онницы, то без должного увеличения нашей мы не сможем проводить знатные операции.
Екатерине рассказ о коннице не понравился — нахмурившись, она прервала Чернышёва:
— Довольно о прошлом, граф! Какой план на будущее предлагаете?
— По недвусмысленному моему мнению, первым объектом всё же надлежит сделать крепость Бендеры, ваше величество.
— А почему не Очаков?.. Помнится, когда-то Румянцев предлагал именно сию крепость брать.
— Очаков, конечно, важен. Но положение армий сложилось такое, что выгоднее брать Бендеры, — повторил Чернышёв, которому очень не хотелось, чтобы разработанный им план кампании был отвергнут в угоду румянцевским задумкам. — Первая армия станет удерживать главные турецкие силы супротив себя, запорожское войско скуёт Очаков, генерал-поручик Берг закроет Крым и. — Чернышёв развёл руки в стороны, — штурмом или осадой, но крепость возьмём.
Никита Иванович Панин, до этого как будто бы дремавший, встрепенулся, произнёс тягуче, с иронией:
— Граф так живописно изложил падение Бендер, что оное напоминает карточную игру: шестёрок — десятками, а потом и туза припрятанного из рукава вынуть... Бендеры — не пустой орех, что пальцами раздавить можно. Тут зубы нужны! И крепкие!.. Крепость требует хорошей осады, прежде штурма. А у графа Петра Ивановича нет тяжёлой артиллерии. Как же осаждать?
Панин опасался, что отсутствие осадной артиллерии и необходимых припасов не позволят брату быстро овладеть Бендерами. Тогда Совет, обвинив Петра Ивановича в медлительности и нерешительности, может сместить его с должности главнокомандующего, как в своё время сместил князя Голицына.
— Вы, граф, не поспешайте! — круто огрызнулся Чернышёв. — Сначала дослушайте, а потом попрекать будете!.. Мне ведомо, что в армии нет осадной артиллерии. И шанцевого инструмента для проведения инженерных работ крайне недостаточно. И я как раз собирался просить графа Григория Григорьевича распорядиться по своему ведомству.
— В Киеве всё оное заготовлено в достаточном количестве, — небрежно бросил Орлов, охотно наблюдая за перепалкой двух недругов. — Как только генерал Панин уведомит меня о необходимости присылки, я подпишу ордер.
— Взятие Бендер должно стать сокрушительным ударом для Мустафы! — воинственно воскликнула Екатерина, вскидывая величавую голову. — А в совокупности с нашими происками против татар — может принудить его пойти на мирную негоциацию... Понесёнными поражениями и предстоящими опасностями турки уже приведены в робость и ужас. Лучшее из всего их сброда войско — старые янычары изрядно погибли. А оставшиеся в живых недовольны султаном и явно ропщут против него. Он им не верит и боится! Падение же Бендер и — даст Бог! — отторжение татар усилят недовольство и положат конец сей войне...
10 декабря Екатерина подписала рескрипты Румянцеву и Панину с изложением плана будущей кампании и действий каждой армии. А спустя восемь дней последовал указ Военной коллегии о личном составе армий на 1770 год.
Во Вторую армию, которой предстояло взять Бендеры и закрывать границы от возможных татарских набегов, были определены 14 пехотных полков, 5 гусарских, 4 карабинерных и 2 пикинёрных, отряд егерей из Финляндской дивизии, три тысячи донских и четыре тысячи малороссийских казаков, Запорожское войско и пять тысяч калмыков. Обсервационный корпус Берга включал 3 пехотных и 5 кавалерийских полков, по две тысячи донских и малороссийских казаков и десять тысяч калмыков. Армейская артиллерия насчитывала 97 пушек и единорогов.
Панин конечно же был недоволен таким расписанием, но Чернышёв, по обыкновению, ничего менять не стал.
Декабрь 1769 г.
Прочитав ордер Петра Панина, Веселицкий взволнованно вскочил со стула, стал расхаживать по кабинету, нервно потирая жилистые руки. От задуманного командующим захватывало дух... Отколоть от Порты многовекового союзника!.. Делами такого размаха и значения ему ещё не приходилось заниматься...
Родом из Далмации, Веселицкий во младенчестве был вывезен в Россию, куда его родители перебрались в поисках лучшей доли. Десятилетним мальчиком его отправили на пять лет учиться в Вену; затем юноша «вояжировал» по балканским городам и странам, а в 1732 году, вернувшись в Россию, был принят на службу в Коллегию иностранных дел. Кроме положенной в таких случаях протекции, немалую роль сыграло то обстоятельство, что молодой человек знал турецкий, греческий и волошский языки.
По служебной лестнице Пётр Петрович продвигался медленно: после 25 лет трудов на благо своего нового отечества имел чин коллежского асессора. Однако в конце концов его способности заметили и оценили — в 1757 году, когда началась война с Пруссией, Веселицкого назначили в канцелярию главнокомандующего российской армией генерал-фельдмаршала Степана Апраксина заниматься тайными делами. И он с ревностью стал выискивать измену, разоблачать шпионов, прославившись поимкой прусского конфидента подполковника Блома.
