой драгоценной близости. Он поборется за свое счастье.
И пойдет на все, чтобы свою любовь защитить.