Панин рассуждал свободно, уверенно, что свидетельствовало о давно сложившемся в его голове представлении о будущем положении Крыма. Екатерина недолюбливала Никиту Ивановича, но при этом всегда отдавала должное его пониманию политических дел, знала, что Иностранная коллегия находится в надёжных руках... «Никитка хоть и своенравен, — говаривала она как-то Григорию Орлову, — но до упадка дело не доведёт...»
— По разуменью моему, — продолжал рассуждать Панин, — мы уже в этой войне можем достать желаемое положение, ежели обратим наш постоянный интерес к свободному кораблеплаванию по Чёрному морю для ободрения и вспомоществования татарам. Надобно объявить им о принятии вашим величеством решения воевать Порту до тех пор, пока она торжественно не признает независимость Крыма.
— Потеря полуострова и ногайцев для Порты равна самоубийству, — заметила Екатерина. — Турки будут упрямиться.
— Если мы хотим получить задуманное — значит, должны твёрдо идти намеченным путём... Даже если для этого потребуется лишняя кампания!
Екатерина, желавшая поскорее закончить войну, недовольно поморщилась.
Панин заметил это и убеждённо добавил:
— Политический, военный и коммерческий барыш будет несравним с теми потерями, что мы понесём в результате затягивания войны.
— В таком случае в негоциации с татарами граф Пётр Иванович должен везде и твёрдо подчёркивать, что мы не требуем от татар быть нашими подданными. Независимость от Порты — вот что надобно Крыму... Но при нашем покровительстве!
— Их следует обнадёжить, что, ежели они нынче отторгнутся от турок и подпишут с нами договор — мы не заключим с Портой мира до тех пор, пока не утвердим с ней договором независимость Крыма, — повторил Панин.
— Хорошо бы решить дело полюбовно.
— Я надеюсь на это, ваше величество... Правда, некоторые наши генералы имеют другое мнение, — выразительно сказал Панин. — Но прибегать к силе оружия позволительно лишь тогда, когда нет возможности вести негоциацию.
Екатерина поняла, что он имел в виду Чернышёва, предлагавшего в минувшем ноябре провести кампанию на Крым.
— Не будем их строго судить, — вяло улыбнулась она. — Генералы на то и существуют, чтобы воевать.
— Надо бы им ещё и думать, — едко бросил Панин.
Фраза прозвучала резковато — Екатерина раздосадованно поджала губы.
— Оставим в покое генералов! — властно взмахнула она рукой. И уже спокойнее добавила: — Я полагаю, что, требуя от Порты признания независимости Крыма и обещая последнему своё покровительство, мы и от татар имеем надобность потребовать взаимности... Свободу Крыма следует охранять!.. А для этого татары должны предоставить нам способы защищать их от любых неприятелей, кои могут посягнуть на земли ханства. Лучшим к тому способом является принятие наших гарнизонов в некоторые крымские крепости — скажем, Перекоп, Арабат, Кафу — и отдача нам одной гавани на берегу, откуда российский флот мог бы препятствовать турецким десантам...
Позднее, читая протокол заседания Совета от 15 марта, она собственноручно напишет на полях: «Не менее нам необходимо иметь в своих руках проход из Азовского в Чёрное море, и для того об нем домогаться надлежит».
— При таком соглашении, естественно, должно быть поставлено условие о свободной сухопутной и водной торговле, — добавил Панин.
— Это приложится само собой!.. Граф Пётр Иванович обещает скорый успех. И коли так произойдёт уже в эту кампанию — надо быстро занять выговоренный порт Азовской флотилией Синявина. Тогда — начав с турками негоциацию — будем прелиминарными пунктами выговаривать проход нескольких наших кораблей из Средиземного в Чёрное море именно в этот порт. Тем самым утвердим действительное основание нашего флота и, следовательно, всего мореплавания на Чёрном море... Я прошу вас, граф, изложить наши размышления на бумаге и зачитать на ближайшем Совете. Пусть господа обсудят и примут решение...
Никто из членов Совета не возражал против изложенных Паниным предложений. Тем более что он упомянул о беседе с императрицей. Споры вызвал вопрос о том, как трактовать независимость татар.
— Независимости добиваются тогда, — рассуждал Григорий Орлов, неторопливо изливая слова из белозубого рта, — когда есть зависимость, от которой хочется избавиться. А желают ли такого избавления крымцы?.. Нет, не желают!.. Они с Портой единоверны, и те указы, что султан присылает для исполнения, не более суровы, чем в любом государстве... И потом, о какой независимости идёт речь? Она ведь тоже бывает разная. Мы в это слово вкладываем своё понимание. А что подумают татары?.. Независимость — это возможность державы самой определять свою политику, выбирать друзей и союзников, объявлять войны недругам. И ежели Крым станет независимым, то он может выбрать себе в друзья опять ту же Порту, а Россию — в недруги.
Никита Иванович Панин, подивившись блестящей основательности и чёткости суждений графа, поспешил пояснить:
— Мы действительно говорим о независимости Крыма. Но эта внешность — очевидная для всех! — будет внутренне подкреплена незаметными ограничениями.