Главная квартира Апраксина находилась в то время в Риге. Веселицкий, имевший указание негласно просматривать всю почту, отходящую в Пруссию, обратил внимание на письмо Блома, лифляндца по происхождению, находившегося на русской службе. Внешне содержание бумаги, направленной в Берлин на имя прокурора Беренса, напоминало тяжбу о наследстве — перечислялись какие-то земли, быки, овцы. Но что-то в ней насторожило проницательного асессора. Веселицкий решил рискнуть — вызвал подполковника на дознание.
Блом поначалу возмущался причинённым ему бесчестьем, грозился даже написать её императорскому величеству. Но чем дольше лифляндец упрямился, тем более Веселицкий утверждался во мнении, что тот утаивает нечто очень важное. Лишь после угрозы асессора применить пытку, подкреплённой несколькими крепкими затрещинами, 77-летний Блом сник и, утирая трясущимися руками старческие слёзы, сознался в предательстве.
Оказалось, что ещё за пять лет до начала войны он согласился на предложение прусского капитана Винтерфельда за ежегодное награждение в сто рублей сообщать известия о состоянии русских полков, о рекрутских наборах, о планах и движениях российских войск. И сразу стало понятно, что беспокойство Блома о приобретении пятидесяти овец есть не что иное, как указание на 50 тысяч рекрутов, направлявшихся для пополнения армии. А под быками следовало понимать кавалерийские полки... Письма адресовались прокурору Беренсу, но в Берлине их получал полковник Манштейн, служивший в своё время адъютантом у генерал-фельдмаршала Миниха, но вернувшийся в прусскую армию после воцарения в России императрицы Елизаветы.
Веселицкого всё чаще хвалили за службу, стали повышать в чинах и в 1763 году назначили руководить киевской «Тайной экспедицией».
...Секретными делами Веселицкий занимался всю жизнь, но ни одно из них не могло сравниться по своей сложности с проектируемым отторжением Крыма.
Начавшаяся война нарушила привычные и отлаженные отношения с конфидентами, крайне затруднила переписку. Одни агенты спешно распродали дома и нажитое, перебрались вместе с семьями в границы империи, приняли российское подданство. Другие — остались в родных местах, но, опасаясь за свою жизнь, решили отойти от разведываний, затаились. Рассчитывать, что в таком душевном состоянии они проявят прежнее старание, было бы легкомысленной затеей. Да и раскрывать своих конфидентов Веселицкий, разумеется, не хотел, справедливо полагая, что они ещё пригодятся в будущем. Для задуманного дела предстояло подобрать других людей.
Не меньшую сложность представлял отбор чиновников из крымской знати, с которыми агентам предстояло вступить в контакты. Обращаться сразу к Девлет-Гирею Пётр Петрович посчитал преждевременным: по древней традиции и сложившемуся порядку решения по наиболее важным вопросам внутренней и внешней политики Крымского ханства принимал диван, а хан только формально объявлял его своим ярлыком. Поэтому необходимо было прежде всего узнать мнение не столько Девлет-Гирея, сколько других влиятельных в Крыму особ. Таковыми Веселицкий, по справедливости, посчитал калгу-султана, бея могущественного рода Ширин и кадиаскера. Именно к ним и должны были поехать агенты.
На обдумывание предстоящей интриги, уточнение деталей и подбор людей ушли несколько недель.
По совету секунд-майора Бастевика Веселицкий вызвал в Киев отставного капитана Чёрного гусарского полка Андрея Никорицу, который ранее часто использовался «Тайной экспедицией» для разведывательных поездок в турецкие и крымские земли, имел тесные знакомства со многими бендерскими, очаковскими и каушанскими обывателями. Никорица предложил привлечь к делу Николая Попова, Андрея Келеверду, Василия Матвеева из Каушан и Константина Григорьева из Бендер.
— Им тамошние порядки хорошо известны, и многих знакомых в прежних местах имеют, — пояснил причину такого выбора капитан. — И найти их легко: с началом войны все они под российскую протекцию перешли и ныне в нашей стороне проживают.
— Люди-то верные? — спросил настороженно Веселицкий.
— Как за себя поручусь! Многолетними услугами, оказываемыми в моих разведываниях, подтвердили свою верность.
— Ну тогда пиши им. Вызывай сюда!..
Агенты приехали в Киев почти одновременно. Для них подготовили комнаты, выделили некоторые суммы на проживание, с каждым Пётр Петрович обстоятельно побеседовал. Утвердившись в своём выборе, он собрал их вместе и раскрыл суть дела, для исполнения которого они были назначены.
— По повелению её императорского величества, его сиятельством графом Петром Ивановичем Паниным мне поручено осуществить тайное предприятие, могущее оказать решающее воздействие на исход нынешней нашей войны с Портой, — строго и важно сказал Веселицкий, оглядывая агентов. — Вам четверым оказана честь быть причастными к этому предприятию и сделать первые шаги по дороге, ведущей к конечной виктории. Посвящая вас, господа, в сие дело, я уверен, что вы с подобающим рвением исполните его, как приличествует слугам её величества.