— Какими же?
— Подписанием договора, в коем отдельными артикулами необходимо утвердить обязательства татар: во-первых, об отступлении от Порты навсегда, а во-вторых, о тесном и постоянном союзе Крыма с Россией.
— А что есть договор? — спросил Орлов. И сам же ответил: — Бумажка!.. Татары из всех наших неприятелей всегда были наиопаснейшими и наивреднейшими. И впредь могут быть таковыми, если у них совсем не будут отняты к тому способы... Они и мир-то с Россией заключали только тогда, когда он им был надобен.
— И всякий раз нарушали, — ворчливо вставил Кирилл Разумовский.
Орлов хотел продолжить монолог, но Панин решительно перебил его:
— Вы, граф, видимо, прослушали, когда я изъяснял способы, кои помогут нам держать независимых татар в жёстких руках. Для вас я повторю ещё раз... Размещение наших гарнизонов в тамошних крепостях! Гавань на Чёрном море для флота вице-адмирала Синявина! Крепости, что охраняют пролив между Чёрным и Азовским морями!.. Вот три наиполезнейших способа, что дадут нам твёрдую, но неприметную власть на полуострове.
— Власть? — усмехнулся Орлов.
— Править будет, конечно, хан. Но мы станем присматривать. И коль попробует вернуться под руку Порты или России каверзы чинить — сила всегда подмогой будет для внушения ему благоразумия.
Совет единогласно принял предложенное Паниным решение.
Общий смысл постановления, утверждённого затем Екатериной, был изложен одной фразой:
«Совсем нет нашего намерения иметь сей полуостров и татарские орды к нему принадлежащие в нашем подданстве, а желательно только, чтоб они отторглись от подданства турецкого и остались навсегда в независимости...»
Оно имело огромное значение, так как окончательно определяло основу всех последующих действий России по отношению к Крымскому ханству.
Слово «желательно» было вставлено не только по соображениям дипломатическим. Оно отражало неуверенность Екатерины и Совета, что татары захотят стать независимыми.
Март — апрель 1770 г.
В конце холодного и дождливого марта из Ясс в Харьков приехал секунд-майор Бастевик. Панин немедленно потребовал его к себе и около получаса расспрашивал, стараясь понять нынешние настроения ногайцев.
— Я, ваше сиятельство, — говорил Бастевик, стоя навытяжку перед командующим, — всё более укрепляюсь во мнении, что главное препятствие для их отторжения — боязнь турецкого возмездия. Орды могут оставить Порту, но у них нет никаких гарантий, что после окончания войны их земли не отойдут назад под власть султана. А тогда, без сомнения, последует жестокое наказание за предательство!
— По военному праву эти земли наши! Турки их не получат, — безапелляционно сказал Панин, как будто именно он, а не Петербург, станет диктовать туркам условия будущего мирного договора.
— Тогда крайне желательно и необходимо скорое вторжение в ногайские пределы и в Крым. Под претекстом невозможности сопротивления доблестному русскому оружию ордам легче будет перейти под протекцию империи. Они уже писали султану, что если сильное турецкое защищение им дано не будет, они примут покровительство России.
— Кампания на Крым нынче не планируется. Уговаривать надо... Хана и прочих знатных.
— Новый хан Каплан очень нелюбим ногайцами за свою строгость и необщительность. Между ним и мурзами сильные разногласия наблюдаются.
— Воевать не хотят?
— Не хотят!.. Хан старается принудить мурз к повиновению, но те его мало празднуют.
— Кто ж у них наиболее почитаем из Гиреев? На кого следует опереться?
— Сейчас — сераскир Бахти, старший сын отравленного Керим-Гирея... Он, как и отец, пользуется широкой поддержкой буджаков и едисанцев и при желании может поднять орды на отторжение. На Бахти надобно ставить!..
Пока Панин ждал, когда агенты «Тайной экспедиции» снюхаются с Бахти-Гиреем, и гадал, как поведёт себя Каплан-Гирей, последний в апреле неожиданно отозвался длинным письмом, явившим собой ответ на тайные послания ногайским мурзам, которые отдал хану, спасая свою жизнь, едисанец Илиас.
Хан писал, что русский начальник пытается убедить его и всё крымское правительство, что Порта склонна к завладению землями других государств, что заключённые ранее договоры она коварно нарушала и что за эту войну должен ответствовать султан Мустафа.
«Изъяснение твоё есть явная и всему народу известная ложь, — попрекал Панина хан, — потому что Порта на твою землю нападения никакого не делала и подданным твоим никакой обиды не нанесла, но вполне сохраняла мирные договоры... Всё оное напрасно на Порту возведено, да и всему народу известно, что от российского двора нарушение мира воспоследовало. Нам Порта обид не оказывала, а вот Россия чинила...»
Далее Каплан-Гирей красочно описал, как султан любит своих друзей, как всячески помогает им, и похвалился, что ему морем и сухим путём ныне доставлено много пушек, пороха и других припасов: